БЕЛОРУССКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

КАРПОВСКИЕ НАУЧНЫЕ ЧТЕНИЯ

Сборник научных статей
Основан в 2007 г.
Выпуск 7
В двух частях
Часть 2

Минск
«Белорусский Дом печати»
2013
УДК [81+929Карпов](082)

В сборнике представлены материалы Седьмых Карповских научных чтений, посвя-

щенных памяти профессора В.А. Карпова, — ученого, философа, поэта, оставившего за-
метный след в отечественной культуре.
Адресован филологам, философам, системологам, специалистам по прикладной и
компьютерной лингвистике, а также студентам, магистрантам, аспирантам, интересую-
щимся рассматриваемыми проблемами.

Рекомендовано
Ученым советом филологического факультета
Белорусского государственного университета
(протокол № 9 от 20 июня 2013 г.)

Редакционная коллегия:
кандидат филологических наук, доцент А.И. Головня (отв. ред.);
кандидат филологических наук, доцент Н.С. Касюк (зам. ред.);
кандидат технических наук, доцент О.Е. Елисеева
кандидат филологических наук, доцент А.В. Лаврененко

Рецензенты:
доктор филологических наук, профессор А.В. Зубов;
кандидат филологических наук, доцент С.Г. Барбук

ISBN 978-985-6995-52-4 (ч. 2)

ISBN 978-985-6995-50-0 © БГУ, 2013
2
 Секция 5: ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДА

В.А. Арцѐмава (Мінск, БДУ)

МІЖМОЎНАЯ ФРАЗЕАЛАГІЧНАЯ
ЭКВІВАЛЕНТНАСЦЬ І ЯЕ ТЫПЫ
Праблема вызначэння асноўных крытэрыяў фразеалагічнай эквівалент-
насці і яе тыпаў з‘яўляецца адной з важных праблем сучаснай супастаўляль-
най фразеалогіі. Дзякуючы працам М. Бэйкер [16], Ж.П. Вінэ і Ж. Дарбільнэ
[20], В.Н. Камісарава [8], Дж. Кэтфарда [17], Л.К. Латышава [10], Ю. Найды
[19], Я.I. Рэцкера [12], А.Д. Швейцара [15] сѐння iснуюць чатыры асноўныя
канцэпцыі эквівалентнасці:
1) эквівалентнасць у рэплікатыўнай канцэпцыі Ж.П. Вінэ і Ж. Дар-
бiльнэ — «рэплікацыя (паўтарэнне) адной і той жа сітуацыі з выкарыстаннем
абсалютна іншых слоў» [20, c. 342];
2) эквівалентнасць у тэкстуальнай канцэпцыi Дж. Кэтфарда — магчы-
масць канчатковага тэксту замяніць зыходны тэкст з захаваннем функцыяна-
льна рэлевантных прымет пэўнай сітуацыі [17, с. 94];
3) эквівалентнасць у дынамічна-прагматычнай канцэпцыi Ю. Найды —
агульнае ўспрыманне паведамлення з разуменнем яго сэнсавага зместу, эма-
цыйных установак, адаптацыяй лексікі і граматыкі мовы-мэты для перадачы
ідэі тэксту мовы-крыніцы i яго прагматычнага патэнцыялу [19, с. 12];
4) эквівалентнасць у лінгва-камунікатыўнай канцэпцыi М. Бэйкер —
раўназначнасць на лексічным (марфемы ці слова), граматычным (граматыч-
ныя катэгорыі), тэкставым (эквівалентнасць тэкстаў па форме і па змесце) і
прагматычным узроўнях. Прагматычная эквівалентнасць суадносіцца з
унутраным зместам тэксту і імплікацыяй. Імплікацыя — гэта намер або ідэя
аўтара, што не ляжыць на паверхні. Пры перакладзе з мовы-крыніцы неаб-
ходна аднавіць гэту імплікацыю такім чынам, каб яна стала яснай і відавоч-
най для носьбітаў мовы-мэты [16, с. 212–260].
Мы зыходзім з таго, што фразеалагізмы — гэта свайго роду мікратэк-
сты, «якiя вобразна апісваюць фрагмент рэчаіснасці, выказваюць ацэначнае і
эмацыйнае стаўленне моўцы да таго, што iмi пазначаецца» [14, с. 13]. Звы-
чайна эквівалентнасць разумеецца як максімальна магчымая семантычная
блізкасць разнамоўных тэкстаў незалежна ад таго, якімі сродкамі адбываецца
перадача зместу. Аднак мы падзяляем думку Л. І. Iсмагілавай пра важнасць
перадачы не толькі ўсѐй інфармацыі, заключанай у значэннi лексічнай адзінкі
або фразеалагічнай адзінкі (ФА), але і перадачы гэтай інфармацыі на ўзроўні
раўнацэнных па форме славесных знакаў [7, с. 5].
Адным з галоўных крытэрыяў мiжмоўнай эквiвалентнасцi з‘яўляецца
перакладанасць — г. зн. магчымасць знаходжання эквівалента моўнай адзінкі
зыходнай мовы ў мове перакладу. Iснуе два пункты гледжання на гэтую
праблему. Згодна з Р.А. Будагавым [2, с. 124], Л.А. Булахоўскiм [3, с. 33–
3
34], фразеалагізмы — неперакладальныя. На думку С. І. Ожагава, крытэрый
неперакладальнасці як універсальны крытэрый адмежавання фразеалагічных
з‘яў ад іншых з‘яў мовы ўзыходзіць да традыцыйнага заходнееўрапейскага
вучэння аб ідыѐмах як пра мясцовыя, дыялектныя моўныя з‘явы, што
проціпастаўляюцца агульнай мове па якіх-небудзь асаблівасцях перадачы
думкі [11, с. 35]. Іншыя даследчыкі — С.Г. Гаўрын [5], А.У. Кунін [9] мяр-
куюць, што ФА магчыма перакладаць. Мы падзяляем пункт гледжання
прадстаўнiкоў iншага падыходу — С.І. Улахава і С.П. Флорына — пра не-
абходнасць перакладу фразеалагізма толькі фразеалагізмам, калi гэта магчы-
ма [4, с. 183].
Як паказвае аналiз лiтаратуры, праблема эквiвалентнасцi ў фразеалогii
не атрымала адназначнага тлумачэння, пра што сведчыць разнастайнасць
вызначэнняў гэтага паняцця ў працах лінгвістаў. Колькасць тыпаў мiж-
моўных фразеалагiчных эквiвалентаў можа вар‘iравацца ад 3 да 6. Даследчык
Э.М. Саладуха вылучае тры тыпы мiжмоўных фразеалагiчных адпаведнiкаў:
поўныя эквіваленты, абмежаваныя эквіваленты i міжмоўныя фразеалагічныя
амонімы [13, с. 21–22]. Класіфікацыя міжмоўных фразеалагічных адпа-
веднікаў С.І. Улахава і С.П. Флорына ўключае чатыры тыпы: абсалютныя
фразеалагічныя эквіваленты, няпоўныя фразеалагічныя эквіваленты, аднос-
ныя эквіваленты, «індывідуальныя эквіваленты» [4, с. 183]. М.А. Даніловіч
вылучае пяць тыпаў міжмоўных фразеалагічных паралеляў: фразеалагічныя
эквіваленты, фразеалагічныя аналагі, безэквівалентныя фразеалагізмы, фра-
зеалагічныя амонімы, фразеалагічныя паронімы [6, с. 56–64]. У Л.К. Байрама-
вай iх шэсць: міжмоўныя фразеалагічныя эквіваленты, абсалютна тоесныя
эквіваленты, поўныя фразеалагічныя эквіваленты, няпоўныя ці частковыя
фразеалагічныя эквіваленты, фразеалагічныя аналагі, фразеалагічныя
паўкалькі, запазычаныя фразеалагізмы [1].
Відавочна, што нават просты пералік тыпаў міжмоўных фразеалагіч-
ных адпаведнікаў у працах лінгвістаў паказвае даволі значныя разыходжаннi
ў іх вызначэнні. Як правiла, пры супастаўленні разнамоўных фразеалагізмаў
аўтары вышэйзгаданых класіфікацый звяртаюць увагу на семантыку, струк-
туру, стылѐвую аднесенасць разнамоўных ФА i практычна не ўлічваюць іх
вобразны складнiк. Тым не менш вобразная аснова ФА — адзiн з важных
фактараў у выяўленні міжмоўных семантычных кантрастаў і адпаведнікаў
[18, с. 68].
Пры ўстанаўленні тыпаў міжмоўных адносін беларускіх і англійскіх
прасторавых фразеалагізмаў да асноўных крытэрыяў эквівалентнасці аднесе-
ны: семантычныя, структурныя, граматычныя, функцыянальна-стылѐвыя ха-
рактарыстыкі, склад лексем-кампанентаў і фразеалагічны вобраз. У адпавед-
насці з гэтым вызначана ступень карэлятыўнасці ФА: поўныя фразеалагiчныя
эквiваленты, фразеалагiчныя эквiваленты з вобразнай нацыянальнай спе-
цыфiкай, безэквівалентныя фразеалагiзмы.
Поўная фразеалагічная эквівалентнасць беларускіх і англійскіх ФА
з прасторавай семантыкай вызначаецца максімальнай ізаморфнасцю сем,
лексiка-граматычнай структуры, функцыянальна-стылѐвай аднесенасцi, а
таксама супадзеннем фразеалагічных вобразаў: напрыклад, плячо ў плячо і
4
shoulder to shoulder з семантыкай ‗блізка‘. Сярод беларускіх і англійскіх ФА
было выяўлена 284 (48,3%) беларуска-англійскія поўныя фразеалагічныя па-
ралелi. Падобны ізамарфізм абумоўлены наяўнасцю ў кампанентным складзе
гэтых фразеалагізмаў лексем-саматызмаў (рука ў руку, hand in hand), дэйк-
тычных займеннікаў (<і> тут i там, here and there), запазычаннем ці каль-
каваннем ФА ў выніку культурна-гістарычнага ўзаемадзеяння этнасаў
(аўгiевы стайнi, Аugean stables), аднолькавым пераасэнсаваннем зыходных
словазлучэнняў-прататыпаў як свабодных словазлучэнняў. Напрыклад, бела-
руская ФА пайсцi з ветрам i яе англамоўны адпаведнiк gone with the wind
(лiтаральна ‗пайшоў з ветрам‘) утварылiся ад аднаго словазлучэння-
прататыпа, заснаванага на здольнасцi ветру перамяшчаць прадметы з аднаго
месца на iншае, што ў працэсе пераасэнсавання атрымала новае значэнне
‗бясследна знiкаць, прападаць‘.
Фразеалагiчныя эквiваленты з вобразнай нацыянальнай спе-
цыфiкай маюць аднолькавае значэнне, але розныя вобразныя складнікі: з
усiх бакоў і from all quarters валодаюць агульнай семантыкай ‗з розных
месцаў, бакоў‘. У беларускім фразеалагізме вобразам выступае перамяшчэн-
не з чатырох бакоў свету. У англійскай ФА фразеалагічны вобраз — пера-
мяшчэнне з раѐнаў горада quarters ‗часткі горада, дзе жывуць і працуюць
людзі пэўнай нацыянальнасці або сацыяльнага статусу‘. Усяго былi ўста-
ноўлены 272 фразеалагічныя эквіваленты з вобразнай нацыянальнай спе-
цыфiкай (46,3%).
Безэквівалентныя фразеалагiзмы — беларускiя ФА, якія не маюць
англамоўных фразеалагічных адпаведнікаў. У ходзе даследавання выяўлены
32 (5,4%) беларускія безэквівалентныя фразеалагізмы. Фактарамі іх існаван-
ня выступаюць: наяўнасць у ФА лексем-рэалій жыцця беларускага народа
(пад гаршчок падстрыгаць, дзе гаршчок ‗гліняная пасудзіна для гатавання
гарачай стравы‘); выкарыстанне ў механізме фраземаўтварэння сродкаў вы-
разнасці (хадзіць ходырам, дзе маецца алiтарацыя гукаў [х] [д] і [дз‘]); ужы-
ванне стылѐвых прыѐмаў для іранічнага або гумарыстычнага эфекту (саба-
кам сена касіць); абыгрыванне ўласных імѐнаў (як Марка па пекле хадзіць).
Прыѐмамі перадачы значэння безэквівалентных ФА з‘яўляюцца: поўнае або
частковае фразеалагічнае калькаванне, выбарачны, трансфармацыйны,
кантэкстуальны, камбінаваны, лексічны i дэскрыптыўны спосабы перакладу.
Асноўнымі сродкамі перадачы семантыкі беларускіх безэквівалентных ФА
на англійскую мову выступілі лексічны (93,7 %) і дэскрыптыўны (6,3%) ты-
пы. Так, значэнне ФА Бог семярым нѐс ды аднаму дастаўся можна перадаць
на англійскую мову складаным словам big-nosed ці лексемай snouty, а
значэнне ФА пайсці на сяло — пры дапамозе дэскрыптыўнага перакладу to go
from one house to another without purpose for marking time ‗адправiцца хадзiць
без усякай патрэбы з адной хаты ў другую, каб хутчэй i непрыкметна iшоў
час‘.
Вырашэнне пытанняў тыпалогii міжмоўнай фразеалагiчнай карэляцыi
беларускай і англійскай моў дазваляе ўдакладніць асновы беларуска-
англiйскай фразеаграфii і паслужыць далейшай распрацоўцы праблем моўнай

5
катэгарызацыі і канцэптуалізацыі аб‘ектыўнай рэчаіснасці ў славянскiх i гер-
манскiх мовах.
ЛІТАРАТУРА
1. Байрамова, Л.K. Фразеология и перевод / Л.К. Байрамова [и др.] // Фразеология и
синтаксис. — Казань, 1982. — С. 3–42.
2. Будагов, Р.А. Введение в науку о языке. — М., 2000.
3. Булаховский, Л.А. Введение в языкознание : в 2 ч. — Ч. 2. — М., 1954.
4. Влахов, С.И. Непереводимое в переводе. — М., 1980.
5. Гаврин, С.Г. Фразеология современного русского языка : в аспекте теории
отражения : учеб. пособие. — Пермь, 1974.
6. Даніловіч, М.А. Тыпы мiжмоўных фразеалагічных адпаведнасцей / Весн.
Гродзен. гос. ун-та. Сер. 3, Фiлалогiя. Педагогiка. — 2011. — № 2. — С. 56–64.
7. Исмагилова, Л.А. Безэквивалентная глагольная лексика русского и немецкого
языков : автореф. Дис. … канд. филол. наук : 10.02.20 / Калинин. гос. ун-т. — Калинин,
1984.
8. Комиссаров, В.Н. Теория перевода: лингвистические аспекты : учеб. для ин-тов и
фак. иностр. яз. — М., 1990.
9. Кунин, А.В. Курс фразеологии современного английского языка. — Дубна, 2005.
10. Латышев, Л.К. Курс первода. — М., 1981.
11. Ожегов, С.И. О структуре фразеологии: в связи с проектом фразеологического
словаря русского языка / Лексикограф. сб. / Акад. наук. СССР, Ин-т языкознания. — М.,
1957. — Вып. 2. — С. 31–53.
12. Рецкер, Я.И. Теория перевода и переводческая практика : очерки лингвист.
теории пер. — М., 2004.
13. Cолодухо, Э.М. Теория фразеологического сближения: на материале языков
славянской, германской и романской групп / Э.М. Солодухо. — 2-е изд., доп. — М., 2008.
14. Телия, В.Н. Русская фразеология : семантический, прагматический и
лингвокультурологический аспекты. — М., 1996.
15. Швейцер, А.Д. Теория перевода: статус, проблемы, аспекты / отв. ред. В.Н.
Ярцева. — 2-е изд. — М., 2009.
16. Baker, М. In Other Words: a Coursebook in Translation / M. Baker. — London :
Routledge, 1992.
17. Catford, J.C. A Linguistic Theory of Translation: an Essay on Applied Linguistics /
J.C. Catford. — London : Oxford Univ. Press, 1965.
18. Dobrovol'skij, D.O. Figurative Language: Cross-Cultural and Cross-Linguistic
Perspectives.– Amsterdam: Elsevier, 2005.
19. Nida, E.A. The Theory and Practice of Translation. — Leiden ; Boston : Brill, 2003.
20. Vinay, J-P. Comparative Stylistics of French and English : a Methodology for
Translation / J-P. Vinay. — Amsterdam; Philadelphia: J. Benjamins Pub. Co., 1995.

Е.В. Близнюк-Бискуп (Варшавский университет, Польша)

К ВОПРОСУ МОДИФИКАЦИИ
ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА В ПЕРЕВОДЕ
Для любого типа текста универсальным является положение о нераз-
дельной органической связи содержательной стороны текста с его матери-
альной формой. Особенно чувствительны к любым модификациям художе-
ственные тексты, поскольку изменение формы может привести к расшире-
нию или упрощению художественного образа. «Уникальность художествен-
ного образа такова, что его невозможно перелить, перекодировать в другую
6
форму, не разрушив его». [5, с. 58] Целостность внутренней организации
каждого художественного текста, синтагматических отношений между его
элементами, а также неповторимость художественного образа ярко просле-
живается при анализе и интерпретации текстов оригинала и перевода.
Модификации при переводе охватывают все уровни языковой иерар-
хии — синтаксический, семантический и прагматический. Изменение худо-
жественного образа связано прежде всего с прагматическим аспектом пере-
вода, т.е. преобразованиями, связанными с речевой ситуацией и вызываю-
щими необходимость различного рода добавлений и опущений. Проследим
модификацию образов в художественном тексте на примере повести «Нос»
Н. Гоголя и ее перевода на польский язык Ю. Тувима.
Известно, что до Гоголя никто так ярко и полно не охарактеризовал со-
циально-психологический портрет российского чиновничьего сословия. В
анализируемой повести имеем дело сразу с двумя его представителями —
майором Ковалевым и Носом. Нос представлен как важная персона, «значи-
тельное лицо» из Петербурга, в поведении и речи которого отражены типич-
ные качества русского чиновника: понимает и демонстрирует свою значи-
мость, немногословен, но строг, в его речи преобладают короткие однослож-
ные предложения. Его обращения к майору Ковалеву звучат как приказ, и
даже в такой нелепой ситуации — обращаясь к собственному носу — Кова-
лев как низший по рангу сохраняет дистанцию и почтение. Диалог главных
действующих лиц говорит сам за себя (интересующие нас фрагменты под-
черкнуты):
— Ничего решительно не понимаю, — отвечал нос. — Изъяснитесь
удовлетворительнее.
— Милостивый государь... — сказал Ковалев с чувством собственного
достоинства, — я не знаю, как понимать слова ваши... Здесь все дело, ка-
жется, совершенно очевидно... Или вы хотите... Ведь вы мой собственный
нос!
Нос посмотрел на майора, и брови его несколько нахмурились.
— Вы ошибаетесь, милостивый государь. Я сам по себе. Притом
между нами не может быть никаких тесных отношений. Судя по пуговицам
вашего вицмундира, вы должны служить по другому ведомству.
— Absolutnie nic nie rozumiem — odparł nos. — Proszę się wypowiedzieć w
sposób bardziej zadowalający.
— Łaskawy panie… — rzekł Kowalew z poczuciem własnej godności — nie
wiem, jak sobie pańskie słowa wytłumaczyć. Cała sprawa jest, zdaje mi się,
całkiem jasna… Czy też pan chce… Przecież pan jesteś — moim własnym nosem!
Nos spojrzał na majora i brwi jego nachmurzyły się nieco.
— Myli się pan, łaskawy panie: jestem sam przez się. Poza tym, wszelka
bliższa komitywa między nami jest niemożliwa. Sądząc według guzików pańskiego
munduru, jest pan urzędnikiem senatu względnie ministerstwa sprawiedliwości,
natomiast ja zajmuję stanowisko w oświeceniu publicznym.
Как видим, ситуация в переводе предстает несколько в ином свете и,
соответственно, образ Носа незначительно, но меняется. Обращение майора
Ковалева przecież pan jesteś — moim własnym nosem! звучит с оттенком фами-
7
льярности, дистанция между героями сокращается, а речь Носа, представ-
ленная в переводе более распространенными конструкциями по сравнению с
оригиналом, напоминает скорее оправдание, чем приказ. Казалось бы, раз-
вертывание информации и дополнительные объяснения помогают подчерк-
нуть иерархию в отношениях героев и передать экспрессивно-эмоциональ-
ный накал диалога, но возникает совершенно противоположный эффект: со-
здается впечатление, что Нос чувствует свою вину и пытается оправдаться.
Подобной прагматической информации в тексте оригинала нет. В следую-
щем примере:
Нужно заметить, что Ковалев был чрезвычайно обидчивый человек.
Należy zaznaczyć, że Kowalew był człowiekiem bardzo na pewnym punkcie
drażliwym.
— переводчик эксплицитно выражает ту информацию, которая в нача-
ле фрагмента автором лишь подразумевается и раскрывается чуть позже.
Формальное расширение в переводе часто сопряжено с усилением значения,
в данном случае, усиливается социально-психологическая характеристика
персонажа путем привлечения данных широкого контекста. Позиция пере-
водчика не расходится с авторским замыслом (в тексте подчеркивается от-
ношение героя к своему чину), но в то же время выглядит как попытка «опе-
редить события», сообщить читателю информацию раньше, чем задумал ав-
тор.
В тексте имеется достаточно других примеров, когда переводчик, слов-
но сомневаясь в компетентности читателя, ведет его за руку, помогает понять
авторский замысел посредством субъективной интерпретации и расширения
художественного образа персонажей. При этом возникает ощущение введе-
ния в текст дополнительного нарратора, точка зрения которого не всегда
совпадает с интенцией автора. Приведем примеры не вполне обоснованных,
на наш взгляд, развертываний и упрощений:
Ковалев догадался и, схватив со стола красную ассигнацию, сунул в ру-
ки надзирателю.
Kowalew domyślił się, o co chodzi, szybko wziął ze stółu czerwoną
asygnatę* i wsunął ją w rękę rewirowemu (czerwona asygnata — bankiet
dziesięciorublowy).
Милостивая государыня Александра Григорьевна!
Łaskawa Pani Aleksandro Grigoriewno!* poprzednio tę samą osobę autor
nazywał Pałagieją.
Милостивый государь Платон Кузьмич!
Łaskawy Panie!
В первом и втором примерах за счет добавления информации в перево-
де нарратор объясняет читателю ситуацию и помогает ему следить за нитью
повествования (ведет за руку); в последнем примере «безымянное» обраще-
ние в переводе модифицирует отношения между персонажами, представляет
их сугубо формальными, в то время как в оригинале в обращении по имени-
отчеству содержится указание на более доверительные отношения.
В некоторых случаях дополнительные объяснения и комментарии
уместны и даже необходимы, к примеру, когда речь идет о реалиях Петер-
бурга того времени или же когда решающим является прагматическое значе-
8
ние. К примеру, при переводе уважительного обращения к вышестоящему по
рангу Вы изволили затерять свой нос? — Сzy to wielmożny pan zgubił swój
nos? сохраняется стилистическая форма высказывания и передается подобо-
страстное выражения вежливости, содержащееся в значении русского глаго-
ла изволить*. Таким образом, благодаря атрибутивному добавлению импли-
цитные элементы исходного языка получают эксплицитное обозначение в
языке перевода.
При создании художественного образа важную роль играет система
номинации в тексте. Существует так называемая референциальная иерархия,
которую с некоторым упрощением в русском языке можно представить сле-
дующим образом: синтаксический ноль — личное местоимение — существи-
тельное с определителем (например, указательным местоимением) — суще-
ствительное без определителя — имя собственное. Номинации ближе к «ле-
вой» позиции предполагают пресуппозицию некоторого знания, т.е. чем до-
ступнее референт, тем более простым способом будет он назван [подробнее:
3]. В исходном тексте номинация главного героя проходит путь от макси-
мальной конкретности до обобщенности: коллежский асессор Ковалев —
майор Ковалев — Ковалев — он — коллежский асессор — майор. При этом в
переводе неопределенная дескрипция major встречается чаще, чем в ориги-
нале, что позволяет сделать вывод об усилении в переводе некой безликости,
обобщенности образа. Такая позиция переводчика в целом не искажает кон-
цепцию произведения, И. Анненский по этому поводу заметил: «Но зато,
несомненно, столичная публика 1832 года, которая еще не была извещена о
беспримерном случае, так сказать, художественным способом, говорила о
носе майора Ковалева, а не о человеке, у которого части этой налицо или,
правильнее, на лице не оказалось». [1, с. 8] Однако вновь сталкиваемся с си-
туацией «опережения событий»: переводчик заранее намекает читателю на
то, как будет представлен образ в финале. Сравните: Ковалев уже хотел было
приказать ехать — pan major już chciał jechać; поднес Ковалеву табакерку —
podsunął majorowi tabakierkę.
Стиль Н. Гоголя, как отмечают многие гоголеведы, непредсказуем, что
является одной из причин его феноменальности. Не преуменьшая художе-
ственной ценности польского перевода отметим, что расширение художе-
ственных образов и «опережение событий» переводчиком — т.е. эксплицит-
ное выражение того, что Гоголь на определенном этапе произведения созна-
тельно недоговаривает — делает авторскую манеру повествования более
предсказуемой. Текст перевода зачастую оказывается длиннее оригинала —
факт этот особо не удивляет и объясняется заботой переводчика о читателе,
желанием максимально приблизить авторский замысел. Нередко, однако, до-
полнительная информация со стороны переводчика может привести к моди-
фикации на содержательном уровне, в том числе к изменению художествен-
ного образа.

*
В «Толковом словаре русского языка» под ред. Д.Н. Ушакова находим такое тол-
кование: «Вместо личных форм какого-то глагола употр. с инф. этого глагола для выра-
жения почтительности, подобострастной вежливости» [4]
9
 ЛИТЕРАТУРА
1. Анненский, И.Ф. Проблема гоголевского юмора // Книги отражений: Серия «Ли-
тературные памятники» — М., 1979.
2.Гоголь, Н.В. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 3. — М., 1984.
3. Зельдович, Г., Близнюк-Бискуп, Е. Повествование в Гоголевской «Шинели»: раз-
рушенная синтактика // Znaki czy nie znaki, pod red. G. Zeldowicza, Warszawa (в печати). (Г.
Зельдович, Е. Близнюк-Бискуп).
4. Толковый словарь русского языка // под ред. Д.Н. Ушакова: в 4 т. — М., 2000.
5. Тураева,З.Я. Лингвистика текста: Текст: структура и семантика. — М., 1986.
6. Gogol, M. Opowiadania (tłum. J. Brzęczkowski, J. Tuwim, J. Wyszomirski). —
Warszawa, 1965.

Ван Юйхун (Минск, БГУ)

ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕВОДА КИТАЙСКИХ ПОЭТИЧЕСКИХ
АНТРОПОНИМОВ НА РУССКИЙ ЯЗЫК
Как известно, одним из сложнейших вопросов, стоящих перед перевод-
чиком художественной литературы, является вопрос о переводе имен соб-
ственных персонажей. Он принадлежит одновременно двум проблемным об-
ластям: с одной стороны, области интерпретации и перевода художественно-
го текста, а с другой — области передачи имен собственных одного языка
средствами другого.
Вначале охарактеризуем в целом ономастические проблемы перевода,
которые тем сложнее, чем больше различаются звуковые и графические си-
стемы двух языков. Например, при передаче русскими буквами английских,
немецких, французских и др. имен возможны два подхода (собственно тран-
скрипция и транслитерация). Для китайских имен в силу иероглифического
письма возможен только первый вариант, причем он подчинен четким фор-
мализованным правилам. Но это не снимает проблемы варьирования в пере-
даче даже широко известных антропонимов, характеризующихся универ-
сальной прецедентностью. Так, имя Конфуций имеет и другие варианты пере-
дачи: Кун-фуцзы (в традиционной русской транскрипции, или ТРТ) и Кун-цзы
(так читается транслитерация с путунхуа — нормативного китайского языка);
имена известных китайских писателей в ТРТ записываются как Ли Бо и Лу
Синь, а в передаче с путунхуа — Ли Бай и Лу Сюнь. Имеются и другие приме-
ры вариативных написаний китайских фамилий и имен, а также псевдони-
мов, вошедших в русский язык либо в диалектном звучании, либо в устарев-
шем чтении иероглифов, либо через язык-посредник: Ляо Чжай и
Ляочжай, Сунь Ятсен и Сунь Исянь, Чан Кайши и Цзян Цзеши, Лю Цзе Дань
и Лю Чжидань, Бо Гу и По Ку и др.
В России традиционно используется система передачи китайских слов
кириллицей — так называемая «система Палладия», созданная Иакинфом
Бичуриным и кодифицированная архимандритом Палладием в «Полном ки-
тайско-русском словаре» 1888 г. Эта система хорошо коррелирует с pinyin
(«пиньинь» по транскрипции Палладия), официальной латинизацией путун-
хуа. Нередко китайские слова и имена транслитерируются из системы пинь-
инь в кириллицу так, как они написаны по-латыни. Следует, однако, отме-
тить, что традиционная передача некоторых китайских имен собственных
10
средствами русского языка отклоняется от системы Палладия. Например,
столица Китая Beijing по-русски передается не Бэйцзин, как следовало бы из
кодифицированной системы транслитерации, а Пекин (кстати, в англоязыч-
ных странах сменили традиционное написание Peking на Beijing); кроме того,
хороним Китай — это также отклонение от правил, согласно которым сле-
довало бы произносить и писатьЧжунго.
В 80-е гг. ХХ в. Л.Р. Концевич подготовил переработанный и допол-
ненный вариант инструкции по передаче китайских имен собственных и тер-
минов средствами русской графики «Китайские имена собственные и терми-
ны в русском тексте». Издание способствовало единообразному применению
традиционной русской практической транскрипции китайских слов (ТРТ) и
унификации их транскрипционной орфографии.
Рассмотрим наиболее распространенные причины различий в передаче
китайских имен собственных средствами русского языка. Так, в диахронии
вариативность оформления китайских антропонимов при передаче их на рус-
ском языке может быть связана со слитным и полуслитным написанием. Со-
временная норма предполагает пробел между китайскими фамилией и име-
нем, но имя пишется слитно. Согласно просуществовавшей до 80-х гг., а
ныне устаревшей норме китайские имена записывались через дефис (Фэн
Юй-сян); современная норма требует написания Фэн Юйсян (это изменение
было связано с обращением КНР в ООН с просьбой придерживаться в орфо-
графии китайских имен и названий норм путунхуа и пиньинь).
Альтернативные прочтения иероглифов в европейских языках связаны
с приверженностью переводчика той или иной традиции. Так, в уже упоми-
навшемся антропониме 李白(Ли Бо / Ли Бай) имя Бо — это вариантное про-
чтение для иероглифа 白(бай), которое применяется только для некоторых
фамилий или старых слов. В большинстве европейских переводов конца
XIX — середины XX вв. данный прецедентный антропоним (李白) переда-
вался преимущественно как Li Bo или Li Po, и только с конца 70-х гг. ХХ в.
отмечено преобладание Li Bai. Фамильное и личное имена поэта 白居易 в
русской синологической переводческой традиции тоже читается не как Бай
Цзюйи, а как Бо Цзюйи.
Еще одна причина, порождающая различия в передаче китайских имен
на русском и других европейских языках, состоит в следующем. В странах,
где распространена иероглифическая письменность (Японии, Корее, Вьетна-
ме), китайские имена при неизменности иероглифического написания за-
крепляются в местном (японском, корейском, вьетнамском) произношении
этих иероглифов. Например, корейский вариант китайских фамилии и имени
Чжу Дэхай звучит Чу Ток Хэ; японский вариант для Хуан Шуин — Ки Сюкуэй,
для Ли Бо — Ри Хакку (как известно, Эзра Паунд в своих переводах с китайско-
го использовал как раз японский вариант произношения имени Ли Бая).
Отождествление японских вариантов китайских имен с их аутентич-
ными вариантами представляет значительные трудности (кит. Чжан Чжи-
цин — яп. Те Сэйдзе). Это же касается и других национальных вариантов, свя-
занных с бирманизацией, таизацией и т. д. китайских имен и фамилий. Ср.:
индонезийский вариант китайской фамилии Тан — Танайо, фамилии Онг —

11
Онгговасито и т. д. В процессе бирманизации китайские имена переосмыс-
ливаются и изменяют свою структуру: Кин Аун Джи, Хла Джи. В результате
возникают многочисленные разночтения, когда, например, фамилию Zhang,
которая в системе Палладия пишется и произносится, как Чжан, транслите-
рируют, как Жанг, Чанг, Джанг и т.п.
Перейдем непосредственно к проблеме передачи китайских поэтиче-
ских антропонимов средствами русского языка. Известно, что имена в лите-
ратурных произведениях специально разрабатываются автором в соответ-
ствии с задачами: подчеркнуть социальное положение, характер личности,
судьбу и др. В большинстве своем имена персонажей наполнены глубоким
смыслом, отражают этнические и культурные особенности, их коннотации
выходят за пределы самого имени, имена становятся способны обозначать
группы в чем-либо сходных людей. Так, упоминание имени Ахчу (Ah Q) ге-
роя произведения Лу Синя характеризует человека как склонного к само-
успокоению, оторванного от реальности; поэтоним 诸葛亮 (Zhuge Liang)
коннотирует такие признаки, как выдающиеся ум и способности; женский
поэтический антропоним 林黛玉 (Iin Daiyu) может употребляться как мета-
форическая характеристика меланхолической, сентиментальной и слабой де-
вушки; упоминание поэтонима 潘金莲(Pan Jinlian) позволяет охарактеризо-
вать легкомысленную женщину, ветреницу, «текучую, как вода, и летящую
по ветру, как цветы ивы», и , наконец, поэтоним 包拯 (Bao Zheng) может
употребляться как характеристика справедливого и кристально честного чи-
новника. Это необходимо учитывать при переводе и комментировании ори-
гинального текста.
Естественно, при художественном переводе «говорящие» имена долж-
ны не транскрибироваться, а именно переводиться так, чтобы иноязычному
читателю была ясна их внутренняя форма. Ярким примером подобных поэ-
тических антропонимов являются имена персонажей из романа «Сон в крас-
ном тереме» Цао Сюециня. Номинация персонажей осуществляется специ-
ально подобранными иероглифами фонетической категории так, чтобы соче-
тание произношения фамилии и имени намекало на определенные качества
героя. Ср. некоторые поэтонимы, с помощью которых автор выражает отно-
шение к своим героям (одобрение, похвалу, сочувствие или насмешку):
甄士隐 (Zhen Shiyin) 〔真事隐〕‗спрятать реальную историю‘, ‗быть трусом‘;
贾语村 (Jia Yucun) 〔假语存〕‗говорящий ложь и неправду; обманщик‘, 贾化
(Jia Hua)（假话〕‗говорящий неправду‘; 冯渊 (Feng Yuan)（逢冤〕‗стал не-
повинно обездоленным‘; 卜世仁 (Bu Shiren) 〔不是人〕‗не человек‘; 霍启
(Huo Qi) ‗принес вред и зло‘.
В произведении 冯德英 (Фэн Дэин）苦菜花 («Кусайхуа») герой
王柬芝(Wang Jianzhi) получил имя, созвучное выражению 亡国之汉奸 ‗пре-
датель порабощенного государства‘. В комическом произведении

12
«美丽的心灵» (‗Красивая душа‘) имя героини 辛玲美 (Xin Lingmei) имеет
внутреннюю форму 心灵美 ‗красавица в душе‘.
Упоминания заслуживают также четыре коррелирующих антропонима
в романе «Сон в красном тереме». Четыре героини носят имена 元春
(Yuanvhun) ‗первая весна‘, 迎春 (Yingchun) ‗приветствовать весну‘,
探（Tanchun）‗искать весну‘, 惜春（Xichun）‗беречь весну‘. Соединение их
первых иероглиов 元迎探惜 (yuanyingtanxi) омонимично выражению
原应叹息 ‗на самом деле должно вздыхать‘. Автор хочет через этот вздох
выразить свое сожаление и сочувствие к этим четырем девочкам, которым в
конце предстоит горестное испытание.
В известной притче «Юйгун передвинул горы» действуют два героя:
愚公 (Yugong) ‗глупый старик‘ и 智叟（Zhisou）‗умный старик‘. Имена этих
персонажей, которые на первый взгляд кажутся прямо характеризующими,
на самом деле, как это видно после знакомства с текстом, ироничны — это
парные имена-перевертыши. По сюжету у Юйгуна перед домом высились
две огромные горы, которые приходилось обходить. Юйгун решил их снести,
чтобы открыть себе прямой путь. Когда он с сыновьями приступил к делу,
над ним смеялись, называя его глупцом, затеявшим невозможное. Он же от-
вечал, что его потомство будет расти бесконечно, поколение за поколением,
горы же расти не будут. И в конце концов горы будут снесены. Таким обра-
зом, имя персонажа приобрело значение «тот, кто упорным трудом достига-
ет, казалось бы, невозможного». Соответственно, второй герой (умный), сме-
явшийся над Юйгуном (глупым), предстает как человек недальновидный, ви-
дящий только то, что перед глазами, соответственно, его имя приобрело про-
тивоположное значение («тот, кто не способен рассматривать вопрос с точки
зрения перспективы»).
В известной китайской опере «Девушка с русыми волосами» говоря-
щими именами наделены два отрицательных персонажа 黄世仁 (Huang
Shiren) и 穆仁智（Mu Renzhi). Иероглифы фонетической категории в именах
枉是人 ‗Зря стал человеком‘ и 莫人子 ‗Не стать достойным сыном, не почи-
тать родителей‘ позволили выразить резко негативную оценку этих персона-
жей.
Рассмотренные случаи доказывают, что глубинное содержание и об-
разная система многих художественных произведений «ускользнут» от чита-
телей перевода, если в переводе не будет осуществлена адекватная передача
«говорящих» антропонимов. Разумеется, далеко не всегда так называемый
«смысловой перевод» имен собственных является обязательным. Однако в
тех случаях, когда переводчик находит смысловое калькирование стилисти-
чески неуместным и предпочитает «обойтись» транскрипцией, он должен
привести комментарий к каждому подобному имени, иначе очень важный
смысловой пласт произведения, передаваемый его антропонимами, будет
утерян. И эта потеря окажется «на совести» переводчика.

13
 А.И. Завадская (Минск, БГУ)
БИБЛЕЙСКИЕ АЛЛЮЗИИ В РОМАНЕ М. ТУРНЬЕ
«ЭЛЕАЗАР, ИЛИ ИСТОЧНИК И КУСТ»:
СПЕЦИФИКА ПЕРЕВОДА И ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Характерная особенность манеры современного французского писателя
М. Турнье состоит в переложении мифического материала древности, а так-
же библейских историй в целях создания оригинального авторского текста.
В произведении «Элеазар, или Источник и Куст» «двигателем» сюжета яв-
ляются события, описанные в Пятикнижии Моисея, которые «преломляют-
ся» в соответствии с творческим замыслом к судьбе главных героев, пастора
Элеазара из Ирландии и его семьи.
На уровне стилистических и композиционных приемов Священного
Писания и исследуемого романа выявляется тождественность в отсутствии
эмоционально-субъективных средств выражения поэтики (почти нет автор-
ских комментариев, а также литературного портрета, пейзажные зарисовки
условны, присутствует объективная лаконичность в изложении фактов,
наблюдается «отсеивание» второстепенных деталей, не относящихся к
стержневой линии повествования).
Два текста, вступая между собой в интертекстуальные отношения,
создают уникальное временное пространство общего мегатекста. Миф,
творимый М. Турнье, это, если можно так выразиться, миф-интертекст,
представляющий связь двух книг.
Библейский компонент присутствует в основном на трех уровнях: лек-
сическом, символическом (в качестве средств художественной выразитель-
ности — сравнений и метафорической образности) и синтаксическом (парал-
лелизм конструкций). Синтаксический параллелизм, реминесценции, явные и
скрытые цитаты, аллюзий, содержащиеся в том числе и в именах собствен-
ных — вот специфические маркеры, которые отсылают к древним библей-
ским сюжетам. Подчас такое «сцепление» двух разнородных текстуальных
источников может приводить к так называемым языковым играм, свойствен-
ным постмодернистской традиции, хотя произведения автора сложно при-
числить непосредственно к ней.
В полотно романа писатель вводит лексические единицы, имеющие
происхождение из книг Ветхого и Нового Заветов. В произведении М. Турнье
встречаются многочисленные библейские слова и выражения: «les travaux et
les jours» [2; p. 14] («труды и дни»), «Enfer» («ад», хотя чаще всего в Библии
для обозначения этого понятия употребляется словосочетание «sejour des
morts»), «monde des premieres origines» («начало всех начал»), «prophète»
(«пророк»), «terrienne» («мирской, земной»), «La Terre Promise» («Земля
Обетованная»), «sacrifice» («жертва») и т. д.
Описывая путешествие главного героя и его семьи на пароходе, Турнье
отмечает: «Ainsi les morts de l'océan qu'il voyait partir à chaque aube lui
donnèrent-ils une profonde élucidation des ténèbres» [2; p. 60-61] («Вот и
мертвецы, ежедневно, на его глазах, уходившие в морскую пучину, многое
поведали Элеазару о вечном мраке») [4; c. 55]. Одно из коннотаций слова
«ténèbres» в Библии — ад, преисподняя (например, «...tandis que les héritiers
14
du Royaume seront jetés dans les ténèbres du dehors: là seront les pleurs et les
grincements de dents» [Matthieu 8: 12] («А сыны царства извержены будут во
тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов») [Мф. 8: 12]. Таким образом,
повествуя об умерших во время плавания, писатель вводит библейский
лексико-семантический пласт, в контексте которого может проясняться
авторская идея о связи человеческих существ с потусторонним миром в свете
идейно-философского ядра романа, согласно которому концепция жизни и
смерти предстает в виде перетекания одной стихии в другую, подобно потоку
воды.
Немаловажно отметить, что основная идея романа — противостояние
священного и мирского (сакрального и профанного) была впервые заявлена
не самим главным героем, но его женой Эстер, и сконцентрирована в
следующих словах: «...les simples vivants doivent obligatoirement choisir entre
bras et ailes. L'oiseau, parce qu'il a des ailes, n'a pas de bras. L'homme a des bras,
mais point d'ailes. Ce n'est pas une mince alternative. Elle signifie qu'il faut choisir
entre agir et planer, se compromettre dans la vie quotidienne ou survoler les choses
et les etres» [2; p. 32] («У птицы есть крылья, но нет рук. У человека есть
руки, но он лишен крыльев. И это не такая уж простая альтернатива. Она
означает, что нужно выбирать между действием и полетом, погрузиться в
обычную повседневную жизнь или порхать над вещами и существами»)
[4; c. 27].
М. Турнье употребляет тот же глагол, что и в книге Бытие, — «planer»
(«парить»), когда говорит устами Эстер о необходимости подняться над
обыденной действительностью. Это слово уже содержит тот необходимый
для восприятия идейного замысла романа смысл, который вкладывается в
понятие «сакральное», т. е. «возвышенное», «оторванное от плотского,
телесного начала», в противовес «профанному», «земному». Это наглядно
демонстрирует мысль, что порой одна-единственная лексическая единица
может служить своеобразным мостиком не только между стилистическим
подобием исследуемых текстов, но и между их тождественностью в сфере
проблематики осмысленных в философском ключе тем.
На уровне средства художественной выразительности библейские
аллюзии чаще всего представлены в качестве сравнений. Они могут целиком
состоять из реминесценций из Ветхого Завета, например: «...des paroles de la
jeune fille s'accompagnait d'un sourire qui ressemblait à la colombe chargée d'un
rameau d'olivier annonçant à Noé la fin de ses épreuves» [2; p. 28] («…каждое
слово девушки сопровождалось такой прелестной улыбкой, что Элеазару
невольно вспомнилась голубка с масличной веткой в клюве, возвестившая
Ною конец его тяжких испытаний») [4; c. 22–23].
Параллельные синтаксические конструкции, имеющие происхождение
из сакрального текста, как правило, и образуют наиболее значимые
интертекстуальные связи между древней традицией Священного Писания и
авторским повествованием.
Так, например, роман открывается размышлениями маленького
Элеазара, в вечернее время глядящего на Океан, причем по отношению и к
звону колокола (звуковая ассоциация), и к туману (визуальная ассоциация) у
М. Турнье употреблено одно и то же слово: «argentine» или «argentée»
15
(«посеребренный»). Фраза: «L'enfant et le vieillard flottent sans attaches à la
surface de l'existence, et la quittent sans souffrance» [4; p. 11] («Дети же и
старики плывут по волнам житейского моря без якоря и покидают его без
страданий») [39; c. 6] создает аллюзию на второй стих первой главы книги
Бытия, когда еще была «тьма над бездною и Дух Божий носился над водою».
[Бытие 1: 2]. Тождественность синтаксических единиц четко обнаруживается,
если обратиться к данному отрывку Священного Писания, написанному на
французском языке: «Et la tenebre a la surface de l'abime; le souffle de Dieu
planait a la surface des eaux» [La Genese 1: 2]. При этом начало действия
повествования относится по своим хронотопическим рамкам к ночному
времени суток, что вызывает у автора ассоциацию со мглой, пропастью,
бездной (во французском тексте так и употреблено слово «abime» («бездна»).
Это уподабливает ночь над Ирландией девятнадцатого столетия с
первоначальной тьмой еще не существовавших веков в Библии.
Тот факт, что М. Турнье употребляет глагол «flotter» («плыть,
погружаться»), скорее, указывает на трагическое восприятие жизни как
водной стихии и на более глобально выраженную мысль о неотвратимости
соприкосновения с земной суетой.
Чаще всего река у М. Турнье (как любой источник, вплоть до моря)
является символом человеческой жизни. Это вполне может соотноситься с
Библией, в качестве примера приведем два места Писания, комментирующие
друг друга. В книге Иова говорится: «Уходят воды из озера, и река иссякает и
высыхает: так человек ляжет и не встанет; до скончания неба он не
пробудится, и не воспрянет от сна своего» [Иов 14: 11–12] «L'eau aura quitté la
mer, la fleuve tari aura séché, les gisants ne se relèveront pas. Jusqu'a ce qu'il n'y
ait plus de cieux, ils ne s'eveilleront pas et ne surgiront pas de leur sommeil» [Job
14: 11–12]. А в книге Екклесиаста человеческая жизнь напрямую сравнивает-
ся с водным потоком, рекой, которая течет в море (таким образом, соединяясь
с другими человеческими существами в единой Истории). Также дается
указание на замкнутость, цикличность жизни человека, имеющего вечную
природу в себе и надежду от Бога продолжать свое существование после
смерти, что символически выражается в словах: «Tous les torrents vont vers la
mer, et la mer n'est pas remplie; vers le lieu où vont les torrents, là-bas, ils s'en
vont de nouveau» [Qohéleth 1: 7] («Все реки текут в море, но море не
переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы
опять течь») [Екклесиаст 1: 7].
В описании сцены, когда Элеазар-пастух находит потерянную из стада
овцу, автор употребляет слова и выражения, сходные с теми, которые
воспроизводятся в некоторых местах Священного Писания, в частности,
Нового Завета, на подобную тематику. Писатель, повествуя о возвращении
животного в стадо, употребляет синтаксическую конструкцию, имеющую
аналогию с выражением в притче о потерянной овце (евангелие от Луки). В
Священном Писании говорится: «Et quand il l'a retrouvee il la charge tout
joyeux sur ses épaules» [Luc 15: 5] «А нашед возьмет ее на плечи свои с
радостью» [Луки 15: 5]. Турнье пишет: «Il la chargea cependant sur ses
épaules et regagna la pature au prix d'efforts épuisants» [2; p. 16] «Однако

16
Элеазар взвалил барана на спину и, выбиваясь из сил, все-таки донес его до
фермы» [4; c. 10–11].
В романе, изданном на русском языке, при переводе И. Волевич данное
подобие не совсем выявлено. Поэтому, на наш взгляд, специфика деятель-
ности переводчика при переложении французского текста «Элеазар, или
Источник и Куст» на русский язык состоит не только в обнаружении
библейского пласта действительности в произведении, но и в нахождении
адекватных стилистически-языковых форм, благодаря которым при прочте-
нии становится очевидной тождественность двух текстуальных источников и
в лингвистическом аспекте также.
Истолкование М. Турнье исторических книг Ветхого Завета в ключе
оппозиции сакрального и профанного — вот, как мы полагаем, основная
установка переводчика при сопоставлении библейского и французского
текстов. Данная оппозиция в сознании человека могла возникнуть только во
времена Христа и особенно в более поздних веках, но она вряд ли являлась
актуальной для Израильского народа эпохи Моисея. Турнье спроецировал
категории мышления современного человека на материал глубокой древ-
ности. В этом и заключается основная идея трансформации библейского
источника, произведенной писателем в его романе.
Библейские аллюзии в произведении представлены на уровне лексико-
семантических единиц, средств художественной выразительности и синтак-
сических параллельных конструкций. Их «бытийствование» в границах
авторского мифа позволяет связать текст Священного Писания и плод вымыс-
ла современного художника в интертекстуальном дискурсе, относящемуся не
только к поэтике повествования, но и выводящему проблемно-тематическое
ядро французского романа в измерение философское (оппозиция сакрального
и профанного, жизни и смерти), т. е. к архетипическим константам и моде-
лям бытия, представленным в Библии.
ЛИТЕРАТУРА
1. La Bible (traduits sur les textes originaux hebreu et grec). — Alliance biblique
universelle — le serf, 1992.
2. Tournier, M. Eleazar ou la Source et le Buisson. — France : Gallimard, 2001.
3. Библия (в Синодальном переводе, с комм. Ч. И. Скоуфилда). — Изд-во Миссио-
нерского Славянского общества, 1988.
4. Турнье, М. Элеазар или Источник и Куст. — М., 1998.

К.И. Иванов (Минск, БГУ)

ПЕРЕВОД КАК ИНДИКАТОР МЕЖЪЯЗЫКОВОЙ
АСИММЕТРИИ В СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКАХ
(рассказы Ивайло Петрова на болгарском,
белорусском и русском языках)
Изучая иностранные языки, мы стремимся усвоить новую систему со-
ответствий между понятием и языковым знаком и обращаем особое внима-
ние на те случаи, при которых грамматические средства языков для выраже-
ния одного и того же содержания различаются. Асимметрия структур в
межъязыковом плане особенно рельефно видна при сравнении оригинально-
17
го текста и его функционального переводного эквивалента на целевой язык.
Богатые возможности для работы в таком направлении дает сравнительный
анализ текстов рассказов болгарского писателя второй половины ХХ века
Ивайло Петрова и их русских и белорусских переводов (по И. Петров. Из-
бранное.-М.: Радуга, 1987 и «Полымя», №11.1997). Выбор автора обуслов-
лен широким использованием разговорных конструкций, разнообразным
стилистическим спектром лексических средств, ярким национальным коло-
ритом содержания его творчества.
Уже первое предложение рассказа «Артист»: Миналата есен ходих по
моя край дает информацию о существенных расхождениях в грамматическом
строе болгарского и двух языках перевода: Прошлой осенью побывал я в род-
ных краях. Мінулай восенню я ездзіў на радзіму. 1. Появление личного место-
имения именительного падежа связано с обязательностью его выражения в
функции подлежащего в русском и белорусском; 2. Падежные формы имен
указывают на типологическое различие — синтетический характер русского
и белорусского языков и аналитизм (отсутствие падежей в именной парадиг-
ме) болгарского; 3. Наличие членных форм имен и местоимений в болгар-
ском языке: миналата, моя, противопоставленных общей форме: минала,
мой. В восточнославянских языках категория определенности передается не
членными морфемами, а другими средствами — порядком слов, указатель-
ными местоимениями, интонацией; 4. Несовпадение семантической струк-
туры формально близких лексем — болгарский глагол ходя в одном из зна-
чений может обозначить и движение, перемещение при помощи транспорт-
ных средств. В то же время белорусская лексема радзіма вбирает в себя не
только значение ‗родная страна‘ (как у болгарского слова родина), но и более
конкретное — ‗место рождения кого-либо; место появления, возникновения
чего-либо‘. Рассказ «Артист» интересен еще тем, что в нем автор передает
подслушанный им за закрытой дверью диалог — спор двух заядлых игроков
в нарды (болг. табла) — его знакомых (дядя Митю и священник Костадин).
В запале борьбы они многократно обвинят друг друга в нечестной игре и это
ставит перед переводчиками задачу искать разные лексемы и выражения, от-
носящиеся к семантическому кругу «Обман». В болгарском тексте видим
следующие обозначения: не можеш ме измами (измамя — обмануть, надуть),
ти шикалкавиш (шикалкавя — вилять, кривить душой, юлить), лъжеш като
циганин (лжешь, врешь как цыган), манга си (манго — пренебрежительное
прозвище цыган), мошеник си ти (мошенник, жулик), дяволуци правиш (хит-
ришь, лукавствуешь). В переводных текстах находим следующие соответ-
ствия: русские (пер.Татьяны Колевой) — не проведешь меня, ты плутуешь,
жульничаешь не хуже цыгана, враль и хулитель, мошенник,махлюешь, бре-
шешь и белорусские — не зможаш мяне падмануць, ты мухлюеш, хлусіш як
цыган, ты ўсѐ прыдумляеш, ты — манга-завіранга, махляр ты, хітруеш. От-
метим творческий подход белорусского переводчика (Валентины Куляшо-
вай) при передаче лексемы манга — ее сохранение с включением в рифмо-
ванную дразнилку и с объяснением под линией: ‗пагардлівая мянушка цы-
ган‘. Эмоциональная насыщенность ситуаций в рассказе (игра, неожиданная
развязка — оказывается, что все реплики диалога придумывал и произносил
один из предполагаемых участников в отсутствии другого) объясняет частое
18
появление в тексте форм особого глагольного наклонения выражения удив-
ления — адмиратива: Голяма драка си бил! (драка — колючий куст, здесь —
большой задира); Изчадие адово си бил ти!; Ти си бил истински артист!
Буквальный перевод формальным эквивалентом Ты был (Ты быў) не может
передать модальное значение и является ошибочным. В русском и белорус-
ском языках, при отсутствии специализированных грамматических форм,
адмиративное значение выражается экспрессивными лексическими и син-
таксическими средствами, особую роль играет и интонация, о чем свидетель-
ствуют переводы: Просто занозист ты больно! Исчадие адово! А ты у нас
артист!; Ну, і надаеда ж ты! Ты параджэнне пекла! Ты — сапраўдны
артыст! Разговорность как отличительная характеристика рассказа «Ар-
тист» дает возможность для сравнительного исследования языкового оформ-
ления определенных типов речевых актов, например несогласие (– Да имаш
да вземаш! (фразеологизм — букв. тебе предстоит брать). На дяда ти попа
такива не минават.( у твоего отца-батюшки такое не проходит): — Еще че-
го? Со мной этот номер не пройдет.; — Як жа, трымай кішэнь шырэй!
Такія нумары ў папоў не праходзяць.; угроза: Да те натупам и сега, та да ти
държи влага цял живот… (натупам — отдубасить, оттузить); Ще ти бухна
един (бухна — ухнуть, хлопнуть): Так ужо тебя раздолбаю, всю жисть пом-
нить будешь; Вот как шарахну…- узнаешь!...: Вось адтужу цябе на
развітанне, каб усѐ жыццѐ вілгаць не адыходзіла...; Зараз як урэжу табе...,
дык убачыш... Наличие в оригинале глагольных форм с сопроводительной
частицей си и отсутствие в переводах ее формальных соответствий не слу-
чайно. Добавление частицы привносит в значение глагола элемент замыка-
ния действия или состояния в личной сфере субъекта. Сфера употребления
такого маркера «интимности» и «доверительного характера» речи в болгар-
ском языке значительно шире и переводы дают информацию об этом: 1. Аз
честно си играя; 2. Докато хвърлиш две и четири, аз ще си ги обера; 3. В
самотията, момче, човек е такъв, какъвто си е. Истински. : 1. Я честно иг-
раю; Я граю сумленна; 2. Пока тебе выпадет два и чека, я все фишки сло-
паю; Пакуль табе выпадуць дзве і тры, я ўжо ўсе фішкі зграбу! 3. В одино-
честве, сынок, человек весь как на ладони. Взаправдашний! У адзіноце, хлоп-
ча, чалавек такі, які ѐсць.Сапраўдны! Норма языков перевода требует упу-
щения глагола есть (быть) в настоящем времени при его обязательности в
оригинале. Последний пример показывает возможности перевода для уста-
новления расхождений и в области речевого этикета. Статусное распределе-
ние ролей реализуется в лексемах с различиями в наборе значений: болг.
момче (звательная и общая форма совпадают) — мальчик, молодой человек,
юноша, помощник в каком-то деле, в обслуживании клиентов, белор. Хло-
пец — молодой человек, юноша, неженатый мужчина и хлопча — звательная
форма, свойское обращение к молодому мужчине, русск. сынок — 1. умень-
шит.- ласк. к сын и 2. в обращении пожилого или взрослого человека к моло-
дому мужчине, юноше, мальчику. К существенным отличиям грамматиче-
ских систем болгарского и двух восточнославянских языков относится нали-
чие в первом особого пересказывательного (несвидетельского) наклонения.
Главная функция форм этого наклонения — характеристика действия как не
наблюдаемое, не непосредственно воспринимаемое говорящим, а известное
19
ему со слов другого лица. Формы пересказа используются в диалоге и для
оценочной передачи и цитирования высказываний собеседника с оттенками
сомнения, недоверия и активно выраженного несогласия. В анализируемом
тексте оригинала встречаем именно такое употребление: 1. Ти хвърляш чиф-
тове, на мен вървяло! (в предыдущей реплике собеседника: Върви ти
зарът…); 2. Взел ми бил сто лева! (в реплике собеседника: — Ами кога
грабнах стоте левчета. Забрави ли?). В переводах отсутствие структурных
соответствий компенсируется опорой на широкий контекст и конситуацию и
экспрессивными языковыми средствами: 1. — Просто тебе везет… — Это
мне-то? У самого дублеты…Во! Видишь-опять!; — Табе, здаецца,
шэнціць... — Вось дык нумар! Цот выпадае табе, а шэнціць, выходзіць,
мне?; 2. — А помнишь сто левов, которые ты мне проиграл? — Подумаешь,
сто левов ему проиграл!; — Ты, мабыць, запамятаваў, як прайграў мне сот-
ню леваў? — Сто леваў ѐн выйграў. Прагматика организации диалога пред-
определяет выбор разных лексем для выражения одной и той же коммуника-
тивной цели: — Ча-ка-ай! (императив от чакам — ждать, в значении несо-
гласия с действием собеседника с призывом остановить его) и — Стой! (в
переводах) Некоторые модальные значения закономерно передаются разно-
уровневыми единицами (напр. желательность — Една кокошка да беше за-
клал. (оптативная частица да + плюсквамперфект): Курицу бы хоть заре-
зал. — Хоць бы курыцу зарэзаў (сослагательные конструкции). Хороший ма-
териал для иллюстрации межъязыковой асимметрии в области выражения
модальных значений предоставляют и переводы рассказа «Леля се годява»
(«Тетина помолвка»;«Цѐтчыны заручыны»). Здесь сюжет рассказан как вос-
поминание мальчика о переживаниях в семье, связанных с ритуальными дей-
ствиями в болгарской народной свадебной традиции. Ожидания о будущих
действиях несут печать предсказуемости и неизбежности. Поэтому часто
встречаются формы будущего времени в прошедшем: 1. Сякаш него ден
щеше да има голям празник; 2. Най-много мислех за чепичките, които щеше
да ми даде лелиният годеник на сватбата; 3. Сватовниците щяха да поис-
кат едничката му дъщеря. Семантика действия при отсутствии формально-
го соответствия передается с помощью контекста и глаголов определенного
круга: намечаться, предвидиться, собираться, намереваться, модальными
конструкциями долженствования: 1. Будто в доме намечался большой
праздник; Быццам гэты дзень павінен быў стаць днѐм вялікага свята;
2. Больше всего думал о туфельках, которые должен был мне подарить
тетин жених; Больш за ўсѐ я марыў пра чаравікі, што збіраўся падараваць
мне цѐтчын жаніх на вяселле.; 3...для сватов, которые собирались просить
у него единственную дочь; Сваты, якія ехалі па руку адзінай ягонай дачкі. В
примере 1 встречается разговорное употребление полной формы личного ме-
стоимения третьего лица в функции указательного, что не является прису-
щим для русского и белорусского языков. Эти примеры являются только
частным случаем более существенного проявления асимметрии в системе
глагольных времен индикатива — у болгарского глагола выделяются одно
настоящее, четыре прошедших и четыре будущих времен. В русских и бело-
русских переводах увеличивается роль глагольного вида, а для выражения
некоторых нюансов значения необходимо использовать дополнительные
20
лексические средства: Такава трапеза не бяхме виждали (прошедшее пред-
варительное время в обобщающем значении отсутствия результата неосу-
ществленного действия) в нашия дом. — Мы такую трапезу видели впервые в
этом доме. — Падобнай трапезы мы ў нашай хаце ніколі не бачылі. В то же
время унификация модели перевода отличающихся по компонентному соста-
ву глагольных конструкций оригинала может сигнализировать о существу-
ющей в переводящем языке специализированной грамматической форме. Та-
кова ситуация употребления форм прошедшего времени совершенного вида в
русском языке с частицей было (―прошедшее отмененного действия‖):
1. Тате едва не прихна да се смее; 2. Дядо рече да се засмее, а скръцна с гър-
лото. : 1. Папа чуть было не расхохотался — Тата ледзь стрымаўся ад сме-
ху. 2. Хотел было засмеяться, но что-то проскрипело у него в горле. —
Хацеў засмяяцца, але гук атрымаўся падобны да скрыпу. В зависимости от
конкретного случая и семантики глагола в болгарских текстах на месте упо-
мянутой конструкции могут находиться такие соответствия: 1. понечи да, ре-
че да, току да, тъкмо да, насмалко да, искаше да + глагол, но…; 2. едва не +
глагол; 3. форма плюсквамперфекта + но (уже было решил, что… — беше си
помислил, че…). О межъязыковой асимметрии здесь можно говорить только
в паре болгарского с русским языком.
Наиболее многочисленны — различия между болгарским и двумя
упомянутыми славянскими языками в лексике и фразеологии. При помощи
переводов устанавливаются безэквивалентные слова (кака — старшая сестра,
хрантутя — кормить, обхаживать кого-л., не заслуживающего этого, от-
срамя се — оказать кому-л., обычно гостям, нужное уважение и внимание) и
словоформы (деминутивы височка, сегинка, левчета (мн.ч.) (от висока — вы-
сокая, сега — сейчас, лев — название болгарской денежной единицы), выяв-
ляются этноспецифичные выражения (Не сме по-големи от хляба, я! (букв.
Мы, ведь, не больше хлеба! = Не откажемся сесть за стол, если приглашаете,
не обидим вас; Кое време стана? (букв. Какое сейчас время? = Уже довольно
поздно). Контрастивное сопоставление текстов с идентичным содержанием
помогает проникнуть в глубь национально-языковой специфики, а учет би-
нарных межъязыковых соотношений позволяет избегать ошибок, вызванных
причинами интерферентного влияния.

Эльхам Камрани, Н.С. Касюк (Минск, БГУ)

ЭМОТИВНОСТЬ И ПЕРЕВОД: ОСОБЕННОСТИ ЯЗЫКОВОЙ
ПЕРЕДАЧИ ЭМОЦИЙ НА РУССКИЙ ЯЗЫК
(НА МАТЕРИАЛЕ ПОЭЗИИ О. ХАЙЯМА)
Доклад посвящен исследованию особенностей перевода имплицитного
выражения эмоций (на материале рубаи О. Хайяма). Спектр эмоций много-
мерен, а следовательно, обширен и арсенал языковых средств разных уров-
ней, их эксплицирующих. Однако эмоции в речи могут не только выражаться
непосредственно, «прямо», но и имплицироваться, или выражаться в слож-
ной иносказательной форме, в виде подтекстовой информации, что часто
имеет место в художественном и в большей мере поэтическом тексте. В свя-
21
зи с этим в лирике для выражения эмоций и эмоциональных состояний
большую роль играет форма, а не только содержание.
Эмоциональность и воздействие на эмоциональную сферу, субъектив-
ность, ориентация на мир идей и чувств — отличительные черты художе-
ственного текста. «Затрагивая область нерационального восприятия, эмотив-
ность текста направлена в первую очередь на то, чтобы вызвать у реципиента
определенную эмоциональную реакцию, психологический резонанс и по-
средством чувственного сообщения предоставить ему более яркую, отчетли-
вую картину рациональной стороны художественного произведения, препод-
нести концептуальный, идеологический, эстетический замысел автора в жи-
вой и ограниченной форме» [2, с. 184–185].
Изучение категории эмотивности и единиц, используемых для ее язы-
кового воплощения, является важным и необходимым для осознания идейно-
го смысла художественного текста. Актуально и изучение категории эмотив-
ности в практическом аспекте: в работе с текстом при его интерпретации на
другой язык.
Перевод произведений художественной литературы всегда считался
одним из самых сложных, наиболее подверженных «потерям» видов пере-
водческой деятельности. Переводчик должен удовлетворить большое число
требований, чтобы создать текст, максимально полно представляющий ори-
гинал в иноязычной культуре. В силу своей специфичности перевод поэ-
зии — это процесс, вызывающий ряд трудностей и проблем, таких как сохра-
нение индивидуальности авторского стиля и национального своеобразия, ду-
ха и времени произведения с помощью средств оформления. К таким трудно-
стям относится и передача эмотивности произведения.
Для того, чтобы переводной текст в сознании его пользователей был
равен оригиналу, личность посредника, т. е. переводчика, не должна отра-
жаться на продукте его деятельности. В реальности текст перевода никогда
не равен исходному тексту, при прохождении оригинального произведения
через призму мировосприятия переводчика он неизбежно претерпевает ряд
изменений на разных этапах процесса создания перевода: 1) часть материала
не воссоздается и отбрасывается; 2) часть материала дается не в собственном
виде, а в виде разного рода замен / эквивалентов; 3) привносится такой мате-
риал, которого нет в подлиннике [2, с. 184].
Проанализированные русскоязычные переводы рубаи О. Хайяма, вы-
полненные В. Державиным, Р.М. Алиевым, М.-Н.О. Османовым, представ-
ленные в двуязычном издании [1], можно разделить на 2 группы.
Переводчики стремятся максимально точно передать содержание тек-
стов О. Хайяма (на уровне лексики), в результате чего отмечается асиммет-
рия формы: отсутствие ритма, рифмы, нивелирование изобразительно-
выразительных средств и приемов разных уровней, имеющих место в ориги-
нальном тексте, и, как следствие, искажение эмоционального фона произве-
дения. Приведем пример:
‫گ ز شِزٍ شْی ب َ شِز شز ال ٌا طی‬
‫ّر گ ْ شَ ً ش یي شْی ُوَ ّ طْا طی‬
‫آى ب َ ک َ اگ ز خ ضز اگ ز ال یا طی‬
‫ک ض ً ش ٌا طذ ت ْ را ت ْ ک ض ً ش ٌا طی‬

22
 Если прославишься ты в городе, — станешь
[мишенью] людской злобы.
А если уединишься в келье, — [станешь
источником] подозрений.
Лучше, если даже ты Хидр или Илйас,
Чтобы тебя никто не знал, и ты никого не знал. [1, с. 45]
При переводе меняются ритм, интонация стихотворения, утрачиваются
элементы звукописи. В оригинале используются изобразительные возможно-
сти фонетики — аллитерация ‫س‬/‫ — س‬с/ш. Данный прием позволяет сымити-
ровать тишину уединения, на фоне которой слышны мельчайшие звуки, от-
даленный шум города.
Подобную звуковую экспрессию можно отметить и в следующем при-
мере:
‫های ین ّ هی ّ هطزب ّ ای ي ک ٌج خزاب‬
‫ پ ز درد شزاب‬، َ‫جاى ّ دل ّ جام ّ جاه‬
‫ف ارغ س اه یذ رحوت ّ ب ین عذاب‬
‫آساد سخاک ّ ب اد ّ اس آت ش ّ آب‬
Я с вином и возлюбленной позабыл и нужду, и труды,
Я не жду милосердия, до судилища нет мне нужды.
Отдал душу и сердце, и одежду в залог за вино, —
Я свободен от воздуха, от земли, и огня, и воды. [1, с. 117]
Ассонанс ‫ آ‬/‫ ای‬/‫ — ا‬о/а/и, придающий мелодичность и напевность чет-
веростишию, которые, в свою очередь, воссоздают ощущение беззаботности
и беспечности, отсутствует в переводе, в то же время на уровне лексики от-
мечается практически полное соответствие оригиналу, перевод почти до-
словный.
2. Переводчики отдают предпочтение форме, отступая от точной пере-
дачи содержания. В результате переводческой трансформации привносятся
новые художественные элементы и утрачиваются аутентичные: ирония, ме-
тафора, игра слов, устойчивые выражения. Например:
‫ُز ً یک ّ ب ذی ک َ در ً ِاد ب شز ا طت‬
‫ٍ در ق ضا ّ ق ذر ا طتک شادی ّ غوی‬
‫ب ا چزخ ه کي حْال َ ک اً ذر رٍ ع قل‬
‫چزخ اس ت ْ ُشار ب ار ب یچارٍ ت ز ا طت‬
(а) Все: и зло, и добро, что людская скрывает природа,
Высшей воле подвластно, и здесь не дана нам свобода.
Ты вину своих бедствий не сваливай на небосвод,
В сто раз хуже, чем твой, подневольный удел небосвода. [1, с.122]
В русскоязычном варианте рубаи (а) отсутствует оригинальное проти-
вопоставление радости и печали (вторая строка); для создания контраста пе-
реводчик вводит собственную антитезу — и зло, и добро…
В примере (б) переводчику удается передать ироничное настроение ге-
роя — он также использует парадокс (все сущее в мире не существует; все,
чего нет в мире, — есть).
‫جش ب ادٍ ب َ د طت ه ستس ُز چَ ن ی ستچْى‬
‫ً ق صاى ّ ش ک ظت ه ستس ُز چَ ه ستچْى‬
َ‫ن ی ست در عال نه ست اً گار ک َ ُز چ‬
‫ه ستدر عال ن ن ی ستدار ک َ ُز چَ پ ي‬
(б) Поскольку от всего сущего останется в руках только ветер,
Поскольку все сущее обречено на распад и уничтожение,
Считай, что все сущее в мире не существует,
23
 Думай, что все, чего нет в мире, — есть. [1, c. 13]
Однако в оригинале глаголы ٍ‫تص‬- ‫ً ی ظت‬существовать / не существо-
вать повторяются 8 раз. Эти дистантные повторы-противопоставления ис-
пользуются для того, чтобы передать сомнение, колебание лирического ге-
роя. В переводе же четырежды используются однокоренные слова с корнем
сущ- и 1 раз синоним есть.
В плане интерпретации «труднопереводимых» элементов также заслужи-
вают внимания следующие примеры.
‫دای نه ی لن ب َ شزاب ً اب ب ا شذ‬
‫گ ْ شن ب َ ً ی ّ رب اب ب ا شذ دای ن‬
‫ک ْسٍ گ زاى ک ْسٍ ک ٌ ٌذ خاک مراگ ز‬
‫آى ک ْسٍ پ ز اس شزاب ب ا شذ دای ن‬
Жаждой вина огневого душа моя вечно полна.
Слуху потребны напевы флейт и рубаба струна.
Пусть после смерти кувшином я стану на круге
гончарном.
Лишь бы кувшин этот полон был чистым рубином вина. [1, c. 118]
В переводном тексте персидский метафорический фразеологизм ‫سس س‬
‫‘ سس‬моя земля‘ (о смерти; после смерти тело соединяется с землей) заменя-
ется падежно-предложной конструкцией после смерти. Отсутствие ориги-
нального эвфемического оборота утяжеляет, прозаизирует рубаи.
Следующий рубаи является примером того, как носителем эмотивного
значения выступает «цветовая» лексика:
‫ق ْت ک ٌ یذ میای ُن ً ف ظاى هزا س‬
ْ‫ک ٌ یذ ی اق وتّی ي چِزٍ ی ک ِزب ا چ‬
َ ‫ب شْی یذ هزا میچْى در گ ذرم ب‬
‫ّس چْب رسم ت خ تَ ی ت اب ْت ک ٌ یذ‬
О друзья, напоите меня вином
И это [мое] янтарное лицо сделайте яхонтовым.
Когда я умру, омойте меня вином,
А из виноградных лоз сделайте мне гроб. [1, c. 82]
Слово вино расширяет свое значение за счет выдвижения семы крас-
ный. Лексемы вино, яхонтовый используются для описания настроения ли-
рического героя, его активной энергетики. Рецепт счастья героя — жить в
полную силу, поддаваться страстям, растрачивать энергию.
В случаях значительных расхождений между исходным и переводным
текстом проявляется языковая личность переводчика. В то же время важно
помнить, что «конечная цель переводчика в современном мире заключается в
выявлении и транслировании доступными средствами национальной специ-
фики обеих культур, т. е. в минимизации асимметрии межкультурной ком-
муникации» [2, с. 199].
ЛИТЕРАТУРА
1. Хайям, Омар: на русском и персид. языках / сост.: Ирадж Растегар. — Тегеран,
2008.
2. Языковая личность переводчика: коллектив. моногр. / отв. ред. Л.А. Нефедова;
науч. ред. М.В. Загидуллина. — Челябинск, 2011.

24
 Ю.М. Кардубан (Мінск, МДЛУ)
СЛОВАЎТВАРАЛЬНАЯ АКТЫЎНАСЦЬ АБРЭВІЯТУР
У СУЧАСНАЙ БЕЛАРУСКАЙ МОВЕ
Важным крытэрыем поўнага ўваходжання абрэвіятуры ў сістэму
лексічных сродкаў мовы служыць здольнасць скарочанай адзінкі ўтвараць
новыя словы [1, с. 9]. Вытворныя ад абрэвіятур адзінкі часцей за ўсѐ разгля-
даюцца як аказіянальныя ўтварэнні, якія з‘яўляюцца фактамі маўлення. Ад-
нак праведзены намі аналіз адабрэвіятурных дэрыватаў, зафіксаваных у
лексікаграфічных крыніцах, сведчыць пра набыццѐ такімі вытворнымі ўзу-
альнага характару і іх поўнае ўваходжанне ў моўную сістэму.
Для даследавання словаўтваральнай актыўнасці скарочаных лексічных
адзінак у беларускай мове былі 1) вылучаны спосабы і мадэлі ўтварэння
дэрыватаў ад абрэвіятур; 2) вызначаны прадуктыўнасць і рэгулярнасць вылу-
чаных мадэляў, пры гэтым пад рэгулярнасцю словаўтваральнай мадэлі мы
разумеем яе сістэматычнасць у дачыненні да ўсіх абрэвіятурных тыпаў;
3) разгледжаны тыпы абрэвіятур, якія ў большай або меншай ступені вало-
даюць здольнасцю выступаць у якасці ўтваральнай асновы. Матэрыял дасле-
давання склалі 346 адабрэвіятурных дэрыватаў, адабраных з розных
лексікаграфічных крыніц.
Выяўлена, што дэрывацыйныя магчымасці абрэвіятур ў беларускай мо-
ве ахопліваюць багаты арсенал словаўтаральных сродкаў, з дапамогай якіх
утвараюцца лексічныя адзінкі розных часцін мовы. Прааналізаваны фактыч-
ны матэрыял сведчыць пра тое, што спосабамі ўтварэння адабрэвіятурных
дэрыватаў у беларускай мове могуць выступаць афіксацыя, марфолага-
сінтаксічны спосаб (канверсія) і лексіка-сінтаксічны спосаб.
Афіксальнае ўтварэнне дэрыватаў ад абрэвіятур у беларускай мове
адбываецца шляхам прэфіксацыі і суфіксацыі, пры гэтым найбольш прадук-
тыўным з‘яўляецца суфіксальны спосаб, які аб‘ядноўвае 20 мадэляў. Зафікса-
вана адна мадэль прэфіксальнага словаўтварэння і адна мадэль, якая
належыць да прэфіксальна-суфіксальнага спосабу ўтварэння дэрыватаў.
Даследаванне паказвае, што для беларускай мовы характэрнымі
з‘яўляюцца афіксальныя мадэлі ўтварэння ад абрэвіятур субстантыўных і
ад‘ектыўных дэрыватаў. Разгледзім вылучаныя мадэлі паасобку.
Субстантыўныя дэрываты. У беларускай мове найбольшай прадук-
тыўнасцю характарызуюцца наступныя афіксальныя мадэлі ўтварэння дэры-
ватаў-назоўнікаў ад абрэвіятур: наз. + -авец- (-овец-) → наз. (9 адзінак): аб-
кам → абкамавец; дзетдом → дзетдомавец; заўкам → заўкамавец; кам-
бед → камбедавец; БНФ → БНФавец; літгурток → літгуртковец; медсан-
бат → медсанбатавец; райкам → райкамавец; АМАП → амапавец; і наз. + -
нік- (-ніц-) → наз. (11 адзінак): аўтатранспарт → аўтатранспартнік; кал-
гас → калгаснік, калгасніца; палітработа → палітработнік; прафсаюз →
прафсаюзнік; сандружына → сандружыннік, сандружынніца; фізкульту-
ра → фізкультурнік, фізкультурніца і інш. Утвораныя па гэтых мадэлях
назоўнікі аб‘ядноўваюцца агульным значэннем ‗асоба, якая мае адносіны да
25
прадмета, занятку або роду дзейнасці, названага абрэвіятурай‘. Сюды такса-
ма далучаюцца непрадуктыўныя суфіксальныя мадэлі ўтварэння назоўнікаў
са значэннем асобы: наз. + -інец- → наз.: мотапяхота → мотапехацінец;
наз. + -ец- → наз.: аўтазавод → аўтазаводзец; наз. + -іст — → наз.: ген-
штаб → генштабіст; наз. + -шнік- → наз.: КВЗ → КВЗшнік; наз. + -ман- →
наз.: нэп → нэпман; наз. + -ант- → наз.: прафарыентацыя → прафарыен-
тант; наз. + -чык- → наз.: сельсавет → сельсаветчык; у тым ліку мадэль з
нулявым суфіксам наз. + Ø → наз.: паліттэхналогія → паліттэхнолаг.
З дапамогай суфіксацыі ў беларускай мове могуць утварацца назвы
асоб жаночага полу. Тут акрамя разгледжанай вышэй мадэлі наз. + -нік- (-
ніц-) → наз. ужываюцца яшчэ дзве: наз. + -аўк- → наз., напрыклад: БНФ →
БНФаўка; дзетдом → дзетдомаўка; медсанбат → медсанбатаўка; і наз. + -
к- → наз.: селькар → селькарка; юннат → юннатка; эсэр → эсэрка.
Непрадуктыўным у беларускай мове з‘яўляецца ўтварэнне ад абр-
эвіятур стылістычна маркіраваных назоўнікаў, сінанімічных утваральнай ас-
нове. Так, па мадэлі наз. + -ік → наз. утвараюцца адзінкі размоўнага стылю,
напрыклад, ГАЗ → газік і пад.
Зафіксавана таксама вытворная ад абрэвіятуры адзінка са значэннем
‗род дзеяння або занятак асобы, названай матывавальным словам‘, якая ўтво-
рана па мадэлі наз. + -ств- → наз.: селькар → селькарства.
Прэфіксальная мадэль утварэння адабрэвіятурных дэрыватаў-
назоўнікаў у беларускай мове прадстаўлена словаўтваральнай парай ЭВМ →
суперЭВМ, дзе інтэрнацыянальны прэфікс супер- надае вытворнаму слову
значэнне ўзмоцненага дзеяння і больш высокай якасці ў параўнанні з тым,
што названа матывавальным словам.
Ад’ектыўныя дэрываты. Дастаткова значную групу (85 адзінак) у бе-
ларускай мове складаюць ад‘ектыўныя дэрываты, утвораныя ад абрэвіятур-
назоўнікаў пры дапамозе цэлага шэрагу фармантаў. Найбольш прадук-
тыўнымі мадэлямі ўтварэння такіх прыметнікаў выступаюць наступныя:
наз. + -аўск- (-эўск-) → прым.: ААН → аанаўскі; загс → загсаўскі; АМАП →
амапаўскі; СНД → СНДэўскі; абкам → абкамаўскі; ваенкар → ваенкараўскі;
дзяржстрах → дзяржстрахаўскі; медсанбат → медсанбатаўскі; лясгас →
лясгасаўскі; тэхрэд →тэхрэдаўскі; наз. + -н- → прым.: канцлагер → канцла-
герны; прафсаюз → прафсаюзны; калгас →калгасны; прамтавары → прам-
таварны; сантэхніка → сантэхнічны; фізкультура →фізкультурны;
СНД →СНДны; наз. + -ачн- → прым.: аўтаблакіроўка → аўтаблакіровачны;
наз. + -ск- (-цк-) → прым.: аўтазавод → аўтазавадскі; супрамат → супра-
мацкі; гарсавет → гарсавецкі; ваенкамат → ваенкамацкі; сельсавет →
сельсавецкі; наз. + -ав- → прым.: страхкаса → страхкасавы; СНІД → сніда-
вы; спецрэйс → спецрэйсавы; камбікорм → камбікормавы; наз. + -шн- (-
эшн-) → прым.: КВЗ → КВЗшны; СНД → СНДэшны; СКВ → эскавэшны.
Зафіксаваны ў беларускай мове адносны прыметнік антыснідаўскі,
утвораны па мадэлі анты- + наз. + -аўск- → прым., з‘яўляецца прыкладам
прэфіксальна-суфіксальнага ўтварэння дэрыватаў ад абрэвіятур у беларускай

26
мове, бо прыметніка снідаўскі назоўнік СНІД не мае (адзначаны толькі пры-
метнік снідавы).
Заўважым, што ў разгледжаных вышэй словаўтваральных парах (суб-
стантыўных і ад‘ектыўных) матывавальная аснова можа быць як ініцыяль-
нага, так і складанаскладовага тыпу. Звяртае на сябе ўвагу колькасная пера-
вага апошняга — 74 з 85 вытворных прыметнікаў і 30 з 38 назоўнікаў, утво-
раных шляхам афіксацыі. Такая здольнасць складанаскладовых абрэвіятур,
на нашу думку, тлумачыцца не толькі большай ужывальнасцю, але таксама
высокай ступенню распазнавальнасці скарочаных адзінак гэтага тыпу ў
параўнанні з ініцыяльнымі абрэвіятурамі.
Вылучаныя мадэлі афіксальнага словаўтварэння ў беларускай мове ха-
рактарызуюцца пэўнай рэгулярнасцю (адзначаны ад‘ектыўныя суфіксальныя
мадэлі з фармантамі -аўск- (-эўск-), -н, -ав- і субстантыўныя мадэлі з фарман-
тамі -авец (-овец), -аўк- і -к-), аднак толькі ў адносінах да дзвюх абрэвіятур-
ных тыпаў — складанаскладовага і ініцыяльнага. Выяўлена, што для бела-
рускіх складовых абрэвіятур неўласціва выступаць дэрывацыйнай базай для
ўтварэння новых адзінак.
Дзеяслоўныя дэрываты. У беларускай мове назіраем толькі адзін дзе-
яслоў (мае дзве графічныя формы), утвораны пры дапамозе суфіксальнага
фарманта -ы- (ць) ад запазычанай з англійскай мовы абрэвіятуры PR: піяр →
піярыць, PR → PR-ыць, які набывае значэнне ‗выконваць дзеянне, уласцівае
таму, што названа ўтваральнай асновай‘.
Пры ўтварэнні новага слова ад скарочанай лексемы ў беларускай мове
можа ўжывацца марфолага-сінтаксічны спосаб, які заключаецца ў пераходзе
адной часціны мовы ў іншую. Такая канверсія (у беларускай мове гэта звы-
чайна субстантывацыя прыметнікаў) мае сваім вынікам змену граматычных
характарыстык матывавальнага слова. Што датычыцца вытворных ад абр-
эвіятур адзінак, то тут замест звычайнай субстантывацыі назіраем
ад‘ектывацыю назоўнікаў. Так, па мадэлі наз. → прым. здольны ўтварацца
ад‘ектывы ад ініцыяльных абрэвіятур-тэрмінаў, напрыклад: АМ (амплітудная
мадуляцыя) → АМ (амплітудна-мадуляваны); ВЧ (высокая частата) → ВЧ
(высокачастотны); КХ (кароткія хвалі) → КХ (кароткахвалевы); ПП
(паўправаднік) → ПП (паўправадніковы); УГ (ультрагук) → УГ (ультрагука-
вы); ФМ (фазавая мадуляцыя) → ФМ (фазава-мадуляваны) і інш.
Лексіка-сінтаксічны спосаб словаўтварэння аб‘ядноўвае ўсе тыпы вы-
творных ад абрэвіятур адзінак, якія з‘яўляюцца ў выніку зліцця ў адно слова
сінтаксічнага словазлучэння з захаваннем парадку слоў і іх склонавых форм.
Дэрывацыйнай базай здольны выступаць ініцыяльныя абрэвіятуры-назоўнікі.
Нашы назіранні сведчаць пра тое, што ў беларускай мове лексіка-
сінтаксічны спосаб утварэння выступае найбольш прадуктыўным у дачынен-
ні да запазычаных абрэвіятур-англіцызмаў. Зафіксаваны адзінкавыя прыкла-
ды ўтварэння падобных адзінак на ўласнабеларускай глебе, напрыклад:
ВІЧ → ВІЧ-тэрарызм, ВІЧ-інфекцыя.
Такія адзінкі, а таксама запазычаныя беларускай мовай абрэвіятуры
здольны ўтвараць новую катэгорыю слоў, якія знаходзяцца на стыку сло-
27
ваўтварэння і сінтаксісу — своеасаблівыя комплексныя дэрываты, пабудава-
ныя па наступных мадэлях: абрэвіятура + наз.: СІМ-карта, ФТП-кліент, IT-
спецыяліст, SMS-галасаванне; абрэвіятура + прым.: IBM-падобны, IBM-
сумяшчальны, ВІЧ-пазітыўны, ВІЧ-адмоўны, ВІЧ-інфіцыраваны.
Адзначым, што абрэвіятуры сучаснай беларускай мовы не толькі вало-
даюць пэўным словаўтваральным патэнцыялам і выступаюць у якасці маты-
вавальнага слова для цэлага шэрагу вытворных слоў. Даследаванне паказвае,
што беларускія абрэвіятуры таксама праяўляюць здольнасць да семантычнай
дэрывацыі. Так, у шэрагу выпадкаў адбываецца набыццѐ новага значэння
скарочаным словам, што выступае яскравым сведчаннем поўнай лексікаліза-
цыі падобных абрэвіятур. Прыкладам семантычнай дэрывацыі, накіраванай
на выкарыстанне абрэвіятурнага знака ў новым значэнні, з‘яўляюцца наступ-
ныя: БелАЗ (Беларускі аўтамабільны завод) → БелАЗ (аўтамабіль, вырабле-
ны на Беларускім аўтамабільным заводзе); АТЭ (аўтатрактарнае электра-
абсталяванне) → АТЭ (завод аўтатрактарнага электраабсталявання); КВП
(кантрольна-вымяральныя прыборы) → КВП (завод, цэх, аддзел кантрольна-
вымяральных прыбораў); МАЗ (Мінскі аўтамабільны завод) → МАЗ (аўта-
мабіль, выраблены на Мінскім аўтамабільным заводзе); МАЗ → МАЗ (спар-
тыўны клуб Мінскага аўтамабільнага завода); МТЗ (Мінскі трактарны за-
вод) → МТЗ (трактар, выраблены на Мінскім трактарным заводзе); УНУС
(унутраная служба Рэспублікі) → УНУС (войскі ўнутранай службы Рэспуб-
лікі) і пад. Тып семантычных змен у разгледжаных парах заключаецца ў
такім пераносе скарочанай назвы аднаго прадмета на іншы, які заснаваны на
рэальнай сувязі паміж суадноснымі прадметамі і з‘явамі. Такая сувязь, або
сумежнасць, дазваляе ўстанавіць, што абрэвіятуры могуць выступаць у
якасці дэрывацыйнай базы для метанімічных пераносаў.
Такім чынам, праведзены аналіз адабрэвіятурных дэрыватаў дазваляе
пераканацца ў тым, што скарочаныя лексічныя адзінкі сучаснай беларускай
мовы здольныя ўступаць ва ўзаемадзеянне з іншымі словаўтваральнымі
сродкамі і характарызуюцца значнай словаўтваральнай актыўнасцю. Вы-
яўлена, што найбольшай прадуктыўнасцю ў беларускай мове адзначаюцца
суфіксальныя мадэлі ўтварэння ад‘ектыўных дэрыватаў, а дэрывацыйнай ба-
зай найчасцей выступаюць абрэвіятуры складанаскладовага тыпу. Уста-
наўленне словаўтваральнага патэнцыялу скарочаных слоў у сучаснай бела-
рускай мове дазваляе прасачыць пэўныя тэндэнцыі абрэвіятурнай намінацыі і
дае магчымасць прагназіраваць прадуктыўнасць тых або іншых мадэляў вы-
творных ад абрэвіятур слоў у беларускай мове.
ЛІТАРАТУРА
1. Лукашанец, А.А. Абрэвіятуры / Беларуская мова : энцыкл. / рэдкал.: Б.І. Сачанка
(гал. рэд.) [і інш.] ; пад рэд. А.Я. Міхневіча. — Мінск, 1994. — С. 9–10.

28
 Е.А. Ларионова (Минск, БГУ)
ОСОБЕННОСТИ РЕАЛИЗАЦИИ КАТЕГОРИИ ОПРЕДЕЛЕННОСТИ/
НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ В РУССКИХ ПОЭТИЧЕСКИХ
ТЕКСТАХ И ИХ ПЕРЕВОДАХ НА ПОЛЬСКИЙ ЯЗЫК
В безартиклевых языках категория определѐнности / неопределѐнности
является неграмматической и передаѐтся совокупностью разноуровневых
средств.
В поэтическом тексте категория определенности/неопределенности
отображает специфику художественного мира автора, формирует особый
идиостиль поэта, а также создает отстранѐнность автора и лирического субъ-
екта.
В переводах поэтических текстов даже близкородственных языков
наблюдается трансформация смысла.
Рассмотрим особенности перевода стихотворений А. Ахматовой «Бо-
жий ангел, зимним утром..», «Бежецк», «Ты пришел меня утешить, ми-
лый…», «Сколько просьб у любимой всегда!», «Это просто, это ясно», «Тот
город, мной любимой с детства», М. Цветаевой «Тебе — через сто лет…»,
«Кавалер де Грие», «Попытка ревности», «Солнце — одно, а шагает по всем
городам», «Ваш нежный рот — сплошное целованье», «Имя твое — птица в
руке», «В лоб целовать — заботу стереть»; Л. Гумилева «Ворота рая», «Веч-
ность», «Ода д'Аннунцио», «Рабочий», «Подражанье персидскому», «Сон»,
«Адам», «Мой час», А. Блока «Я долго ждал — ты вышла поздно», «Ты
страстно ждешь», «Тебя зовут», «Я — Гамлет. ...», «Ты далека, как прежде,
так и ныне» на польский язык. Переводы стихотворений А. Ахматовой вы-
полнены Збигневым Дмитроцем, Евгенией Семанкевич, Леопольдом Леви-
ным, Северином Поляком. Переводы стихотворений М. Цветаевой выполне-
ны Робертом Стиллером. Данутой Вавиловой, Виктором Ворошильским, Ма-
рией Лесьневской.
Переводы стихотворений Л. Гумилева выполнил Збигнев Дмитроца,
переводы А. Блока — Мечислава Бучковна, Анджей Мандальян, Ян Лехонь.
Прежде всего, обращает на себя внимание тот факт, что, как правило,
личные местоимения 1-го и 2-го лица в переводах опускаются, в то время как
в оригинальном тексте местоимения зачастую являются ключевым семанти-
ческим элементом.
Так, в стихотворении «Божий ангел, зимним утром…» ключевым явля-
ется личное местоимение мы и притяжательное местоимение наш (пять сло-
воупотреблений: нас — нашей — мы — мы — наши). Благодаря этому созда-
ется особый интимный мир двоих — лирической героини и ее возлюбленно-
го: наши разлуки, наша жизнь, мы любим небо. В польском же переводе
Збигнева Дмитроца сохраняется только два местоимения nas и naszych.
Божий ангел, зимним утром Anioł Boży mroźnym Ангел божий морозным
Божий ангел, зимним утром rankiem утром
Тайно обручивший нас, Potajemnie nas połączył Тайно нас соединил
С нашей жизни беспечальной I nie spuszcza ciemnych oczu И не спускает темных глаз

29
Глаз не сводит потемневших. Z naszych dni niefra- С наших неспокойных
Оттого мы любим небо, sobliwych дней.
Тонкий воздух, свежий ветер To dlatego tak kochamy Вот почему мы так любим
И чернеющие ветки Niebo, wiatr, powietrze небо, ветер, воздух резкий
За оградою чугунной. rześkie И ветви чернеющие
Оттого мы любим строгий, I konary czerniejące За чугунной оградой.
Многоводный, темный го- Za żeliwnym ogrodzeniem. Вот почему мы так любим
род, To dlatego tak kochamy Тяжелые темноводные го-
И разлуки наши любим, Ciemnowodne srogie miasta, рода,
И часы недолгих встреч. Pokochaliśmy rozstania Полюбили разлуки
I godziny krótkich spotkań. И часы коротких встреч.
В строках Оттого мы любим строгий, / Многоводный, темный го-
род… за лексемой город, очевидно, стоит определенный город — Петербург,
который восстанавливается на основании вертикального контекста, пресуп-
позиционных знаний. В переводе же вместо единственного числа употребле-
но множественное, в результате чего строчки приобретают обобщенное зна-
чение:
Оригинал: Польский перевод: Подстрочник*:

Оттого мы любим небо, To dlatego tak kochamy Вот почему мы так любим
Тонкий воздух, свежий Niebo, wiatr, powietrze небо, ветер, воздух резкий.
ветер. rześkie.
В стихотворении А. Блока «Ты далека как прежде так и ныне» проис-
ходят подобные семантические трансформации.
Оригинал: Польский перевод: Подстрочник:

Ты далека, как прежде, Jak przedtem, tak i teraz Как прежде, так и сейчас
так и ныне, wciąż jesteś daleka; ты далека;
Мне не найти родные бе- A już drogi powrotnej nie А уж дороги назад не
рега. znajdę w tej głuszy. найду в той глуши
В оригинальном тексте наблюдается противопоставление «ты» —
«мне», а в переводе за счѐт отсутствия личных местоимений данное противо-
поставление снимается. Однако в тексте появляются новый смысл за счѐт по-
явления пространственного локализатора «w tej głuszy» — «в той глуши».
В стихотворении М.И. Цветаевой наблюдается обратное. В оригиналь-
ном тексте отсутствует личное местоимение «я», в переводе же оно появля-
ется:
Оригинал: Польский перевод: Подстрочник:

Из самых недр — как на Aż z głębi, z wnętrza, jak Из глубины, изнутри, как на

смерть осужденный, na śmierć skazaniec, смерть осуждѐнный,
Своей рукой пишу: Ja własną ręką piszę: Я собственной рукой пишу.

*
Подстрочник выполнен нами (Ларионовой Е.А.)
30
 Таким образом, в польском переводе наблюдается определѐнность
субъекта, чѐткое противопоставление лирического героя и автора произведе-
ния.
Такое явление наблюдается и в стихотворении Л. Гумилѐва «Подража-
нье персидскому».
Оригинал: Польский перевод: Подстрочник:

Площадным негодяем Ja łajdakiem niegodziwym Я злодеем негодным стал,

стал, красавица. stałem się, o piękna красавица.

Если солнце есть и вечен Jeśli słońce jest i wieczny Если солнце есть и вечен
Бог, Bóg, Бог,
То перешагнешь ты мой To przestąpisz kiedyś przez То переступишь когда-
порог. mój próg. нибудь мой порог.

Однако в польском тексте появляется неопределѐнный временной ло-

кализатор «kiedyś». В оригинале высказывается уверенность в том, что геро-
иня перешагнѐт порог, в то время как в польском переводе за счѐт введения
этой лексемы появляется некоторый элемент неопределѐнности.
В стихотворении А. Ахматовой «Это просто, это ясно» в результате
введения в перевод лексем, которых нет в тексте, наблюдается смещение в
семантике. В тексте оригинала время не определено, в переводе же происхо-
дит локализация во времени с помощью лексемы «dzisiaj» — «сегодня». Для
героини Ахматовой время не важно. Важным является лишь факт, что она
увидит своего возлюбленного.
Оригинал Польский перевод Подстрочник

О, как весело мне ду- O, jak miło mi pomyśleć, Ах, как приятно мне по-
мать, Że cię ujrzę dzisiaj znowu! думать,
Что тебя увижу я! Что тебя увижу сегодня
вновь!
В польских переводах наблюдается также появление притяжательных
местоимений, которых в оригинале не было. Это также приводит к измене-
нию смысла. Сравните:
Оригинал: Польский перевод: Подстрочник:
И я свой город увидала I ja swe miasto też ujrzałam И я увидела свой город
Сквозь радугу последних Przez tęczę mych ostatnich Сквозь радугу моих по-
слез. łez. следних слезы.
В оригинале стихотворения А. Ахматовой «Вторая годовщина» отсут-
ствует местоимение моих, что не позволяет определить, какой смысл стоит за
лексемой слезы — слезы лирической героини либо слезы всего народа. Та-
ким образом, значение данной лексемы по сравнению со значением ее в пе-
реводе шире, допускает множественность интерпретаций.
В стихотворении М. Цветаевой «К тебе» наблюдается также появление
лексемы «każdy», которая является актуализатором существительного и, та-
ким образом, в тексте наблюдается большая определѐнность.
31
 Оригинал: Польский перевод: Подстрочник:
Я ей служил служеньем Jak ochotnik, służyłem jej Как доброволец, служил
добровольца! z własnej ochoty! ей доброй волей!
Все тайны знал, весь Znam każdy sekret jej, Знаю каждый секрет еѐ,
склад ее перстней! każdy pierścionek! каждый перстень!
Грабительницы мертвых! Wy, obdzieraczki Вы, грабители мѐртвых!
Эти кольца zmarłych! Te klejnoty Те драгоценности
Украдены у ней! Jej zostały skradzione! Ей остались украдены!
Зачастую в польском переводе наблюдается перевод глаголов активно-
го залога глаголами пассивного залога или деепричастными оборотами.
Оригинал: Польский перевод: Подстрочник:
— Через летейски воды — Oto przez letejskie — Через летейские воды
Протягиваю две руки. wody — пара моих рук вытяну-
Para mych rąk wyciągnięta. та.
Таким образом, субъект действия в польском переводе оказывается не-
определѐнным, тогда как в русском тексте субъектом выступает лирическая
героиня.
Анализ русских поэтических текстов и их переводов на польский язык
позволяет сделать вывод, что категория определенности / неопределенности
является одним из стилеобразующих средств в поэзии. С грамматической
точки зрения наличие местоимений я, ты, мы, вы при глаголах настояще-
го/будущего (а для польского и прошедшего) времени является избыточным:
лицо маркируется формой глагола — личным окончанием, создавая значение
определенности. В поэтическом тексте эти местоимения не только не явля-
ются избыточными, но несут на себе основную смысловую нагрузку. Опуще-
ние или введение личных местоимений в переводах зачастую изменяет
смысловую нагрузку произведения. Некоторые пласты смыслов нивелируют-
ся, редуцируются, или же, напротив, в переводе появляются новые оттенки
смыслов, отсутствующие в оригинале.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Ахматова, А. Стихи и проза. — Л., 1977.
2. Цветаева, М.И. Стихотворения и поэмы. — Л., 1990.
3. Блок, А. Собрание сочинений: 6 т. — Л., 1980—1982.
4. Гумилѐв, Н.С. Избранное. — М., 1989.
5. Marina Cwietajewa Klasyka [Электронный ресурс]. — Режим доступа:
http://literatura.wywrota.pl/wiersz-klasyka/34033-marina-cwietajewa-do-ciebie-za-sto-
lat.html. — Дата доступа: 15.01.2013.
6. Marina Cwietajewa Wiersze [Электронный ресурс]. — Режим доступа:
http://wiersze.wikia.com/wiki/Marina_Cwietajewa. — Дата доступа: 07.02.2013.
7. Mikołaj Gumilow Wiersze [Электронный ресурс]. — Режим доступа:
http://j_uhma.republika.pl/gumilow.html. — Дата доступа: 12.03.2013.
8. Aleksander Błok. Najpierw wszystko w żarty obróciła [Электронный ресурс]. — Ре-
жим доступа: http://www.poezja.org/wiersz,1,132064.html. — Дата доступа: 28.02.2013.
9. Achmatowa Anna. Druga rocznica [Электронный ресурс]. — Режим доступа:
http://poema.pl/publikacja/125908-druga-rocznica. — Дата доступа: 15.01.2011.

32
 В.В. Пархомик (Минск, БГПУ)
ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА ИНФИНИТИВНЫХ
ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ В НЕМЕЦКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ
Проблемы перевода фразеологизмов разных языков связаны, главным
образом, с принадлежностью к различным функциональным стилям и экс-
прессивной окраской.
Фразеология выделяется своими функциями в языке и речи, она требу-
ет особого подхода в процессе перевода. Я.И. Рецкер указывает, что наличие
специальных двуязычных и одноязычных фразеологических словарей и вы-
деление фразеологии в больших толковых словарях должны давать наиболее
полное и точное ее описание, но это не всегда происходит.Бурный рост сло-
варного состава языка приводит к тому, что словари с каждым годом все
больше устаревают. Поэтому переводчик должен уметь самостоятельно раз-
бираться в основных вопросах теории фразеологии, уметь выделять фразео-
логические единицы (ФЕ), раскрывать их значение и передавать их экспрес-
сивно-стилистические функции в переводе.
«Основная трудность заключается в том, что никакой словарь не в со-
стоянии предусмотреть всех возможностей использования фразеологизма в
контексте. Фразеологическим единицам также, как и словам, свойственна
многозначность и омонимия» [Кунин 1970, с. 25].
Образная основа, внутренняя форма фразеологизмов играют суще-
ственную роль в процессе перевода фразеологизмов. В западноевропейских
языках есть немало фразеологизмов, которые поддаются дословному перево-
ду на русский язык ввиду совпадения внутренней формы. Например,в немец-
ком‗imsiebenten Himmelsein‘, ‗zitternwie Espenlaub‘— ‗быть на седьмом
небе‘, ‗дрожать как осиновый лист‘. Однако ФЕ, сходные в разных языках
по внутренней форме, не всегда идентичны по смыслу. Образность при пере-
воде должна учитываться и сохраняться. «Перевод фразеологического един-
ства долженбыть образным. И, разумеется, эта образность перевода не долж-
на отличаться оригинальностью, неповторимостью, — отпечатком индивиду-
ального стиля автора. Стандартное и традиционное в оригинале должно быть
передано стандартным и традиционным в переводе. Иначе говоря, фразеоло-
гию надо передавать фразеологией, особенно, когда переводятся фразеологи-
ческие единства» [5, c. 149].
Иная ситуация с фразеологическими сращениями. Так как их образная
основа не воспринимается даже носителями языка, их перевод осуществляет-
ся преимущественно приемом целостного преобразования. Решающее значе-
ние имеет наличие в русском языке соответствующего фразеологизма, т.е.
ФЕ,имеющей такой же смысл и примерно такую же стилистическую и экс-
прессивную окраску, как иноязычная ФЕ.
Многие исследователи придерживаются мнения, что возможности дости-
жения полноценного словарного перевода ФЕ зависят в основном от соотно-
шений между единицами исходного языка и языком перевода:

33
 1) ФЕ имеет в ПЯ точное, не зависящее от контекста полноценное со-
ответствие (смысловое значение+коннотации);
2) ФЕ можно передать на ПЯ тем или иным соответствием, обычно с
некоторыми отступлениями от полноценного перевода, переводится вариан-
том (аналогом);
3) ФЕ не имеет в ПЯ ни эквивалентов, ни аналогов, непереводима в
словарном порядке.
Из этого можно сделать вывод, что фразеологические единицы можно
переводить фразеологизмом, что отражает первых два пункта. Это называет-
ся фразеологическим переводом или же иными средствами (за отсутствием
фразеологических эквивалентов и аналогов) — это будет нефразеологиче-
ский перевод.
Фразеологизмы, содержащие в своем составе инфинитив, представляют
по количеству самую большую подгруппу. Типичная структура данного
немецкого фразеологизма — глагол, предлог, дополнение / обстоятельство:
sichetwasim Zaumhalten‘ (что-то сдерживать). На примере этой подгруппы
фразеологизмов также можно пронаблюдать разные структуры переводных
эквивалентов.
Первая группа переводных эквивалентов, которуюследует разобрать –
это переводные эквиваленты, структуру которых можно объяснить только
глубинными трансформациями передаваемых смыслов. Фразеологизм
‗sichinseiner Haut [nicht] wohl fühlen‘ имеет перевод быть не в своей тарел-
ке. Как видно, в данном примере представлено полное изменение структуры
и образного значения фразеологизма. Это явление можно увидеть и в следу-
ющем фразеологизме ‗jmdm. andie Nierengehen‘. Русский перевод данного
фразеологизма действовать кому-л. на нервы. Дословный перевод данного
фразеологизма достать до почек. Если сравнить два этих перевода, то глу-
бина различий очевидна. Фразеологизм‗sich [mitetwas] indie Nesselnsetzen‘
переводится на русский нажить себе неприятностей. Но дословный пере-
вод здесь также значительно отличается от словарного переводного эквива-
лента: сесть с чем-либо в крапиву. В качестве примеров можно также приве-
сти следующие фразеологизмы: ‗einen Anfall (wegenetw.G) bekommen‘ (бе-
ситься, с ума сходить (из-за чего-л.)), ‗andie Deckegehen‘(злиться, приходить
в ярость, взвиваться до потолка (от злости)), ‗in Erstaunenversetzen‘ (удив-
лять, изумлять кого-л.). Как видно, практически во всех 3-х примерах до-
полнения и обстоятельства в переводных эквивалентах абсолютно иные, од-
нако инфинитивная конструкция и, как следствие, «глагольность», динамизм
переводного эквивалента сохраняется.
Вторая группа эквивалентов — это случаи с опущением каких-либо
элементов. Фразеологизм ‗sichetwasim Zaumhalten‘переводится на русский
язык как что-то сдерживать. Здесь опускается обстоятельство im Zaum
(досл. в узде). Перевод фразеологизма ‗Anstoßerregen‘ получается такой: шо-
кировать:в русскоязычном эквиваленте отсутствует объект, дополнение
Anstoß (досл. побуждение, недовольство). Одним из отличий в данной группе
является то, что в переводных эквивалентах данным фразеологизмам, кроме
34
типа переводческой трансформации — опущения, используются приемы за-
мены и добавления. Это можно увидеть в следующих примерах. При перево-
де фразеологизма ‗j-netw. überden Schellenkönig loben‘используются приемы
замены и опущения. Переводится этот фразеологизм следующим образом:
превозносить до небес кого-л. В этом немецком фразеологизме присутствует
образность. Так, если кого-то хвалят, то этого человека называют
‗Schellenkönig‘. Schellenkönig ― это бубновый король. Ведь и дословный пе-
ревод получается: хвалить кого-л. бубновым королем. Но в исходном (лите-
ратурном) переводе можно пронаблюдать названные приемы: слово-
существительное Schellenkönig в русском переводе исчезает, заменяется зна-
чение исходного немецкого глагола loben. В переводе получаем значение
превозносить до небес. В переводном эквиваленте фразеологизма ‗den
Bauchvoll Wut [Zorn] haben‘ опущены одни и добавлены другие элементы.
Перевод этого фразеологизма следующий: страшно рассердиться, разо-
злиться. Так, в русском эквиваленте появляется слово страшно, слова-
существительные (Bauch исчезает), (Wut [Zorn] преобразуются в глагол рас-
сердиться). ‗Einenlangen halsmachen‘(вытягивать шею, чтобы что-л. лучше
увидеть; любопытствовать) — здесь также четко прослеживаются приемы
замены и опущения. Опускается в переводе прилагательное lang (длинный), а
если в качестве варианта перевода выбрать вариант любопытствовать, то в
данном случае опускается существительное Hals (шея) и другие компоненты
заменяются лишь одним глаголом любопытствовать. Во фразеологизме
‗Bauklötze(r) staunen‘ (вытаращить глаза) речь идет о человеке, чем-либо
очень удивленном. Приемы замены, добавления здесь прослеживаются в сле-
дующем: в русском языке есть несколько возможностей передачи данного
фразеологизма: вытаращить глаза, разинуть рот, онеметь (от изумления);
не (по-) верить своим глазам (или ушам). Добавляются в русском языке слова
глаза, рот, уши. Немецкий глагол staunen (досл. удивляться, поражаться) пе-
редается в русском языке глаголами разинуть, онеметь, не поверить и т.д.
Третья группа эквивалентов имеет в своей структуре добавленный эле-
мент. Фразеологизм ‗jmdm. schnuppesein’ имеет перевод быть кому-л. совер-
шенно безразличным. В этом фразеологизме состояние безразличия соотно-
сится с немецким словом schnuppe. Schnuppe — это свечной нагар, а нагар ―
это обуглившийся при горении кончик фитиля на свечке. Этот фразеологизм
также доказывает об образности фразеологии. Но элемент добавления здесь
следующий: в русскоязычном переводном эквиваленте добавляется слово со-
вершенно: быть кому-л. совершенно безразличным. В переводе фразеологиз-
ма ‗Sichdie Haare raufen‘появляется необходимый компонент, обстоятель-
ство от отчаяния, с помощью которых и передается основная суть исходно-
го фразеологизма. Так, если его не добавить, появится совсем другое (пря-
мое) значение рвать волосы. Прием добавления в этой подгруппе четко про-
сматривается, во многих других прием добавления используется совместно с
каким-либо другим.
Среди инфинитивных фразеологизмов имеются также и такие, которые
совпадают в двух языках. Например, ‗eine unglückliche Hand haben’ (иметь
35
несчастливую руку), ‗nicht satt werden, etwas zu tun’ (насытиться, быть сы-
тым по горло что-то делать), ‗außer sich geraten’ (выходить из себя), ‗einen
kühlen \ klaren Kopf bewahren‘ (cохранять холодную/ ясную голову). Так, ес-
ли проанализировать, то можно увидеть, что эти выражения тождественны,
есть только небольшое отличие во втором примере ‗nichtsattwerden,
etwaszutun‘, т.к в переводе данного фразеологизма отсутствует отрицание,
которое есть в немецком языке (nicht). Особенную роль по содержанию, зву-
чанию, значению в двух языках играет фразеологизм ‗einsonniges Gemüt
haben‗. Перевод данного фразеологизма иметь радостный характер, душу.
В немецком языке так говорят о человеке добром, чутком и отзывчивом. По-
мимо того, для данной характеристики человека (добром, чутком и отзывчи-
вом) в немецком языке может быть использован фразеологизм ‗eingutes
Herzhaben’ (иметь доброе сердце). В использовании этих фразеологизмов
сказалась одна интересная особенность немецкого языка — широкая употре-
бительность глагола haben. Оба фразеологизма говорят о доброте, отзывчи-
вости человека. Но золотое сердце — это самая высокая оценка этих качеств,
а добрая душа (sonniges Gemüt) — лишь подтверждение того, что человек
действительно добр и никому ничего плохого сделать не может. О счастли-
вом человеке по-русски говорят ‗он излучает счастье‘, однако это временное
состояние человека, а фразеологизм ‗ein sonniges Gemüt haben‘ обозначает
постоянное свойство — уже одним своим присутствием успокаивать, радо-
вать окружающих. Русский фразеологизм «большое сердце» лишь частично
соответствует немецким‗ein goldenes Herz haben‘, ‗ein gutes Herz haben‘. Сама
его образная основа — представление о большом сердце — создает иные
смысловые оттенки: тот, у кого большое сердце, способен горячо и сильно
любить многих, вместе с тем большое сердце ― это доказательство богатой,
сложной духовной жизни. Это доказывает то, что даже с простым, очень из-
вестным фразеологизмом могут возникнуть трудности при переводе, связан-
ные с передачей абсолютно точного значения, смысла, вложенного в него.
ЛИТЕРАТУРА
1. Алимов, В. В. Теория перевода. Перевод в сфере профессиональной коммуника-
ции: учебное пособие. — М., 2005.
2. Бархударов, Л. С. Языки перевод. — М., 1975.
3. Гильченок, Н. Л. Практикум по переводу с немецкого на русский. — СПб., 2005.
4. Латышев, Л. К. Курс перевода: Эквивалентность перевода и способы ее дости-
жения. — М., 1981.
5. Рецкер, Я. И. Теория перевода и переводческая практика. — М., 1974.

Т.М. Смольская (Мінск, БГУ)

ТЭКСТ ПА СПЕЦЫЯЛЬНАСЦІ: ПРАБЛЕМЫ ПЕРАКЛАДУ
Крытэрыі перакладу ўяўляюць сабой прынцыпы, якімі кіруюцца ў
працэсе перакладчыцкай дзейнасці. Патрабаванні да дасканалага перакладу
наступныя: перакладзены тэкст павінен аказваць на чытача такое ж уражан-
не, як і арыгінал. Мы лічым, што для ажыццяўлення ўдалага перакладу неаб-
36
ходна прытрымлівацца наступных прынцыпаў: 1) імкнуцца да дакладнасці ў
перадачы ўнутраных сэнсаў, каб пазбегнуць павярхоўнага падыходу да зме-
сту зыходнага тэксту; 2) імкнуцца да нармалізаванасці мовы перакладу, каб
пазбегнуць фармальнага капіравання; 3) імкнуцца да перадачы стылю
арыгіналу, каб пазбегнуць скажонага перакладу.
1. Імкненне да дакладнасці перакладу.
На нашу думку, спецыяльныя тэксты, з якімі даводзіцца працаваць, вы-
кладаючы курс «Беларуская мова (прафесійная лексіка)», патрабуюць
асаблівага падыходу пра перакладзе. Па-першае, заўсѐды памятаем, што спе-
цыяльны тэкст адметны наборам значнай колькасці тэрмінаў, спецыяльных і
агульнанавуковых слоў, «вольнасці» у перакладзе якіх строга забаронены.
Па-другое, тэксты прафесійнай накіраванасці аформлены, як правіла, у наву-
ковым стылі. Захаваць стылістычную прыналежнасць перакладаемага
тэксту — важная задача, прычым, у нефілалагічнай аўдыторыі гэтаму моман-
ту трэба надаваць асаблівую ўвагу.
Разгледзім канкрэтныя прыклады.
Пры працы з тэкстам «Цыталогія» (2 курс біялагічнага факультэта) су-
стракаем сказ: «Термин ―цитология‖ образован из двух греческих слов:
kytos — сосуд и logos — наука». У навучэнцаў выклікае цяжкасць пераклад
слова сосуд на беларускую мову. Найбольш спрытныя адразу кідаюцца да
камп‘ютарнай падказкі і атрымліваюць варыянт посуд. Зразумела, што ў
прыведзеным рускамоўным прыкладзе сосуд разглядаецца як «Трубчатый
орган (в животных или растительных организмах), по которому движется
жидкое вещество» [1, с. 613], хаця ў цытуемым выданні ѐсць і другое азна-
чэнне: «Вместилище для жидкости, газа и т.п.» [1, с. 613]. Камп‘ютар, не
«ўнікаючы ва ўнутраны сэнс», дакладней у шматзначнасць слова, прапануе
такое выйсце: «Тэрмін ―цыталогія‖ утвораны з двух грэчаскіх слоў: kytos —
посуд і logos — навука». Неспрактыкаваныя навучэнцы вераць дадзеным
камп‘ютара і выдаюць на-гара суцэльную бязглуздзіцу.
Яшчэ прыклады з гэтага ж тэксту, дзе навучэнцы ў абодвух сказах
(«Цитология — это биологическая наука, которая изучает строение, функ-
ции, индивидуальное развитие и эволюцию клеток» і «С помощью этого
микроскопа Ф. Стелуччи в 1625 году обнаружил фасеточное строение глаза
пчелы») «спатыкаюцца» на слове строение, а камп‘ютар у гэтым выпадку
падае ім варыянт будынак. На выхадзе і атрымалі будынак клетак і фасетка-
вы будынак вока пчалы. Парушаны тут не толькі «ўнутраны сэнс», але і
наогул прадэманстраваны павярхоўны падыход да перакладу тэксту па спе-
цыяльнасці.
2. Імкненне да нармалізаванасці мовы перакладу, каб пазбегнуць фар-
мальнага капіравання.
Перакладзены тэкст павінен быць напісаны правільнай, выразнай і зра-
зумелай для таго, хто чытае, мовай. Для таго, каб гэтага дасягнуць, трэба
адыходзіць ад «літарнага» № перакладу, пазбягаць капіравання граматычных
форм зыходнага тэксту. Не ўлічваючы моўную сітуацыю ў кантэксце

37
арыгіналу, перакладчык можа сказіць сапраўдны яго сэнс і парушыць логіку
выкладання.
Звернемся зноў да ўзгаданага вышэй тэксту «Цитология». У яго рускай
варыяцыі ѐсць сказ, які мы ўжо цытавалі з іншай нагоды, «С помощью этого
микроскопа Ф. Стелуччи в 1625 году обнаружил фасеточное строение глаза
пчелы». У перакладным варыянце некаторых прац гэты сказ выглядае так: «З
дапамогай гэтага мікраскопу Ф. Стэлучы ў 1625 годзе выявіў фасеткавую
будову вочы пчалы». Як бачым, зыходная граматычная форма назоўніка глáза
ў рускай варыяцыі мае форму роднага склону адзіночнага ліку і менавіта
націск адрознівае гэты ўзор ад іншай граматычнай формы глазá (множны лік,
назоўны склон), але ў такія «нюансы» моўнай аманіміі камп‘ютар не
паглыбляецца (ды і не можа гэтага зрабіць), а не вельмі спрактыкаваныя
навучэнцы ўспрымаюць усе камп‘ютарныя выкладкі за «чыстую манету» і
лянуюцца нават лішні раз зазірнуць у той ці іншы акадэмічны слоўнік.
Прыклад з тэксту «Эндогенные включения»: «Например, в цитоплазме
животной клетки часто формируются включения гликогена, который ис-
пользуется как источник вещества и энергии при делении…». У беларускім
варыянце маем: «Напрыклад, у цытаплазме жывѐльнай клеткі часта
фарміруюцца ўключэнні глікагену, якія выкарыстоўваецца як крыніца рэчывы
і энергіі пры дзяленні…». Відавочна, што граматычная форма назоўніка веще-
ства ў рускай варыяцыі мае форму роднага склону адзіночнага ліку, а студэ-
нт (ці камп‘ютар) «спісаў» яго ў форме назоўніка назоўнага склону множнага
ліку, выдаўшы беларускі варыянт рэчывы, не звярнуўшы ўвагу пры гэтым ні
на правільнасць граматычнай формы, ні на тое, што ў сказе парушаны сэнс
апавядання.
3. Імкненне да перадачы стылю арыгіналу, каб пазбегнуць скажонага
перакладу.
Магчыма, што прыведзены намі пастулат больш значны пры патраба-
ваннях, якія ставяцца пры перакладзе тэксту мастацкага, тым не менш, тэк-
сты спецыяльныя таксама павінны захаваць у перакладзеным варыянце стыль
арыгіналу.
Вышэй намі ўжо адзначалася, што тэксты па спецыяльнасці часцей за
ўсѐ падаюцца ў навуковым стылі. Спецыфіка тут, перш за ўсѐ, у лексіцы, якая
выкарыстана. Перавага аддаецца, безумоўна, тэрміналагічнай, спецыяльнай і
агульнанавуковай.
Звернемся да прыкладаў. Рускамоўны варыянт сказа з тэксту «Эндо-
генные включения» «Морфология включений растительной клетки, содер-
жащих крахмал и другие углеводы, в значительной мере видоспецифична»
атрымаў у беларускай інтэрпрэтацыі такі выгляд: «Марфалогія ўключэнняў
расліннай клеткі, якія змяшчаюць крухмал і іншыя вугляводы, у значнай меры
адрозная». «Прэтэнзіі» тут можна выказаць дзеяслову змяшчаюць і прымет-
ніку адрозная. Каб захаваць агульную (навуковую) канву апавядання, на наш
погляд, больш дарэчнымі тут былі б утрымліваюць і відаспецыфічная, таму
што, імкнучыся захаваць стыль арыгіналу, мы не павінны ўводзіць у тэкст

38
залішнюю колькасць агульнаўжывальных слоў, а па-другое, відаспецыфіч-
насць больш адпавядае глыбіні сэнсу ўсяго сказа, чым адрознасць.
Руская версія сказа «Основным местом депонирования липидов у жи-
вотных являются специализированные клетки — липоциты» у перакладзе
гучыць так: «Асноўным месцам назапашвання ліпідаў у жывѐлін з‘яўляюцца
спецыялізаваныя клеткі — ліпацыты». Лічым, што захаванне лацінскага
дэпаніравання больш адпавядае сэнсу сказа, зместу тэксту і навуковаму сты-
лю выказвання, чым агульнаўжывальнае назапашванне.
Робячы пэўныя высновы з вышэйсказанага, можна сцвярджаць, што
пераклад уяўляе сабой «другасную» творчасць. Прырода перакладу дваістая:
з аднаго боку, перакладчык знаходзіцца ў залежнасці ад зместу, моўных
форм і стылю зыходнага тэксту; з другога боку, у дзейнасці перакладчыка
неабходна і пэўная творчасць, каб ізноў у поўнай меры выказаць, узнавіць
змест і стыль арыгіналу, прытрымліваючыся пры гэтым нормаў мовы, на
якую ідзе пераклад.
ЛІТАРАТУРА
1. Ожегов, С.И. Словарь русского языка. 19-е изд. — М., 1987.

Е.В. Смолянко (Минск, БГУ)

СПОСОБЫ ПЕРЕВОДА НА РУССКИЙ ЯЗЫК СЛОВ-
ЦВЕТООБОЗНАЧЕНИЙ В ПОЭМЕ ЯКУБА КОЛАСА
«НОВАЯ ЗЕМЛЯ»
Особую роль в построении художественного пространства поэмы Яку-
ба Коласа «Новая земля» играют слова-цветообозначения. С помощью цве-
тообозначений Я. Колас выражает не только мысли, чувства, эмоции героев,
но и задает определенную стилистическую направленность поэмы. Исполь-
зование цветонаименований позволяет автору поэмы «Новая земля» создать
свою концепцию жизни, своего высокоморального героя и в итоге предста-
вить читателю образец национального характера.
Цветообозначения являются неотъемлемым компонентом индивиду-
ально-авторской картины мира. Они выполняют в тексте художественной ли-
тературы три основные функции: смысловую, описательную (цветовые эпи-
теты привлекаются писателем, чтобы описание стало зримо) и эмоциональ-
ную (определенного образа воздействие на чувство).
Аспект перевода цветообозначений, бесспорно, представляет большой
интерес, поскольку цвет является «достоянием» каждого народа, и, следова-
тельно, каждого языка, и он обладает эмоциональным воздействием на чита-
теля.
Поля основных цветов в русском и белорусском языках совпадают. Не-
смотря на это обстоятельство, существуют различия в восприятии цветового
пространства у носителей белорусского и русского языков. К тому же при
переводе цветонаименований следует учитывать то обстоятельство, что
«значения некоторых слов расплывчаты; цветообозначения соответствуют не
39
какой-то одной точке цветового пространства, но целой его области». [1, с.
58] Эти явления вызывают трудности при переводе цветообозначений в ху-
дожественной литературе.
Вопрос о межъязыковых лексических соответствиях занимает важное
место в переводоведении. Наиболее полная и развѐрнутая классификация
способов перевода цветообозначений, по нашему мнению, дана З.О. Давидян
[2, с. 3].
1. Переводческие совпадения:
а) полные;
б) частичные;
в) вариантные.
2. Переводческие трансформации:
а) опущение;
б) предпроцессная замена (термин — З. Давидян);
3. Переводческие несоответствия.
Данная классификация и взята нами за основу.
Следует отметить, что деление и отнесение цветонаименований к опре-
деленной рубрике классификации в некоторой степени условно и не подле-
жит четкой регламентации. Материалом нашего исследования является ху-
дожественный поэтический текст, в котором цветообозначения употребляют-
ся не только как прямые номинации, но и выполняют определенные стили-
стические задачи в качестве художественно-выразительного средства.
Подробнее остановимся на каждом из выделенных способов перевода.
1. Переводческие совпадения.
А. Полные или эквивалентые совпадения характеризуются тождеством
смысла, а также совпадением структурных и лексико-семантических элемен-
тов двух языков. Адекватность текстов обеспечивается употреблением цве-
тообозначений с общим понятийным ядром, не различающихся по эмоцио-
нально-экспрессивной окраске. Наличие в языковых системах одинаковых по
количественному и качественному признаку центральных цветообозначений
обеспечивает смысловое и стилистическое тождество текстов. Данную груп-
пу проиллюстрируем следующими примерами (всего выделено 25).
Лес наступаў і расступаўся, лужком зяленым разрываўся; [3, с. 33] / Лес
наступал и расступался, лужком зеленым разрывался [3, с. 319];
Гумно са стрэшкай пасівелай, …[3, с. 74] / Гумно под крышой поседе-
лой …[3, с. 357];
А вочы тыя, як у змея. Ад злосці больш яшчэ чарнее, з астатніх слоў
Міхася лае, з пасады выгнаць пагражае.[3, с. 112] / Глаза сверкают, как у
змея,от гнева став еще чернее. Последними словами лает, Из хаты выгнать
угрожает. [3, с. 392];
У багне неба ясна-сіняй…[3, с. 149] / В пучинах неба ясно-синих …[3,
с. 425].
Вышеприведенные соответствия цветообозначений характеризуются
тождеством смысла, однако на морфологическом уровне не всегда совпада-
ют, т. е. выражены разными частями речи. Например, чарнее-чарнець (гла-
40
гол) — чернее (сравн. степень им. прил.). Наиболее частотна модель перево-
да — им. прил. — им. прил.; глагол — глагол. В данную группу входят как
абсолютные цветонаименования (зеленый, красный, белый, черный), так и от-
теночные. Оттеночные цветообозначения представлены лексемами с ограни-
ченной сочетаемостью — темно-русый, седой, поседелый, а также сложными
прилагательными с формантами ясно-, мертво- (ясно-синий, мертво-белый).
Б. Частичные совпадения появляются, когда слово в переводном тексте,
в отличие от исходной лексической единицы, отмечено отсутствием или из-
менением одного или нескольких компонентов структуры значений цвето-
обозначения. Различия в переводных текстах связаны с особенностями наци-
ональных систем цветообозначений, то есть с разным составом цветообозна-
чений, с отличием в системных связях (состав синонимов, сочетательные
свойства, способность к развитию новых, в том числе оценочных значений).
Это приводит к появлению разных соотношений между оригинальны-
ми и переводными текстами. Приведем следующие примеры (всего выделено
16).
А на дубах, як шапкі тыя, чарнеюць гнѐзды буславыя. [3, с. 34] / А на
дубах, воздеты к звездам, темнеют аистовы гнезда. [3, с. 320]. Модель пере-
вода: глагол — глагол. В переводном тексте наблюдаем частичное совпаде-
ние, поскольку темный — это цвет близкий к черному [5, с. 501];
А ў агародзе мак чырвоны, …[3, с. 60] / А в огороде мак багряный, …
[3, с. 344]. Модель перевода: имя прилагательное — имя прилагательное.
В данном примере наблюдаем частичное совпадение значению оригинально-
го цветонаименования. Багряный — оттенок красного. Словарное значе-
ние — густо-красный, кровавого цвета [5, с.143];
Агоньчык колер свой мяняе і счырван-жоўты блеск прымае; …[3,
с. 77] / Огонь цвета свои меняет, блеск желто-красный принимает …[3,
с. 361]. Данный пример иллюстрирует случай семантической нетождествен-
ности. В тексте автора употребляется сложное имя прилагательное с при-
ставкой с-, которая придает значение насыщенности цвета. Кроме того, в
оригинальном тексте акцент сделан на красном цвете, в переводном — на
желтом;
Тут сыр, як першы снег, бялюткі, …[3, с. 141] / Как снег белеют ломти
сыра, …[3, с. 418]. Модель перевода: имя прилагательное — глагол. Автор
употребляет в своем тексте прилагательное бялюткі, в котором суффикс ютк-
обозначает высокую степень качества, и образованное с помощью этого суф-
фикса слово имеет значение «очень белый». [4, т. 1, с. 309]. В переводном
тексте используется глагол белеют в значении «виднеться (о белых предме-
тах) [5, с.78]. Таким образом, происходит только частичное совпадение зна-
чению оригинала.
Следует отметить, что данный способ перевода цветообозначений ис-
пользуется переводчиками наравне с полными эквивалентами. Наиболее ча-
стотные модели перевода — им. прил. — им. прил., глагол — глагол, им.
прил. — глагол, им. сущ. — им. сущ. Разнообразное выражение цветообозна-
чений на морфологическом уровне приводит и к многообразию переводных
41
цветовых значений. В большинстве случаев прослеживается замена ориги-
нального цвета оттеночным, что не снижает качество перевода.
В. Вариантные совпадения устанавливаются между словами в том слу-
чае, когда в языке перевода существует несколько слов для передачи одного
и того же значения исходного слова.
Нами выявлен только один пример данного способа перевода цвето-
обозначений: У дзеда шчокі румянеюць, …[3, с. 117] / У деда щеки розовеют,
… [3, с. 396]. Модель перевода: глагол — глагол. В данном случае глаголы
румянець-розоветь выражают одно значение, поскольку глагол румянець
имеет значение «становиться румяным, розовым».
2. Переводческие трансформации
А. Опущение. Цветообозначения могут отсутствовать в переводном
тексте. Как правило, это происходит в тех случаях, когда выражение цвета в
оригинале не влияет на содержание текста и цветообозначение не несет сти-
листической нагрузки:
А як прыгожы пуцявінкі ў шаўках зялёнае травінкі! [3, с. 45] / И как
тропинки хороши в шелках травы, в лесной тиши! … [3, с. 330];
І ўсѐ згарэла дачысцютка, прапала марна ў чорным дыме. … [3, с. 76] /
Сгорело все у них дотла, растаяло в огне и дыме. … [3, с. 360].
В данной группе выделено 12 цветобозначений.
3. Переводческие несоответствия.
Расхождение между переводом и оригиналом следует считать перевод-
ческим несоответствием, которое в самом общем смысле, приводит либо к
искажению содержания, либо к нарушению нормы или узуса переводящего
языка. Другими словами, понятие переводческого несоответствия синони-
мично понятию переводческой ошибки (недочета, погрешности, шероховато-
сти).
Данный способ перевода проиллюстрируем следующими примерами
(всего 2): … Мінула ночка. Дзень праз вокны знішчае цёмныя валокны, …[3,
с. 156] / … Минула ночка. День сквозь окна уж тянет алые волокна, …[3,
с. 431]. Модель перевода: имя прилагательное — имя прилагательное. В дан-
ном случае отмечаем несоответствие значению цветообозначения, употреб-
ленного автором, т. е. темный — не светлый, по цвету приближающийся к
черному. [5, с. 481]. Цѐмны (близкий к черному) и алый (ярко-красный) отно-
сятся к разной цветовой палитре и, соответственно, создают разные образы;
… Дымок танюткі, белаваты …[3, с. 248] / … Дымочек топкий, розо-
ватый … [3, с. 520]. Модель перевода: имя прилагательное — имя прилага-
тельное. Прилагательные белаваты (близкий к белому) и розоватый (близкий
к розовому) не синонимичны, поэтому употребление розоватого в качестве
переводного эквивалента ведет к ошибочному понимаю текста.
Следует отметить, что перевод цветообозначений с одного языка на
другой является достаточно сложной задачей и осуществляется с помощью
различного рода переводческих приемов. Переводчики поэмы Я.Коласа «Но-
вая земля» на русский язык пользуются разными способами перевода цвето-

42
обозначений. В большинстве исследованных нами случаев цветообозначения
имеют либо полные, либо частичные совпадения. Наиболее частотные моде-
ли перевода — им. прил. — им. прил., глагол — глагол, им. прил. — глагол,
им. сущ. — им. сущ. В случае частичных совпадений происходит замена ос-
новного цветонаименования оттеночным, что не всегда снижает качество пе-
ревода, а иногда даже создает достаточно яркие образы. Вслед за автором пе-
реводчики используют как абсолютные цветонаименования, так и оттеноч-
ные. Оттеночные цветообозначения представлены лексемами с ограниченной
сочетаемостью, такими как — темно-русый, седой, поседелый, а также слож-
ными прилагательными с формантами ясно-, мертво-, кроваво- (ясно-синий,
мертво-белый, кроваво-огненный).Употребление прилагательных с субъек-
тивно-оценочными суффиксами (еньк-, ютк-) служит средством создания яр-
ких, живописных образов.
Таким образом, богатство цветообозначающей лексики в переводе по-
эмы Я. Коласа «Новая земля» организует художественное пространство поэ-
мы, придает повествованию образность и экспрессивность, способствует пе-
редаче основной идеи.
ЛИТЕРАТУРА
1. Василевич, А.П. Язык и культура: сопоставительный анализ группы слов-
цветообозначений // Этнопсихолингвистика. — М., 1988. — С. 58–63.
2. Давидян, З.О. Способы перевода цветообозначений с французского языка на ис-
панский Вестник ВолГУ. Серия 2. Вып. 7. — 2008.
3. Колас, Я. Новая зямля / Пад агульн. рэд. Я. Янушкевіча. — Мінск, 2002.
4. Тлумачальны слоўнік беларускай мовы: у 5 т. / НАН Беларусі, Ін-т мовазнаўства
імя Я. Коласа; рэдкал.: К.К. Атраховіч (К.Крапіва) [ і інш.]. Т. 1–5. — Мінск, 1977–1984.
5. Ушаков, Д.Н. Толковый словарь современного русского языка. — М., 2006.

Ю.В. Соколова (Минск, БГУ)

БЕЛОРУССКО-АНГЛИЙСКИЙ ПОЭТИЧЕСКИЙ ПЕРЕВОД.
ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА ПРИЛОЖЕНИЙ
Поэтический перевод, как известно, является одним из наиболее слож-
ных видов художественного перевода, так как помимо передачи смысла
необходимо воссоздать поэтическую атмосферу стихотворения, передать его
звуковую форму. Ограниченный жесткими рамками размера, строки, строфы,
стих требует от переводчика не только понимания и интерпретации, но еще и
изобретательности, чтобы то, что звучит на одном языке естественно и гар-
монично, на языке перевода не превратилось в неуклюжий и напряженный
«не-стих».
Данное утверждение еще более справедливо, когда мы говорим о пере-
воде с неродственных языков, в нашем случае перевод со славянского языка
на германский.
Настоящая работа посвящена одной из проблем белорусско-
английского поэтического перевода — переводу приложений, что представ-

43
ляет особую трудность из-за значительных грамматических расхождений
языков, переводимого и переводящего.
Целью работы является лингвистический анализ приемов перевода
приложений с белорусского языка на английский.
Фактическим материалом послужили сонеты Я. Купалы и их переводы,
выполненные В. Рич.
Вера Рич (1936–2009) — поэтесса и переводчица с белорусского и
украинского языков. Еѐ сборник переводов «Как вода, как огонь», опублико-
ванный в 1971 г., («Like Water, Like Fire: An Anthology of Byelorussian Poetry
from 1828 to the Present Day») стал первой в мире антологией переводов бе-
лорусской поэзии на английский язык. В сборник вошли переводы стихотво-
рений 41 автора, в том числе Я. Купалы, Я. Коласа, М. Богдановича, К. Кра-
пивы, З. Бядули, Н. Гилевича, Г. Буравкина, М. Танка и др. Издание антоло-
гии явилось важным событием в истории белорусской культуры. Из коммен-
тариев на обложке антологии [7]: «With the present anthology — the first in
English — Vera Rich, who is already well known as a translator of Ukrainian poet-
ry, turns to the virgin field of Byelorussian poetry in translation».
«Этой антологией — первой на английском языке — Вера Рич, уже из-
вестная как переводчица украинской поэзии, обращается к нетронутой обла-
сти перевода белорусской поэзии» (перевод мой. — Ю. С.)
Сама переводчица и была первой, кто заявил о трудностях перевода бе-
лорусской поэзии на английский язык [7, с. 21–22]. Это еще раз подчеркива-
ет, что белорусско-английский поэтический перевод представляет собой
предмет для серьезных исследований.
Некоторые лингвистические аспекты белорусско-английского поэтиче-
ского перевода обсуждались в наших предыдущих работах [5; 6]. Сопостав-
ляя текст оригинала и текст перевода, автор определяет используемые пере-
водческие трансформации при переводе белорусских имен существительных
и именных словосочетаний на английский язык, уделяет внимание переводу
слов, имеющих лингвоэтническую специфику и авторскую импликативность
[5], исследует проблему передачи образного содержания текста и общего по-
этического впечатления [6].
В данной работе более широко затронута лингвистическая проблема
перевода приложений с точки зрения грамматических особенностей двух
языков. При определении приемов перевода используются классификации
трансформаций, предложенные Я.И. Рецкером [4] и В.Н. Комиссаровым [1].
Сонеты Я. Купалы в качестве материала исследования были выбраны
не случайно. Сама сонетная форма (14 строк, 2 катрена, 2 терцета, объеди-
ненных особой рифмой) требует от переводчика искусности. А в своих 22
сонетах Я. Купала 14 раз обращается к грамматической конструкции «при-
ложение»*, которая в английском языке не несет такой семантической
нагрузки и присутствует в языке лишь формально.

*
Приложением называется такое определение, выраженное существительным, ко-
торое дает другое название, характеризующее предмет.
44
 Эти примеры были классифицированы на 4 группы, согласно использу-
емым переводческим приемам.
Группа 1 (примеры 1.1.-1.5) иллюстрирует использование грамматиче-
ской компенсации в виде замены приложений на английские именные слово-
сочетания. Грамматическая категория «приложение» исходного языка (да-
лее — ИЯ) передается средствами переводящего языка (далее — ПЯ) как
прилагательное + имя существительное.
Пример 1.1: Ці гладка пойдзе песня-дабрадзейка? («Для Бацькаўшчы-
ны») [2, с. 36]. Will its benevolent song soar, smoothly flying? [2, с.66]
Песня-дабрадзейка как benevolent song ‗добразычлівая песня‘.
Пример 1.2: … I стан гібкі дзяўчыны-красы… («Я люблю») [2, с.27].
… And the lissome form of a fair maid… [2, с.57].
Дзяўчына-краса переведено как a fair maid ‗прыгожая дзяўчына‘.
Пример 1.3: Не галубіць думак цемра-асляпніца... («На вялікім свеце»)
[2, с. 28]. Blinding darkness will not crush thought and expression… [2, с.58].
Цемра-асляпніца — blinding darkness ‗асляпляючая цемра‘.
Пример 1.4: …. Я прытулюся да цябе як да каханкі; // Хачу цябе аз-
добіць у вянкі-барвянкі… («Зямля») [2, с. 23]. … I want to lean my soul on thee
as on my darling, // I yearn to deck, adorn thee with bright crimson garlands… [2,
с. 53].
Вянкі-барвянкі в переводе звучит как bright crimson garlands ‗вянкі гу-
ста-чырвонага колеру‘.
Пример 1.5: У свет! У свет! У далеч-даль… // За думкай услед, за вет-
рам ўслед… («Гэй, у свет!..») [2, с. 21]. Off to the world, the world’s far plains,
// On the thought-trail, on the wind‘s trail start [2, с. 51].
Авторское словосочетание далеч-даль переведено как the world‘s far
plains ‗далѐкія раўніны свету‘, что представляет собой комплексную пере-
водческую трансформацию. С одной стороны, это грамматическая замена
(приложение ИЯ заменено на именное словосочетание ПЯ), а с другой — це-
лостное перифразирование (выражение ИЯ заменяется другим выражением
ПЯ, но обозначает аналогичную ситуацию). При переводе обеспечена экви-
валентность на семантическом уровне, однако белорусское далеч-даль (даль
большая, чем даль, даль запредельная) более эмоционально окрашено и несет
авторскую имликативность.
Следующая группа примеров (примеры 2.1 — 2.4) иллюстрирует ис-
пользование калькирования как способа перевода приложений. Калькирова-
ние трактуется как «переводческий прием, при котором составные части сло-
ва (морфемы) или словосочетания заменяются их прямыми соответствиями
на языке перевода» [3, с. 73].
Группа 2. Пример 2.1: … А ўсѐ ж як тамка сваякі-суседзі яе паймуць, //
Хацелася бы знать? («Для Бацькаўшчыны») [2, с. 36]. … And still I wonder,
how my song will seem, though, // To kinsmen-neighbours? [2, с. 66].
Пример 2.2: … І мѐд падгледзеў ўжо сваяк-сусед («Пчолы») [2, с. 37].
… By my kinsman-neighbour the honey has been whisked away! [2, с.67].

45
 Пример 2.3: … За мною ўслед сум-вораг… («Па межах родных і разо-
рах») [2, с. 25]. …With me, behind me, foeman-sorrow… [2, с. 55].
Пример 2..4: … І жнеі сышліся. — Направа, налева // Кладучы ў снапы
каласы-старажы… («Жніво») [2, с. 24]. … The reapers came hot-foot — and
to-ing and fro-ing, // They gather the guardian ears into sheaves… [2, с. 54].
В группу 3 (пример 3.1) мы выделили один пример, где при переводе
приложений переводчица использовала союз сочинительной связи.
Пример 3.1: Ці хопіць светлых, звонкіх думак-слоў… («Для Баць-
каўшчыны») [2, с. 36]. Will they suffice, those shining thoughts and words… [2,
с. 66].
Думак-слоў передано как thoughts and words ‗думкі і словы‘: добавление
союза сочинительной связи ‗и‘ позволяет сохранить мелодичность и не ис-
кажает художественный образ.
В ряде случаев (группа 4, примеры 4.1 — 4.4) для перевода приложе-
ний используются абсолютные номинативные конструкции, которые расчле-
няют белорусское приложение на две составные части. Абсолютный оборот
следует за главным и имеет пояснительную функцию, детализируя и/или
усиливая содержание главной части.
Пример 4.1: …Для Бацькаўшчыны-маці буду йграць! («Для Бацькаўшчы-
ны») [2, с.36]. … For native land, my mother, I shall play. [2, с.66]
Бацькаўшчына-маці — native land, my mother ‗родная краіна, мая маці‘
Пример 4.2: … Вось беларус, якога скруціла // Ў багне бядоты цемра-
хімера («Беларус») [2, с. 17]. … A Belarusian — into need‘s swamp, past saving,
// He was brought down by darkness, that stepmother [2, с. 47].
Цемра-хімера — darkness, that stepmother ‗цемра, як мачыха‘.
Пример 4.3: Ёрмаў не майструе крыўда-чараўніца… («На вялікім свеце»)
[2, с. 28]. Injustice — that foul witch, frames no yokes of oppression … [2, с. 58].
Крыўда-чараўніца — injustice-that foul witch ‗несправядлівасць — як подлая
чараўніца‘.
Пример 4.4: … Кліч-заклінанне векавечнага зароку… («Сярод магіл») [2,
с. 33]. …A cry, a battle-slogan from the oath of age-old swearing… [ 2, с.63].
Определенные трудности вызвал перевод выражения кліч-заклінанне как a
cry, a battle-slogan ‗кліч, баявы заклік‘, где абсолютная часть усиливает со-
держание главной. Нам кажется, что в данном случае приложение выполняет
детализирующую функцию и несет значение горячей просьбы, мольбы о чем-
то, и может быть переведено как ‗a cry, a spell‘. Английское слово spell яв-
ляется словарным соответствием белорусскому слову заклінанне.
Таким образом, сопоставляя оригинал и перевод сонетов Я. Купалы на ан-
глийский язык нами были выделены четыре группы переводческих приемов,
использованных В. Рич при передаче грамматической конструкции «прило-
жение» с белорусского языка на английский.
ЛИТЕРАТУРА
1. Комиссаров, В.Н. Теория перевода (лингвистические аспекты): Учебн. для ин-
тов и фак. иностр. яз. — М., 1990.

46
 2. Купала, Я. Санеты / Я. Купала // на бел., англ., ісп., ням., пол., рус., укр., фр. мо-
вах / Уклад. Ж.К. Дапкюнас і В.П. Рагойша. — Мінск, 2002.
3. Нелюбин, Л.Л. Толковый переводоведческий словарь. — М., 2009.
4. Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. — М., 1974.
5. Соколова, Ю.В. Лексико-грамматические трансформации при белорусско-
английском поэтическом переводе. Перевод имен существительных // Весн. Беларус.
дзярж. ун-та. Сер. 4, Філалогія. Журналістыка. Педагогіка. — 2012. — № 3. — С. 33–36.
6. Соколова, Ю.В. Особенности перевода художественной литературы (на примере
белорусско-английского поэтического перевода) // Мир языков: ракурс и перспектива, ма-
териалы 1 Междунар. науч. практ. конф. (Минск, 22 апр. 2010). — Мінск, 2010. — С. 281–
285.
7. Rich Vera. Like Water, Like Fire: An Anthology of Byelorussian Poetry from 1828 to
the Present Day. — London: George Allen & Unwin Ltd., 1971.

М.И. Тихоненко (Минск, УО ГИПКП)

СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
ИТАЛЬЯНСКИХ БИБЛЕИЗМОВ И ОСОБЕННОСТИ ИХ ПЕРЕВОДА
НА АНГЛИЙСКИЙ И РУССКИЙ ЯЗЫКИ
(на материале Романа Дино Буццати «Татарская пустыня»)

На протяжении многовековой истории становления и развития литера-

туры библейские фразеологические единицы (БФЕ) широко использовались
мастерами художественного слова. Касаясь темы библеизмов в современном
итальянском языке, нельзя не вспомнить о фигуре Дино Буццати, который
заявил о себе как о писателе необычном, разностороннем, поражающем мно-
гогранностью своего таланта. Его творчество представляло собой синтез дея-
тельности художника, философа и писателя. Произведения Буццати поража-
ют богатством лексики и оригинальной наполненностью различными худо-
жественными средствами: эпитеты, аллюзии, сравнения и, безусловно, биб-
лейские фразеологические единицы. В романе «Татарская пустыня» мы
встречаем большое количество разнообразных символов и библеизмов, что
позволяет более детально рассмотреть религиозный уровень прочтения дан-
ного произведения.
Говоря о структурно-семантической организации библейских фразео-
логических единиц в итальянском, английском и русском языках в целом,
следует отметить, что не все из них сохранили свою первоначальную, под-
линную форму. В ряде случаев они предстают в уже переработанном виде:
одни с измененными формами, другие — со значительными сокращениями
или добавлениями. Некоторые из них вообще являются настолько искажен-
ными и настолько утратившими свой первоначальный характер, что восста-
новить первоисточник можно лишь путем глубокого анализа.
С учетом соотношения библейских пословиц, которые встретились при
знакомстве с романом «Татарская пустыня» Буццати, с их первоначальной
формой, употребленной в тексте Библии, нами было выделено пять основных

47
классов библейских фразеологических единиц: 1) подлинные, 2) трансфор-
мированные, 3) усеченные, 4) сюжетные, 5) контаминированные.
Остановимся подробно на каждом из них.
1. К подлинным библейским пословицам относятся такие, которые со-
хранились точно в такой же форме и содержании в романе, как и их библей-
ские прототипы. Если они и подверглись каким-то изменениям, то совсем не-
значительного характера. К ним относятся следующие библеизмы: Prima
della rovina viene l'orgoglio / Pride goes before a fall / Гордыня до добра не до-
ведѐт (Pr 16:18); Chi scava una fossa ci casca dentro / If you dig a pit, you will
fall into it / Не рой другому яму, сам в неѐ упадѐшь (Eccl. 10: 8).
Широкое использование данного класса библеизмов в данном романе, а
также в литературных произведениях в целом имеет своѐ объяснение: уже в
самом тексте Библии они имеют обобщѐнный характер денотативного аспек-
та. Иными словами, имеется в виду не конкретное событие или отношение, а
характерные особенности целой серии ситуаций, объединѐнных в единый
тип.
Аргументом, доказывающим, что они уже в самом тексте Библии начи-
нают приобретать статус пословиц, является тот факт, что многие из них,
встречаясь в Новом завете, являют собой повторение или развитие ветхоза-
ветных притч.
Иногда одна пословица может встречаться несколько раз как в книгах
Ветхого, так и Нового завета. Одна из десяти заповедей Моисея «Возлюби
ближнего твоего», ставшая впоследствии пословицей, изложена в Ветхом
завете: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего
твоего, как самого себя. Я Господь [Бог ваш]» (Левит 19: 18).
Впоследствии в Новом завете она употребляется в Евангелии от Мат-
фея как своего рода цитата из Ветхого завета, произнесенная Христом: «По-
читай отца и мать; и люби ближнего твоего, как самого себя» (Матфей
19:19). В дальнейшем это выражение повторяется еще несколько раз в Новом
завете.
Таким образом, еще на страницах Библии выражение «Возлюби ближ-
него твоего» приобрело статус пословицы благодаря своей устойчивости,
широкой популяризации и многократности употребления.
2. Трансформированными являются библеизмы, подвергнутые некото-
рым изменениям как структурного, так и семантического плана. Трансфор-
мированные библейские фразеологические единицы составляют в романе
подавляющее большинство.
К примеру, в тексте романа мы встречаем следующее выражение
«L‘uomo continuava a vivere spensierato…siccome la mano sinistra di Drogo non
sapeva niente della destra…» [1, с. 54], которое является результатом видоиз-
менения следующего библейского выражения: La mano sinistra non sappia
quell che fa la destra / The left hand does not know what the right hand does / Ле-
вая рука не ведает, что творит правая.
В то же время данный библеизм, являясь трансформированным, пред-
ставляет собой пословицу, в которой оценочные коннотации в библейском
48
тексте и в современном употреблении не совпадают. Пословица «Левая рука
не ведает, что творит правая» в современном языке употребляется с отри-
цательной оценочностью, что отличает еѐ от библейской: «Итак, когда тво-
ришь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и
на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже полу-
чают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая ру-
ка твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне;
и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Матфей 6: 2–6: 4).
В Библии оборот употребляется в положительном смысле. В современ-
ном итальянском, английском и русском языках данное выражение модерни-
зировалось, архаичные формы были отброшены, полученная новая пере-
осмысленная пословица носит ярко выраженный отрицательный характер. В
«Энциклопедическом словаре крылатых слов и выражений» дается следую-
щее толкование данной пословицы: «Обычно употребляется иронически —
по поводу неразберихи в работе госаппарата, учреждения, когда их бюрокра-
тические звенья принимают противоречащие друг другу решения, дают про-
тивоположные по смыслу указания» [4, с. 587].
3. Следующую группу составляют усечѐнные пословицы, т.е. те, кото-
рые в силу того, что в их составе содержится большое количество компонен-
тов, сложных для полного воспроизведения, подверглись сокращению. Чаще
всего усекается вторая часть пословицы. В результате этого образовавшаяся
библейская фразеологическая единица становится более выразительной в
стилистическом отношении и удобной с точки зрения использования.
Обратимся к известной библейской пословице, которую мы встречаем
на страницах романа «Татарская пустыня»: С‘e il suo tempo per ogni cosa /
There is a time for all things, что в переводе означает Всему своѐ время
(«Finalmente Drogo riusci a capire che per ogni sua osservazione, ogni piсcolezza
e particolarita, ogni speranza e aspettanza c‘era il suo tempo nella sua vita» [1, с.
72]). Еѐ библейский прототип имеет следующую форму: «Всему свое время,
и всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать…время разбра-
сывать камни, и время собирать камни…время молчать, и время говорить;
время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру» (Еккл. 3: 1-2,
5, 7–8).
В рассматриваемые нами языки (итальянский, английский и русский)
данная пословица вошла в усеченном варианте: вторая часть подверглась
усечению, поскольку не несла в себе какой-либо существенной информации,
а выступала в качестве своеобразного пояснения к первой части, которая, в
своѐ время, приобрела статус пословицы.
4. В качестве следующей группы выступают сюжетные библейские
фразеологические единицы. К ним мы относим такие выражения, которые в
целом никак не связаны с текстом Библии своей материальной формой, а
возникли на основе какого-либо библейского сюжета или же как вывод-
обобщение, резюмирующий ту или иную библейскую ситуацию или выраже-
ние.

49
 При образовании пословиц на основе библейских сюжетов и притч мы
можем наблюдать такое явление, как «сгущение мысли», в результате чего
образуется устойчивый словесный комплекс. Таким образом, мы наблюдаем
процесс перехода одних «словесных произведений, обладающих внутренней
формой, в другие, более краткие, семантически краткие речения» [3, с. 85].
Иными словами, образовавшаяся единица представляет собой не осколочное
изречение: она сгущает в себе весь образ, всѐ содержание библейского сюже-
та, выступая сосредоточением большого количества отдельных мыслей, а об-
раз, заложенный в еѐ основу, становится сказательным.
На страницах романа Буццати мы встречаем известную пословицу:
Frutto proibito e piu saporito / The forbidden fruit is sweetest / Запретный плод
сладок («Questo sgradevole pensiero che maturava in lui come il frutto proibito
ma cosi saporito fu breve, adesso la maggiore preoccupazione era l‘idea della
guerra» [1, с. 81]). В самом тексте Библии данная пословица отсутствует, бо-
лее того там даже нет ни одного компонента этой пословицы. Она возникла
на основе библейского мифа о древе познания добра и зла, плоды которого
вкусили Адам и Ева. Образовавшаяся пословица возникла в качестве вывода,
своеобразной морали из данного библейского мифа, резюмируя наилучшим
образом его основную идею, концентрируя в себе содержание целого сюжета
в результате своеобразной эссенциализации, компрессии образа.
5. Заключительную группу составляют контаминированные послович-
ные библеизмы. Под контаминацией (от лат. contaminatio — соприкоснове-
ние, смешение) в данном аспекте мы понимаем взаимодействие близких по
значению или звучанию языковых единиц (в нашем случае библейских фра-
зеологических единиц) на основе их структурной, функциональной или ассо-
циативной близости, приводящее к возникновению новых единиц или к раз-
витию у одной из исходных единиц нового значения.
Рассмотрим процесс образования пословицы Кто не работает, тот не
ест. В Ветхом завете мы встречаем выражение, представляющее собой лишь
глухой намек на будущую пословицу: «В поте лица твоего будешь есть хлеб,
доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах
возвратишься» (Бытие 3: 19).
В Новом завете эта же мысль выражена в несколько иной форме: «Ибо
когда мы были у вас, то завещевали вам сие: если кто не хочет трудиться, тот
и не ешь» (2-е Фессалоникийцам 3: 10)
Как видно из приведенных примеров, образовавшаяся пословица не со-
относится напрямую с какой-либо цитатой. Она — результат контаминации
ветхозаветной и новозаветной цитат.
Итак, анализ библейских фразеологических единиц показывает, что
большинство пословиц претерпело существенные изменения как в контексте
романа «Татарская пустыня», так и в рассматриваемых языках в целом. Про-
веденное исследование структурно-семантической организации библейских
фразеологических единиц показывает, что библеизмы органично вплетаются
в канву романа (как на языке оригинала, так и в переводе на русский и ан-

50
глийский языки), а также служат для реализации конкретных идейно-
художественных задач, отражая мировоззрение писателя.
ЛИТЕРАТУРА
1. Буццати, Д. Татарская пустыня / Предисл. Х.Л. Борхеса // Пер. с итал.
Ф.М. Двин. — СПб., 1999.
2. Жельвис, В.И. Уроки Библии: заметки психолингвиста // Языковая личность:
культурные концепты. — Волгоград, 1996. — С. 201-204.
3. Потебня, А.А. Из лекций по теории словесности: Басня. Пословица. Поговорка /
Теоретическая поэтика. — М., 1990.
4. Солодухо, Э.М. Проблемы интернационализации фразеологии (на материале
языков славянской, германской и романской групп). — Казань, 1982.
5. Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений / Авт.-сост.
В. Серов. — 2-е изд. — М., 2005.
6. Mazzali, E. Introduzione all'edizione scolastica del "Deserto dei Tartari" e di dodici
racconti. — Milano: Mondadori, 1966. — P. 5–17.

А.М. Тылец (Минск, БГУ)

С БОЛГАРСКОГО ЯЗЫКА — НА РУССКИЙ:
7 СПОСОБОВ ПЕРЕВОДА ГЛАГОЛЬНЫХ
ФОРМ, ВЫРАЖАЮЩИХ КАТЕГОРИЮ ПЕРФЕКТНОСТИ
По Ю.С.Маслову, перфектность — категория, характеризующаяся
временной двойственностью, соединением в одной предикативной единице
двух планов — предшествующего и последующего. Связь между этими дву-
мя планами является причинно-следственной в самом широком смысле:
предшествующее действие вызывает некие последствия для субъекта дей-
ствия, для его объекта или же для всей ситуации в целом. Набор релевантных
(существенных) признаков функционально-семантической категории пер-
фектности состоит из трех компонентов: признак актуальности действия в
прошлом для более позднего временного плана, результативность процесса
в прошлом и завершенность процесса в прошлом.
В современном болгарском языке семантика перфектности вступает в
сложные взаимодействия с семантикой вида и времени, а также с лексиче-
ским значением глагола на фоне контекста, который может способствовать ее
проявлению. Реализация категории перфектности в болгарском языке проис-
ходит при помощи морфологической формы перфекта (минало неопределено
време), а также при соотношении претеритальных форм внутри многокомпо-
нентной системы времен. Темпоральным маркером исследуемой категории
является именно перфект, поскольку это время выражает состояние в насто-
ящем, являющееся результатом прошедшего действия, или констатирует
прошедшее действие как факт, актуальный для настоящего [4]. Формы пер-
фекта состоят из сочетания вспомогательного глагола съм в форме настояще-
го времени во всех лицах и числах и причастия аориста на –л основного гла-
гола в соответствующем роде и числе. Кроме того, в выражении семантики

51
перфектности участвуют лексические, лексико-грамматические, синтаксиче-
ские средства.
В современном русском языке перфектность имеет статус функцио-
нально-семантической категории в рамках аспектуальности, опирающейся на
абстрактное представление о времени высказывания и реализующейся в кон-
тексте словоформами прошедшего времени глаголов от основ, как правило,
совершенного вида с помощью языковых средств различных уровней [6]. В
русском языке выражение категории перфектности традиционно связывают с
совершенным видом, однако эта зависимость не абсолютная. Все вышеска-
занное делает сравнительное исследование перфектности в русском и бол-
гарском языках чрезвычайно привлекательным.
Если говорить о параллельных текстах, то при переводе с русского
языка на болгарский форм прошедшего времени, реализующих категориаль-
ную семантику перфектности, трудностей обычно не возникает: эти формы
легко переводятся на болгарский язык формами перфекта изъявительного
наклонения. Например: Все шесть Зон Посещения располагаются на поверх-
ности нашей планеты так, словно кто-то дал по Земле шесть выстрелов
из пистолета [СП] — ‗Всичките шест Зони на Посещението са разположени
по повърхността на нашата планета така, сякаш някой е стрелял по Земята
шест пъти с пистолет‘. Необходимо только обращать внимание на то, не
имеют ли эти формы смещенно-перфектного значения, иначе при переводе
на болгарский язык будет возможен выбор форм плюсквамперфекта.
При переводе же глагольных форм, выражающих категорию перфект-
ности, с болгарского языка на русский перфект, как одно из претеритальных
времен, чаще всего переводится глаголами совершенного вида в форме про-
шедшего времени: Не помня как съм се върнала у дома, какво съм казала на
мама [ВБ]. — ‗Не помню, как я вернулась домой, что сказала маме‘. Здесь
мы не видим никаких видовых расхождений. Однако глаголы несовершенно-
го вида в форме перфекта иногда, вопреки оригиналу, переводятся на рус-
ский язык глаголами совершенного вида, видимо, для того чтобы была се-
мантика перфектности стала более ощутимой, «осязаемой» для носителя рус-
ского языка; это, в свою очередь, точнее передаст смысл конструкции.
Например: Сега ми е трудно да си представя чувствата, които тогава съм
изпитвал [ВБ]. — ‗Сейчас мне трудно припомнить, какие чувства тогда
охватили меня‘. И наоборот: глаголы совершенного вида в форме перфекта в
ряде случаев могут переводиться на русский язык глаголами несовершеннго
вида: Но в края на краищата не съм се развел с нея, за да търпя отново
скандалите й [ВБ]. — ‗Но не затем же я с ней разводился, чтобы снова тер-
петь скандалы‘. Безусловно, такие манипуляции c переводом в рамках аспек-
туальности далеко не всегда возможны и чаще всего полностью зависят от
вкуса переводчика и от его способности улавливать тонкие языковые нюан-
сы.
Куда больший интерес для исследователя и переводчика представляют
формы перфекта, имеющие в болгарском языке обобщенно-фактическое
перфектное значение. Эта разновидность аспектуально-перфектного значе-
52
ния реализуется в речи, когда говорящий в своем сознании воспринимает
действие как «серию отрезков либо точек» [3]. В таком случае для субъекта
речевого акта важнее сам факт проявления действия, само наличие этого дей-
ствия в прошлом. Например: Но аз съм виждала да цъфтят бадеми и по
средата на януари [ВБ]. — ‘Но я видела, как цветет миндаль в январе‘
(=вообще видела, видела чудеса). Обобщенно-фактическое перфектное зна-
чение выражается в болгарском языке глаголами несовершенного вида и пе-
реводится на русский язык глаголами также несовершенного вида в форме
прошедшего времени: Не съм виждала в живота си друг такъв внимателен
и предпазлив егоист [ВБ]. — ‗В жизни не видала человека осторожнее и эго-
истичнее‘. Среди изученного нами объема текстов (более 500 словоформ)
встретилось лишь одно исключение — это конструкции со значением «я не
привык». Ср.: Аз пък не съм свикнал да ми се отплащат по най-лесния
начин [ВБ]. — ‘А я не привык, чтобы мне так дешево платили‘ (=вообще не
привык).
Болгарский перфект, как время с одним из компонентов семантики «ак-
туальность для настоящего времени», может переводиться на русский язык и
глаголами в форме настоящего времени, ср.: Изобщо не съм свикнала да
бъда должница на хората [ВБ]. — ‗Я не люблю оставаться в долгу‘. Или:
Приличала съм на баща си, затова съм била толкова слаба и чувствителна
[ВБ]. — ‗Я похожа на отца и потому такая тощая и такая чувствительная‘. Во
втором примере мы можем наблюдать еще одну особенность: перфектные
формы могут переводиться в том числе и так называемым «шахматовским
перфектом», то есть причастием или отглагольным прилагательным.
Болгарский перфект может быть также переведен на русский язык де-
вербативами или абстрактными существительными: Тя всичко ли ви раз-
казва? — Така сме се договорили [ВБ]. — ‗Она вам все рассказала? — Такой
у нас уговор‘. На наш взгляд, такая возможность перевода дополнительно
указывает на актуальность действия в настоящем, так как существительные,
не имея категории времени, безусловно, будут относиться к моменту речи
(немаловажно, что такие случаи были зарегистрированы только в диалогиче-
ских конструкциях).
Реже формы перфекта могут переводиться на русский язык глаголами в
форме будущего времени: Но затова пък новата постройка ми се стори ше-
метно непривлекателна и грозна като всички ония модерни сгради, които
остаряват още преди да са ги построили [ВБ]. — ‗Но зато новое здание по-
казалось мне ужасающе неуютным и безобразным, как и все современные
здания, устаревающие прежде, чем их достроят‘. Здесь мы имеем дело с так
называемым футурально-перфектным значением — одной из разновидно-
стей темпорально-таксисных перфектных значений. Подобное значение все-
гда выражается в русском языке глаголами в форме будущего времени.
Вместе с тем перфект в болгарском языке, помимо собственно пер-
фектной семантики, может быть осложнен рядом других значений. Это мо-
жет быть значение несвидетельственности (т. наз. «эвиденциальный пер-
фект»): — Аз не съм виждал, но се говори… [ВБ] — ‗Сам я не видел, но го-
53
ворят…‘; значение недоверия: Тогава той ме помоли да се качим заедно на
тавана, за да сме намерели някакъв плик с разписки и квитанции [ВБ]. — ‗И
дядя попросил меня подняться с ним на чердак, чтобы, мол, поискать какой-
то конверт с квитанциями‘. Однако эти добавочные значения перфекта не яв-
ляются релевантными признаками категории перфектности и в данном слу-
чае нами не рассматриваются
Таким образом, перфект в болгарском языке, являясь темпоральным
маркером функционально-семантической категории перфектности, может, в
зависимости от ряда причин, переводиться на русский язык глаголами обоих
видов и в форме всех трех времен, а также причастиями, деепричастиями
и — реже — отглагольными прилагательными, девербативами и абстракт-
ными существительными. Описанные возможные варианты перевода, на наш
взгляд, подтверждают факт полицентричности (по терминологии
А.В. Бондарко) категории перфектности, которая, заключая в себе пересече-
ние смыслов аспектуального, темпорального и таксисного континуумов, яв-
ляется семантически неоднородным явлением. По этой причине при изуче-
нии категории перфектности в русском языке неправомерно говорить о ее
прямой зависимости от аспектуальности, но следует рассматривать вышена-
званную категорию в тесной связи и с таксисом, и с типами глагольного дей-
ствия, а также с точки зрения речевой ситуации в целом.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бондарко, А. В. Функциональная грамматика / отв. ред. В.Н. Ярцева. Л., 1984.
2. Вежинов, П. Барьер. Повести. — София, 1989.
3. Кашкин, В.Б. Функциональная типология перфекта [Электронный ресурс]. Ре-
жим доступа: http://kachkine.narod.ru/WebPerfect/Summary/Summary.htm#oglav. — Дата до-
ступа: 05.04.2010.
4. Маслов, Ю. С. Грамматика болгарского языка: для студентов филологических
факультетов университетов. М., 1981.
5. Стругацкий, А., Стругацкий, Б. Пикник на обочине [Электронный ресурс]. Ре-
жим доступа: http://lib.rus.ec/b/93857. Дата доступа: 19.10.2010.
6. Терентьева, Е.В. Эволюция функционально-семантической категории перфект-
ности в русском языке: автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора
филологических наук. Волгоград, 2008.

54
 Секция 6: СИСТЕМНАЯ КОГНИТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА

Косар Абдалмалеки (Иран)

КОМПОНЕНТ-ЗООНИМ В СЕМАНТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЕ
РУССКИХ ГЛАГОЛЬНЫХ ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ
Фразеология, которая, по словам И. Ройзензона, является наиболее са-
мобытным и сложным явлением, которое в большей степени по сравнению с
другими пластами лексики отражает своеобразие миропредставления через
призму языка и национальной культуры, поскольку единицы фразеологии
являются знаками не первичной номинации, т. е. прямого называния объек-
тов, а вторично номинируют действительность, переосмысливая ее. Поэтому
рассмотрение фразеологических единиц с точки зрения национально-
культурной специфики позволяет углубить и расширить семантический ас-
пект фразеологического состава любого языка, а конкретный анализ отдель-
ных фразеологизмов позволяет выявить ту область языкового отражения ми-
ра, в которой наиболее ярко проявляется национальное своеобразие фразео-
логии одного языка относительно фразеологии другого языка. Это, в свою
очередь, позволит определить специфику мировосприятия того или иного
народа, выражаемую языковыми средствами [3, с. 95].
В свете проблемы культурной коннотации фразеологии фразеологиче-
ские единицы с зоонимным компонентом представляют особый интерес. Это
обусловлено той ролью, которую традиционно играют зоонимы в сознании
«языковой личности», что подтверждается их достаточно частым и продук-
тивным использованием в художественных произведениях, публицистике, в
различного рода афоризмах и в повседневном общении.
Роль зооморфного элемента исключительно велика. Она определяется
тем значением, которое имели животные на ранней стадии развития челове-
чества, когда они не отделялись от человеческого коллектива, а анимализм
был основой мировоззрения. В те времена человек еще не рассматривал себя,
как существо уникальное, занимающее особое положение в системе миро-
здания. Проявлением этого стал тотемизм — представление первобытного
общества о мире, в котором человек не только видит себя потомком какого-
либо животного, но и включает его в социальную иерархию, ставя его на
вершину иерархической лестницы. В силу этих особенностей животные в те-
чение длительного времени служили некоей наглядной парадигмой, а отно-
шения между ее элементами использовались как определенная модель жизни
человеческого общества и окружающего мира в целом.
Именно тогда начали складываться первые обобщения-символы, кон-
кретизируемые в образе того или иного животного. Названия животных ока-
зались одним из наиболее подвижных тематических пластов лексики. Зоони-
мы получают не только прямые, но и некоторые узуальные переносные зна-
55
чения, символы и способы иносказательного обозначения человека. Зооним-
ная лексика не является безэквивалентной, но в то же время каждая из со-
ставляющих этот пласт лексема коннотативна, и в сознании носителя опре-
деленного языка она сопровождается специфическими «эмоционально-
эстетическими ассоциациями» [5, с. 76].
Термин «зооним», распространенный в лингвистике, является общим
наименованием всех живых существ, способных двигаться и ощущать (мле-
копитающих, птиц, рыб, земноводных и пресмыкающихся).
Фразеологизмы с компонентом-зоонимом достаточно многочисленны:
в современном русском литературном языке имеется более 270 таких фра-
зеологизмов. Многочисленность исследуемых фразеологизмов обусловлена
высокими фразообразовательными возможностями зоонимов. По свидетель-
ству Г.В. Бажутиной, А.Д. Райхштейна, лексико-семантическая группа суще-
ствительных, обозначающих животных, является одной из наиболее актив-
ных в образовании фразеологизмов.
Изучение фразеологизмов, объединенных наличием какого-либо обще-
го компонента, актуально в современной фразеологии. В последнее время ак-
тивному и разностороннему изучению подверглись фразеологизмы с такими
компонентами, как названиями частей тела, прилагательными, обозначаю-
щими цвета, именами собственными, названиями предметов быта, названия-
ми лиц по профессии, с архаизмами и др.
Интерес лингвистов к названным и подобным фразеологическим груп-
пам обусловлен тем, что исследование их способствует решению многих
важнейших проблем фразеологии, в частности, помогает глубже проникнуть
в семантическую структуру фразеологизмов, раскрыть механизм ее форми-
рования, определить роль компонентов в образовании фразеологического
значения, решить вопрос о природе компонента фразеологизма, выявить се-
мантическую организованность фразеологизмов и т.д. В нашем исследовании
названные проблемы решаются на материале фразеологизмов с компонен-
том-зоонимом.
Компонент-зооним вносит в семантическую структуру фразеологизмов
семы 'одушевленность' и 'лицо (человек)' и тем самым обусловливает семан-
тическую специфику исследуемых фразеологизмов, которая заключается в
том, что все они обозначают признаки действий и признаки человека.
Компонент-зооним играет ведущую, определяющую роль в формиро-
вании индивидуального значения фразеологизмов. Становясь компонентом
фразеологизма, зооним утрачивает свое лексическое значение, теряет спо-
собность обозначать животное. При этом зооним актуализирует наиболее ха-
рактерные, с точки зрения человека, свойства животного: способ передвиже-
ния, образ жизни, повадки, внешние признаки, звуковая деятельность, прак-
тическое использование животного человеком. При образовании индивиду-
ального значения фразеологизма эти семы трансформируются в семы, отра-
жающие новые, другие, признаки и свойства человека.
В исследуемых нами глагольных фразеологизмах-зоонимах представ-
лены:
56
 1. животные
а) домашние животные:
кошка Кошки скребут на душе, кот Кот наплакал, корова Как корова
языком слизнула, бык Брать быка за рога, свинья Разбирается как свинья в
апельсинах, коза Пороть, как сидорову козу,
козел Пускать козла в огород, собака Собаку съел, конь Конь (ещѐ) не
валялся.
б) дикие животные:
медведь Делить шкуру не убитого медведя, заяц Гоняться за двумя
зайцами, белка Вертеться как белка в колесе, бобер Убить бобра, мышь
Надулся как мышь на крупу. крокодил Лить крокодиловы слѐзы,
2. птицы Видать птицу по полѐту
а) домашние птицы
гусь Ему как с гуся вода, курица Писать как курица лапой, петух Жа-
реный петух клюнул,
г) дикие птицы
ворона Считать ворон. кукушка, ястреб Променять кукушку на яст-
реба.
3. насекомые
муха Делать из мухи слона, мурашка Мурашки бегают по спине, комар
Комар носа не подточит.
4.пресмыкающиеся
змея Отогревать змею на груди, червяк Заморить червячка, крокодил
Лить крокодиловы слѐзы.
5.рыбы Биться как рыба об лѐд.
а) рак Показать, где раки зимуют.
6. Достаточно многочисленны фразеологизмы с названиями частей
тела:
хвост Поджать хвост, шерсть Гладить против шерсти, шкура Со-
драть две шкуры, рог Наставлять рога, пух, перо Пух и перья летят, крыло
Подрезать крылья, рог Сломать рога.
Наиболее активны зоонимы со словами собака, курица и кошка, обра-
зующие от 5 до 10 фразеологизмов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Инчина, Ю.А. Национально-культурная специфика фразеологизмов с зоонимным
компонентом в триязычной ситуации: на материале русского, английского и немецкого
языков: автореф. дис. канд. филол. наук.– М., 2002.
2. Малафеева, Е.Р. Семантическая структура фразеологизмов с компонентом-
зоонимом в современном русском литературном языке: автореф. дис. канд. филол. наук.–
Челябинск, 1989.
3. Ройзензон, Л. И. Русская фразеология. — Самарканд, 1977.
4. Телия, В. Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы исследова-
ния фразеологического состава языка в контексте культуры / Фразеология в контексте
культуры. — М., 1999. — С. 13–24.
5. Телия, В. Н. Типы языковых значений. Связанное значение слова в языке. — М.,
1981.

57
 Н.Я. Анапрэенка (Мінск, БГУ)
ФАЛЬКЛОРНЫ КАМПАНЕНТ У ТВОРЧАСЦІ М. БАГДАНОВІЧА
(на прыкладзе паэмы «Мушка-зелянушка і камарык — насаты тварык»)
У фарміраванні творчай індывідуальнасці беларускага паэта М. Багда-
новіча (1891–1917) значную ролю адыграла вусная народна-паэтычная твор-
часць. Для яго пісьменніцкай дзейнасці фальклор стаў невычэрпнай скар-
бніцай натхнення, крыніцай тэм, сюжэтаў, матываў, што перадаюць
асаблівасць народнага ўяўлення, арыгінальнасць песенна-музычных рытмаў,
наіўную прастату вершаваных структур. Дзякуючы гэтаму М. Багдановіч
змог стварыць уласны і непаўторны паэтычны стыль, які заваѐўвае ўвагу сва-
ѐй самабытнасцю і каларытам. Можна весці размову пра тое, што беларуска-
му майстру слова ўласціва фальклорна-міфалагічнае мысленне, а яго твор-
часць укаранѐная ў фальклорную міфапаэтыку, народны светапогляд. Гэтая
сувязь адчувальная як на ўзроўні выкарыстання народных крыніц, так і на
ўзроўні знешняй стылізацыі фальклорных форм, фальклорнага дэкору, асоб-
ных элементаў народнай лірыкі.
Паэтычная дзейнасць М. Багдановіча засноўваецца на глыбокай ціка-
васці да духоўнага свету простых людзей, да праблемы народнасці, засваен-
ню фальклорных традыцый. Сваѐй творчасцю беларускі пісьменнік сцвяр-
джае, што важнейшым сродкам літаратурнага развіцця, невычэрпнай
крыніцай сюжэтаў, вобразаў, выяўленчых сродкаў і прыѐмаў з'яўляецца
народная культура. Погляды адносна літаратурнага падыходу да народна-
паэтычных крыніц пісьменнік выказаў у артыкуле «Забыты шлях» (1915), дзе
адмоўна паставіўся да літаральнага следавання за фальклорам. «Ён катэга-
рычна адмаўляе штучнае стылізатарства пад народнае, механічнае запа-
зычванне, грубыя падробкі і звычайнае капіраванне», [3, с. 56] — адзначыў
М. Барсток. У першую чаргу М. Багдановіч гаворыць пра ўжыванне не самой
фальклорнай спадчыны, а яе творчага патэнцыялу. Даследчык Я. Гарадніцкі
засяродзіў увагу, што беларускім крытыкам «маецца на ўвазе не выкары-
станне пісьменнікамі таго вобразнага арсеналу, паэтыкі, стылістыкі, што
з'яўляецца ўжо фактам гісторыі фальклору, што адносіцца да так званай
спадчыны, а менавіта працэс тварэння, своеасаблівае мадэліраванне літара-
турай магчымых, патэнцыяльных напрамкаў развіцця фальклору» [5, с. 5].
Звяртаючыся да фальклорных крыніц, ў сваѐй паэзіі М. Багдановіч выкары-
стоўвае яе найбольш каштоўныя элементы, па-мастацку апрацоўваючы
народна-паэтычныя сюжэты, матывы, вобразы. Трансфармуючы ў індывіду-
альнай творчасці элементы фальклорнай традыцыі, ѐн мадэліруе ўласную
паэтычную рэчаіснасць («Лявоніха», «Скірпуся», «Мушка-зелянушка і кама-
рык — насаты тварык», «Страцім-лебедзь», «Бяседная» і інш.). Можна па-
гадзіцца з даследчыкам М. Ларчанкам, які сцвяржае, што беларускі майстар
слова «не намагаўся падрабляцца пад народную песню, а пісаў у народным
духу, ствараючы паэзію цудоўнай якасці» [9, с. 16]. Народная спадчына была
жыватворнай крыніцай, з якой творчасць беларускага пісьменніка чэрпала
сілы, а пераасэнсаваныя і перапрацаваныя фальклорныя элементы надаюць
58
яго паэзіі нацыянальны каларыт і непаўторнасць. «Максіму Багдановічу ўда-
лося не запасці ў стылізацыю, а захаваць у вершах непасрэднасць, першарод-
насць і свежасць паэтычнага бачання беларуса і арганічна ўвесці яе ў струк-
туру верша» [10, с. 184] — сцвярджае даследчык Р. Станкевіч. Прынцыпы
такога творчага падыходу яскрава праявіліся ў эпічным творы «Мушка-
зелянушка і камарык — насаты тварык».
М. Багдановіч выкарыстоўвае шырока распаўсюджаны матыў народна-
песеннай творчасці аб няўдалай жаніцьбе камара з мушкай. Аднак ў мэтах
рэалізацыі сваіх мастацкіх задач (а менавіта: стварыць уласны жартаўлівы
твор) пад пяром аўтара фабула фальклорных тэкстаў атрымлівае значную ма-
дыфікацыю. Калі ў народных крыніцах сэнсавы акцэнт зроблены на эпізодах
пакутлівых перажыванняў і гібелі камара, то беларускі пясняр значна ўзмац-
няе сюжэтную лінію жаніцьбы, уводзячы ў паэму новыя сцэны: жаласная
песня мушкі, сватанне, заруччыны, вяселле. Такім чынам у багдановічаўскім
творы ураўноўваюцца два аповяды — пра вяселле і смерць. «Жанравая
асаблівасць, нават тэкставыя падабенствы асобных месц паэмы Багдановіча
да народных песень сведчаць, што паэт шырока і плѐнна карыстаўся фальк-
лорнымі першакрыніцамі. Пашырэнне і ўраўнаважанне сюжэтна-кампазіцый-
ных кампанентаў значна ўзмацніла ідэйную мэтанакіраванасць твора, прыда-
ло яму адзінства і паслядоўнасць», –даводзіць даследчык М. Грынчык [6,
с. 141].
Паэма «Мушка-зелянушка і камарык — насаты тварык» складаецца з
зачыну і 5 частак: песня-жальба мушкі, сватанне і заручыны, вяселле, песня-
жальба камара, смерць і пахаванне камара. Сэнсава-эмацыянальным уступам
да ўсяго твора з'яўляецца арыгінальны зачын, змястоўна і інтанацыйна блізкі
да народных песень (тут нават уведзены ўрывак з прыпевак «Таўкачыкі»).
Але менавіта гэта значна адрознівае твор М. Багдановіча ад фальклорных
першакрыніц, дзе зачын адсутнічае ці гучыць невыразна.
У народна-песенным стылі вытрымана 1-я частка паэмы, калі мушка,
«дзяўчынанька маладая», тужліва спявае пра сваю гаротную долю, што яе
«не сваталі ніколі?» [1, с. 279]. Аднак у інтэрпрэтацыі М. Багдановіча гэтае
месца набывае іншае адценне. На думку М. Грынчыка, аўтар «прыкметна
паслабіў архаічныя рытуальныя элементы абрадавай паэзіі і перавѐў іх у
больш бытавы, рэалістычны план» [6, с. 143–144]. Тут асноўная ўвага за-
сяроджана на найбольш характэрных жыццѐвых рэаліях простага народа: A
пасагу прабагатага я маю: // Куст шыпшыны ад краю i да краю, // Шчэлка ў
яблыні — пры ветры каб хавацца, // Лісць альховы — на ночку пакрывацца, //
Ды да краю поўны мѐдам кацялішча // 3 жалудзѐвай вялізнай скарлупішчы. //
Калі гэты мѐд у місачку кладзецца, // Ажно сліна ў роце набярэцца [1, с. 279–
280].
У такім плане адбываецца інтэрпрэтацыя фальклорных матываў у 2-й і
3-яй частках паэмы. У паказе цырымоніі сватання і заручын М. Багдановіч
прытрымліваецца сапраўдных звычаяў простага народа. У паэтычную
тканіну твора аўтарам наўмысна ўводзяцца звароты і запытанні («Ці да смаку
госць наш багаты?» [1, с. 280]), фальклорныя іншасказанні («Мы — страль-
59
цы, шукаем куніцу, нe куніцу, але дзявіцу» [1 , с. 280]), паказваюцца народныя
традыцыі («Браў жаніх ад мушкі-дзяўчыны дарагі ручнік з павучыны» [1,
с. 280]). Пры апісанні сцэны вяселля беларускі паэт звяртае ўвагу не толькі
на бытавыя, але і на псіхалагічныя дэталі і душэўны свет галоўных герояў.
Своеасаблівыя лірычныя пачаткі і розныя адценні настрояў характарызуюць
аўтарскае апавяданне пра цырымоніі надзявання вянка, спявання развіталь-
ных песень, даравання грошай, вясельных танцаў і пачастункаў. Тут дарэчы
будзе выказванне М. Грынчыка: «М. Багдановіч адчувае поўную творчую
свабоду, калі звяртаецца да фальклорнага матэрыялу і кіруецца толькі ад-
ным — па-мастацку адлюстраваць характэрныя праявы народных звычаяў і
побыту. Зразумела, адны толькі фальклорныя крыніцы не маглі задаволіць
паэта, важную ролю тут адыгралі асабісты вопыт паэта, яго нагляданні і ўра-
жанні — без канкрэтнага ведання народных звычаяў і быту немагчыма было
б даць гэтыя малюнкі з такой паўнатой і яскравасцю» [6, с. 148].
Псіхалагічная інтэрпрэтацыя народнага сюжэту адбываецца і ў 4-й
частцы паэмы. Калі ў творах народнай паэзіі нягоды камара паказваюцца
праз апісанне чыста знешніх дэталяў, то М. Багдановіч стварае глыбокі эма-
цыянальна-псіхалагічны малюнак яго душэўнага стану: Пахіліў галовачку, //
Уздыхнуў, // Песню сумна, жудасна // Зацягнуў <…> [1, с. 283]. Найбольшая
блізкасць да фальклорна-песенных тэкстаў назіраецца ў 5-й частцы твора: тут
паэт аб'ядноўвае полацкі і мінскі варыянты народнай песні. Але гэта не ме-
ханічнае злучэнне першакрыніц, а высокамастацкая апрацоўка фальклорных
сюжэтаў, матываў, вобразаў.
Такім чынам, М. Багдановіч па-майстэрску наследуе фальклорныя
крыніцы для напісання ўласнага літаратурнага твора, прасякнутага духам
народнай фантазіі. Беларускі паэт стварае мастацкі тэкст, прасякнуты як у жан-
равым, так і ў ідэйна-эстэтычным плане вобразамі і матывамі народнай куль-
туры, якія, аднак, творча інтэрпрэтаваны і перапрацаваны ім ў вобразы і ма-
тывы літаратурныя.
М. Багдановіч жыў і дзейнічаў у перыяд, калі паўсталі задачы развіцця
беларускай літаратурнай мовы і стварэння новай нацыянальнай літаратуры.
Пясняр, які, па словах Я. Гарадніцкага, «дбаў пра нацыянальнае культурабу-
даўніцтва» [5, с. 4], добра разумеў значэнне народнай культуры для маладой
беларускай літаратуры. Выкарыстоўваючы фальклорныя тэмы, матывы і сю-
жэты ў сваѐй творчасці беларускі паэт «тым самым падкрэсліваў арганічную
сувязь новай беларускай літаратуры з фальклорам» [4, с. 35] — адзначыла
Т.У. Ганчарова-Цынкевіч. Багдановіч-крытык таксама ўзнімаў праблемы неаб-
ходнасці творчай арыентацыі беларускай паэзіі на міфафальклорную
спадчыну. Гэтай праблеме прысвечаны вышэйзгаданы артыкул «Забыты
шлях», дзе галоўны акцэнт зроблены на развіцці нацыянальных асноў літара-
туры. На думку паэта, здзяйсняцца падобная мэта павінна метадам творчай
вучобы ў народа, не адмаўляючы пры гэтым вопыт сусветнага мастацтва.
Асэнсоўваючы адметнасць асобнага лѐсу і цэлага народа, М. Багдановіч
звяртаецца да нацыянальных каранѐў. Свой край ѐн успрымае праз міфы,
народныя песні, паданні, бо ў іх, як і ў беларускай прыродзе, увасоблена ду-
60
ша народа. Тут дарэчы будзе выказванне ўкраінскага даследчыка
І. Дзенісюка: «Калі для паэтавага бацькі — даследчыка фальклору — гэта пе-
ражыткі і сведчанні адсталасці, а для некаторых крытыкаў — забабоны, то
для Багдановіча — гэта паэтычны свет душы свайго народа, форма яго тыся-
чагадовага вобразнага мыслення, высокая паэзія народнага светаўспрыман-
ня» [7, с. 12]. Сам жа беларускі паэт сваѐй мастацкай і крытычнай спадчынай
доказна даводзіць, што адрадзіць былую веліч роднай краіны, абудзіць на-
цыянальную самасвядомасць немагчыма без ажыўлення старадаўняй
спадчыны, бо менавіта тут знаходзяцца вытокі самабытнай гісторыі бела-
русаў, адметнасць іх светапогляду і духоўнай культуры (цыклы вершаў «У
зачарованым царстве», «Згукі бацькаўшчыны», «На ціхім Дунаі» і інш.). «Не
пакінем свае гаворкі, сваіх песняў, сваіх звычаяў — свайго кроўнага, спрад-
вечнага, беларускага», — звяртаўся да простых людзей Максім-Крыніца [2,
с. 127]. У творчасці М. Багдановіча, які, паводле У. Конана, «здолеў арганіч-
на «ўпісаць» сябе ў фальклорную традыцыю, стварыць сваю песню і «прас-
пяваць» яе па-народнаму» [8, с. 183] фальклорныя тэмы і народна-паэтычныя
сімвалы набывалі высокапатрыятычную афарбоўку.
На прыкладзе разгледжанага твора «Мушка-зелянушка і камарык —
насаты тварык » можна зрабіць выснову, што М. Багдановіч выдатна валодае
фальклорным матэрыялам і ўмела выкарыстоўвае асаблівасці розных жанраў
народнай творчасці для надання яскравасці і вобразнасці сваім творам. Падоб-
нае запазычванне дае беларускаму мастаку слова магчымасць яднання з са-
мымі глыбіннымі пластамі народнай культуры, асаблівасцямі народнага све-
тапогляду і эстэтыкі. У сваіх вершах, фантастычных, міфічных, казачных,
М. Багдановіч прадставіў асабістую жыццѐвую філасофію, стварыўшы ўласны
паэтычны свет, багаты незвычайнай фантазіяй, казачны і рэальны адначасова.
Ён імкнуўся перадаць уласную мастацка-паэтычную, эстэтычную канцэпцыю,
выкарыстоўваючы вобразы і сюжэты народнай міфалогіі і фальклору.
М. Багдановічу належыць выключная роля ў духоўнай гісторыі і культуры бе-
ларускага народа як носьбіта ідэі нацыянальнага ўзвышэння — ѐн актыўна
звяртаецца да ўзнаўлення і ўваскрашэння нацыянальнай памяці. Жанры і
фальклорныя сюжэты, выразна-выяўленчыя сродкі ўліваюцца ў творчасць бе-
ларускага песняра, надаючы ѐй нацыянальную своеасаблівасць.
ЛІТАРАТУРА
1. Багдановіч, М. Поўны збор твораў: у 3 т. Т. 1: Вершы, паэмы, пераклады, насле-
даванні, чарнавыя накіды. — 1992. — Мінск, 1992–1995.
2. Багдановіч, М. Поўны збор твораў: у 3 т. Т. 3: Публіцыстыка, лісты, летапіс
жыцця і творчасці.– Мінск, 1992–1995.
3. Барсток, М. Максім Багдановіч у школе. — 3-е выд. — Мінск, 1991.
4. Ганчарова-Цынкевіч, Т.У. Цыкл вершаў Максіма Багдановіча «Згукі баць-
каўшчыны»: Некаторыя аспекты фальклорных традыцый / Роднае слова. — 2009. —
№ 4. — С. 35.
5. Гарадніцкі, Я.А. Канцэпцыя ўзаемадзеяння фальклорнай літаратурнай паэтыкі
(артыкул М. Багдановіча «Забыты шлях») / Фальклор і сучасная культура: матэрыялы
міжнар. навук.-практ.канф., Мінск, 22-23 крас. 2008 г.: у 2 ч. / Беларус. дзярж. ун-т;
рэдкал. І.С. Роўда [і інш.]. — Мінск:, 2008. — Ч. 2 — С. 3–6.
6. Грынчык, М. Максім Багдановіч і народная паэзія. — Мінск, 1963.
61
 7. Денисюк, І. Речник білоруського відродження / Богданович, М. Лірика /
М. Богданович. — Киев, 1967. — С. 5–17.
8. Конан, У.М. Святло паэзіі і цені жыцця: лірыка Максіма Багдановіча. — Мінск,
1991.
9. Ларчанка, М.Г. Творчасць Максіма Багдановіча: Стэнаграма публічнай лек-
цыі. — Мінск, 1949.
10. Станкевич, Р. Свет знакомой звезды / Всемирная литература. — 2006. − № 4. —
С. 183−202
11. Шаладонава, Ж. «Ну що б, здавалося, слова…»: Эстэтычнае вымярэнне свету ў
паэзіі Тараса Шаўчэнкі і Максіма Багдановіча / Роднае слова. — 2002. — № 12. — С. 20–
21.

И.С. Базылева (Минск, БНТУ)

РОЛЬ ЯЗЫКА И РЕЧИ В СОЗДАНИИ ФЕНОМЕНОВ СМЕШНОГО
(В ЖИЗНИ) И КОМИЧЕСКОГО (В ИСКУССТВЕ)
Смех — один из самых интересных, сложных, многоплановых и
парадоксальных феноменов. история разработки проблемы смеха
насчитывает около двух с половиной тысяч лет. Важность изучения
смешного была показана еще в глубокой древности. Платон в труде
«Законы» писал: «Без смешного нельзя познать серьезного; и вообще
противоположное познается с помощью противоположного, если только
человек хочет быть разумным» [12, с. 270].
1. Природа смешного. Изначально «феномен ―смешного‖ не является
порождением языка», а зачатки смеха имеют предъязыковую и паралингви-
стическую природу [9, с. 141]. Как показали этимологические исследования,
человеческий смех и улыбка уходят корнями в биологическое прошлое чело-
века и связаны общностью происхождения с мимикой открытого расслаб-
ленного рта (игрового лица) и беззвучно обнаженных зубов у приматов [3, с.
71; 17, с. 197, с. 200]. Фило- и онтогенетически смех появляется гораздо
раньше юмора. А.Г. Козинцев отмечает, что смех — это древний (докультур-
ный) врожденный сигнал, тогда как юмор — явление культуры, возникшее
на базе смеха [6, с. 102–103]. В онтогенезе смех появляется на 2-м — 4-м ме-
сяце жизни, на месяц позже, чем улыбка, способность к восприятию юмора
формируется к двум годам. На физиологическом уровне смех контролирует-
ся глубокими и древними отделами мозга и тормозится лобной корой, а воз-
никает благодаря снятию торможения [6, с. 85].
2. Смешное в жизни vs. комическое в искусстве. Как отмечает
Н. Гартман, «центр тяжести комического» находится «прежде в литературе, а
также в жизни», а затем и в искусстве [5, с. 603]. Люди шутят, иронизируют,
веселятся — это примеры смеха в жизни. Как отмечает Ю.Б. Бореев, «остро-
умие, юмор в той или иной степени присущи всякому нормально развитому
человеку» [1, с. 84]. О таком смехе В.Я. Пропп говорит: «Это прежде всего
смех радостный, иногда совершенно беспричинный, или возникающий по
любым самым ничтожным поводам, смех жизнеутверждающий и веселый»
[13, с . 134]. Как отмечает Ю.Б. Бореев, «смех могут вызывать не только ко-
62
мические, но и самые разнообразные явления, начиная от щекотки и кончая
действием горячащих напитков или веселящего газа» [1, с. 28]. Смех возни-
кает у человека «и при восприятии комического; и в связи с рядом духовных
чувств, как восторг, радость, веселье; и в связи с восприятием забавного, ве-
селого, жизнерадостного; и в связи с тяжелым нервным потрясением челове-
ка <…>; наконец, легкое нервное раздражение в результате щекотки также
обычно вызывает смех» [1, с. 28]. В искусстве комическое создается специ-
ально. Преднамеренное комическое имеет место в литературе (различные ви-
ды комедий, комические пьесы, водевиль, трагикомедия), в цирке (клоунада),
театре, на сцене (пародии), в музыке (оперетты, частушки), кино, живописи и
изобразительном искусстве (всевозможные карикатуры, шаржи, комиксы).
Единственным видом искусства, в котором очень сложно передать комиче-
ское, является архитектура [1, с. 68]. При этом комическое в искусстве также
«основано на реальной действительности, является отражением жизни» [16,
с. 94].
3. В создании феноменов смешного и комического участвуют раз-
личные средства:
а) Язык / речь; как отмечает Б.Ю. Норман, языковая игра — только од-
но из средств создания комического, она «сотрудничает с целым рядом при-
емов, с помощью которых достигается юмористический эффект. Это, в част-
ности, намеренное искажение, пародирование, передразнивание какого-то
явления, преувеличение, нагромождение, выпячивание каких-то черт, выры-
вание, изъятие предмета из его привычной среды, столкновение несоедини-
мых предметов или черт, например «высокого» и «низкого», вообще сниже-
ние образа, его упрощение, вульгаризация, обманывание ожидания и т.п.»
[11, с. 8].
б) Мысль (логика здравого смысла); так, Т.Б. Любимова называет ко-
мическое «игрой со смыслом» [7, с. 24]. Б.Ю. Норман указывает, что «один
из видов языковой игры строится на нарушении логических оснований по-
строения текста» [10, с. 189].
в) Сюжет; в искусстве комическое создается специально: «Волей ху-
дожника в смешном виде могут предстать отнюдь не смешные явления жиз-
ни. преувеличивая одни детали и стирая другие, сближая или разделяя собы-
тия, убыстряя их согласно своей воле и в интересах проводимой мысли, ху-
дожник может сделать несмешное и даже грустное смешным» [16, с. 94].
г) Жизненная путаница (случайные ситуации повседневной жизни) и
т.п. неловкость движений, некоторые недостатки внешности или характера
(например, глупость, несообразительность, лень) также могут вызывать смех.
Как отметил В.Я. Пропп, «смеяться можно над человеком почти во всех его
проявлениях. исключение составляет область страданий». И далее: «Смеш-
ными могут оказаться наружность человека, его лицо, фигура, движения; ко-
мическими могут представляться его суждения, в которых он проявляет не-
достаток ума; особую область насмешки представляет характер человека, об-
ласть его нравственной жизни, его стремления, его желания, цели. Смешной
может оказаться речь человека как манифестация таких его качеств, которые
63
были незаметны пока он молчал. Короче говоря, физическая, умственная и
моральная жизнь человека может стать объектом смеха в жизни» [13, с. 16 –
17]. Иногда у человека возникает так называемый беспричинный смех, когда
он смеется без видимых на то оснований, в силу какого-то особенного, толь-
ко ему известного, психологического состояния.
При этом важно отметить, что смешное в жизни, в поведении, в психо-
логических состояниях отображается в средствах номинации смешного в
жизни и в искусствах.
4. Смешное в языке vs. смешное в речи. Вслед за Н.Б. Мечковской,
представляется необходимым различать «смешное в самом языке», принад-
лежащее языковой картине мира и сосредоточенное в лексико-фразеологи-
ческой, словообразовательной и грамматической системах языка, и «смешное
посредством языка (через язык)», т.е. смешное в речи, в вербальной комму-
никации, находящееся за пределами языка и принадлежащее другим семио-
тикам [9, с. 140–142].
Возможности речи в выражении смешного велики и разнообразны. Это
все то смешное, что сказано или написано на языке. В повседневном обще-
нии это различные случаи языковой игры: остроты, каламбуры [14], комиче-
ские окказионализмы, комические деформации слов и оборотов, игры риф-
менными созвучиями и др. В.З. Санников предложил называть такого рода
явления «языковой шуткой», понимая под ней «цельный текст ограниченного
объема (или автономный элемент текста) с комическим содержанием» [15, с.
19]. Американский психолог Р. Мартин подразделил все шутки, которые
имеют место в повседневном общении, на три группы: 1) заранее заготов-
ленные или «консервированные» шутки (т.е. анекдоты, загадки); 2) спонтан-
ные шутки, которые преднамеренно используются людьми в ходе общения;
3) случайные или непреднамеренные шутки, возникающие в результате не-
правильного произношения или употребления слов, логических ошибок, ого-
ворок [17, с. 31–36].
«Смешное в речи» представлено в различных родах художественной
литературы (словесные карикатуры и шаржи, фельетоны, комедии, трагико-
медии, пародии, юморески, фарсы, скетчи, сатирические произведения, бур-
лески), а также в фольклоре (сказки, потешки, прибаутки, частушки, анекдо-
ты, крылатые слова и выражения из кинематографа и мультипликации, анти-
пословицы [4], ироничные паремии (Все люди толстые, только я сирота не
пролезу в ворота) [2]).
Возможности собственно языка, т.е. его номинативных средств, в вы-
ражении смешного крайне ограничены [9, с.146]. Узуальное, т.е. закреплен-
ное в языке, смешное представлено в плане содержания тех номинативных
средств языка, которые имеют шутливые и иронические коннотации, зафик-
сированные в словарях.
ЛИТЕРАТУРА
1. Борев, Ю.Б. О комическом. — М., 1957.
2. Бочина, Т.Г. Стилистика контраста. Очерки по языку русских пословиц. — Ка-
зань, 2002.

64
 3. Бутовская, М.Л. Язык тела: природа и культура (эволюционные и кросс-
культурные основы невербальной коммуникации человека). — М., 2004.
4. Вальтер, Х. Антипословицы русского народа: словарь. — СПб., 2005.
5. Гартман, Н. Эстетика. — Киев, 2004.
6. Козинцев, А.Г. Человек и смех. — СПб., 2007.
7. Любимова, Т.Б. Комическое, его виды и жанры. — М., 1990.
8. Мартин, Р. Психология юмора / Пер. с англ. под ред. Л.В. Куликова. — СПб.,
2009.
9. Мечковская, Н.Б. Феномен «смешного» в речи, его языковые первоэлементы и
внеязыковые механизмы / Логический анализ языка. языковые механизмы комизма / отв.
ред. Н.Д. Арутюнова. — М., 2007. — С. 140-153.
10. Норман, Б.Ю. Язык знакомый незнакомец. — Минск, 1987.
11. Норман, Б.Ю. Игра на гранях языка. — М., 2006.
12. Платон Законы / пер. с древнегреч.; общ. ред. А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса, А.А.
Тахо-Годи. — М., 1999.
13. Пропп, В.Я. Проблемы комизма и смеха. — М., 1976.
14. Санников, В.З. Каламбур как семантический феномен / вопросы языкозна-
ния. — 1995. № 3. — С. 56–69.
15. Санников, В.З. Русская языковая шутка: от пушкина до наших дней. — М.,
2003.
16. Юренев, Р. Механика смешного / Искусство кино. — 1964, № 1. — С. 93 — 104.
17. Martin, R.A. The psychology of humor: an integrative approach. — London, 2007.

А.С. Буйко (Минск. БГУ)

МЕТАПОЭТИЧЕСКИЙ КОСМОС КОНСТАНТИНА КЕДРОВА
Проблема космоса и человека в нѐм является одной из актуальных в
истории философской мысли. Понимание человека как действующего лица
космического процесса, глубоко включѐнного в миропорядок и обладающего
потенцией коренного преобразования мира является составляющей особого
духовно-теоретического феномена русской культуры — русского космизма.
Он представляет собой уникальную этико-философскую систему, базирую-
щуюся на христианской, прежде всего православной традиции мироощуще-
ния нравственного единства человека и вселенной. Космисты, опираясь на
данные современной науки, рассматривают Вселенную как единство природ-
ного и человеческого, обосновывают идею космических перспектив социума,
связывают прогресс цивилизации с выходом его в космическое пространство
и обретением там нравственного совершенства.
Труды русских религиозных философов рубежа веков Н.А. Бердяева,
С.Н. Булгакова, В.С. Соловьѐва, П.А. Флоренского, этико-философские пред-
ставления Н.Ф. Фѐдорова, В.И. Вернандского, К.Э. Циолковского несут в се-
бе идеи о космической природе любви, добра, милосердия, долга и ответ-
ственности, всеединства, преображения мира как смысла человеческой жиз-
ни и восприятие человека как творца, идеи достижения нравственного со-
вершенства.
Широкая трактовка русского космизма как духовного синтеза науки,
философии, религии и искусства позволяет говорить о поэтически-
65
художественном направлении данного явления, о «литературоцентризме» как
об отличительной черте русской философской мысли в целом.
Влияние идей космизма отражены в творчестве В. Маяковского,
Н. Заболоцкого, В. Хлебникова. Даниил Андреев в 40-50-е гг. ХХ в. создаст
интеррелигию Роза Мира, основанную на синтезе мировых религий и их ми-
стической интерпретации. Константин Кедров через синтез метафизики и
науки с литературой представил новую космологическую модель мирозда-
ния.
Кедров К.А. (род. 1942) — российский поэт, доктор философских наук,
философ и литературный критик. Автор целого ряда монографий, статей и
эссе по широкому кругу вопросов философии и литературы. Среди наиболее
заметных публикаций — монография «Поэтический космос» (М., 1989), ис-
следование «Метакод и метаметафора» (М., 1999), философско-поэтический
труд «Энциклопедия метаметафоры» (М., 2000). Автор поэтических сборни-
ков: «Поэтический космос» (М., 1989), «Компьютер любви» (М., 1990), «Или.
(Полное собрание. Поэзия)» (М, 2002) и др.
Космологические проекты К. Кедрова наиболее полно оформлены в
книге «Инсайдаут: Новый Альмагест». В книгу входят философские эссе и
научные штудии, стихи и поэмы, а также словарь используемых имѐн и по-
нятий («Лексикон»). К. Кедров творчески интерпретирует философские кон-
цепции Платона, Спинозы, Канта, Лейбница, Кузанского, Декарта, Флорен-
ского, Родзянко, Панина, Рассела и сопрягает их с новейшими естественно
научными открытиями Лобачевского, Энштейна, Бора, Геделя, Хокинга,
Фридмана, Капицы.
К. Кедров предлагает птолемеевскому альмагесту, в центре которого
находился человек и Земля, новый альмагест, антропный, в котором центров
столько же, сколько людей. Автор пишет: «Человек как частица вселенной –
уже банальность. Ныне вселенная — частица человека [...]. Человек во все-
ленной для того, чтобы она не погибла. А Вселенная для того, чтобы был че-
ловек» [1, с. 15]. Для новой системы мировоззрения необходима новая пара-
дигма мышления — в инсайдаутовском ключе, предлагаемом автором. Ин-
сайдаут, или выворачивание, по определению автора, это:
«– вовнутрение внешнего мира во всей его полноте и одновременно
распространение внутреннего во внешнее до полного воплощения;
– воплощение мира в тело и развоплощение тела в мир с обретением
иного внутренне-внешнего и одновременно внешне-внутреннего простран-
ства;
– вбирание всего времени в один бесконечно длящийся миг, с полным
слиянием прошлого, будущего и настоящего в новую временную реальность
настоящебудущепрошлого» [1, с. 263].
Инсайдаут автор также называет «программой бессмертия», «Божьим
взором», когда «любое мимолетное событие здесь на земле приобретает ста-
тус вечности, прошлое легко менять местами с будущим (это окажется делом
выбора) и всѐ будет выглядеть по-другому [1, с. 266].

66
 В стихотворении «Инсайдаут», завершающем книгу, отражѐн переход
внешнего во внутренне, внутреннего во внешнее, исчезновение верха и низа,
своего и чужого, передающее чувство вечности, бессмертия, переживаемого
ещѐ при жизни:
выдох — это глубина вдоха
вдох — это высота выдоха
свет — это глубина знания
знание — это высота света [1, с. 279].
К. Кедров использует стилистический приѐм пермутации (перестановка
слов) в сочетании с антиномичными конструкциями (выдох-вдох, глубина-
высота). Глобальность, космичность нового мировоззрения требует иного
способа изображения, поэтому поэт вводит понятие «метаметафоры». Мета-
метафора отличается от обычной метафоры так же, как метагалактика от га-
лактики, как метафизика от физики, это метафора в квадрате. Ассоциативные
связи служат в метаметафоре раскрытию авторской философии:
Говорят, что струны пронизывают весь мир
говорят галактика наша один рояль
где глухой Бетховен или слепой Гомер
повторяют один и тот же ночной хорал
Слепота начинается там,
где свет переходит в звук
Глухота начинается там,
где звук переходит в свет [1, с. 80].
В «Компендиуме» поэт приводит 16 определений метаметафоры. Автор
иллюстрирует свою идею следующим образом: «Успенский собор в Крем-
ле — спокойная государственная метафора. Метаметафора — Покровский
собор Василия Блаженного на Красной площади» [1, с. 262].
К. Кедров вслед за футуристами создаѐт свой поэтический язык, аргу-
ментируя это тем, что после инсайдаута человек homo cosmicus будет изла-
гать свои мысли по иному. В поэме «Астраль» поэт перекодирует романсы,
стихи известных поэтов на звѐздный язык:
Астри астрай моя астра
астра любви приветная
ты у меня астра астральная
астрой не будет не астра [1, с. 84].
Слова молитвы также перекодируются на звѐздный язык: «и во веги ве-
гов аминь» [1, с. 124].
Когда-то Андрей Белый сравнивал себя с Тредиаковским, открываю-
щим дверь новому Пушкину. К. Кедров занимается аналогичной выработкой
языка, который будет способен «открыть птицам поэзию Маяковского» [1, с.
226], превращаясь в язык вселенской безусловности.
К. Кедров говорит об открытии особого кода — метакода, пронизыва-
ющего всѐ человечество и вселенную и представляющего собой единую си-
стему символов, культурный код: «…световой код мироздания, нашептав-
67
ший человечеству Библию, Бхагаватгиту, Коран, Упанишады, Книгу перемен
«Ицзын», теорию относительности и всю поэзию» [3, с. 317].
Отношения между людьми, равно как и литературные сюжеты, строят-
ся на основе звездного кода, метакода: «Если, спускаясь в глубину колодца,
можно оттуда днѐм увидеть звѐздное небо, то, проникая в глубины блоков-
ской символики, мы увидим звездную книгу» [2, с. 46]; «Небо, перекодиро-
ванное в речь, — это мифология, религия и пэзия» [2, с. 59].
Идея доминантности развивающейся гармонии в антропокосмистской
картине мира выражается в базовых символах, прошедших через всю исто-
рию человечества: Звѐздное небо, Солнце и Дерево мира: Звѐздное небо как
символ бесконечности космоса, вызывающей в человеке чувства благогове-
ния и сопричастности запредельному:
Вылепил телом я звѐздную глыбу
где шестеренки лучей
тело мое высотой щекочут
из голубого огня
обтекая галактику селезенкой
я улиткой звездной вполз в себя
медленно волоча за собой вихревую галактику
как ракушку
звѐздный мой дом опустел без меня [2, с. 72].
Однако философия К. Кедрова — не преднайденная догма, пересказы-
ваемая и иллюстрируемая средствами поэтического языка. Как всякий код,
она содержится в самом языке, более того — является его основой. Парони-
мия, звуковые переклички, перемена грамматических позиций выражают
единство двух тел, их взаимное выворачивание:
за пределами мысли тела
тело ежится в неге мысли
мысль нежнеет в изгибах тела [1, с. 279].
Таким образом, К. Кедров создаѐт свой мир, в котором человек и все-
ленная находятся в гармонии, единстве. Философия поэта ориентируют не на
подчинение мира человеку (антропоцентризм) или, наоборот, человека миру
(космоцентризм и теоцентризм), но на диалог и сотворчество сил человече-
ского и мирового бытия, которые направлены на преобладание единства и
гармонии над собой. Метапоэтический космос К. Кедрова утверждает но-
осферное мировоззрение, которое может помочь решить глобальные пробле-
мы современности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Кедров К.А. Инсайдаут. Новый Альмагест. — М., 2001.
2. Кедров К.А. Метакод. — М., 2005.
3. Кедров К.А. Поэтический космос (Предисловие Вл. Гусева, Полемич. заметки Г.
Куницына). — М., 1989.

68
 Вэй Вэй (Китай)
ОБРАЗ КИТАЯ В РУССКОМ НАЦИОНАЛЬНО-
ОРИЕНТИРОВАННОМ ТЕКСТЕ
Среди текстов, написанных на русском языке и предназначенных для
знакомства русскоязычной аудитории с иной культурой, текст о Китае зани-
мает особое положение. Большинство сведений о Китае, китайской культуре
и китайцах, которые содержатся в национальном менталитете русофонов, ли-
тературного происхождения, либо почерпнуты из средств массовой инфор-
мации. Поэтому мы сочли необходимым изучить образ Китая и связанной с
этим образом информации в текстовой картине мира, а также выявить спосо-
бы создания образа, отметив при этом основные языковые особенности рус-
ского национально ориентированного текста о Китае.
В работах С. М. Прохоровой о национально-культурном компоненте в
языке и тексте был отмечен особый тип текста, получивший терминологиче-
ское определение национально ориентированного: «Имея в виду, что любой
текст отражает в том числе национальное видение мира, стоит учитывать,
что на любом языке создается целый ряд текстов, прагматической задачей
которых является ориентация на чужую культуру. В таком случае текст вы-
полняет дополнительную функцию знакомства с традициями, культурой и
историей других народов. Если последняя функция становится для текста ос-
новной, такой текст можно отнести к национально ориентированным. Перед
создателями национально ориентированного текста встает трудная задача
передачи средствами одного языка культурного кода другого языка. Такая
асимметрия национально ориентированного текста требует от автора боль-
шой культуры. Подобные тексты создаются либо носителями культурного
кода средствами чужого языка, либо носителями языка, для которых чужим
является культурный код. В этих случаях по-разному реализуется оппозиция
«свой» — «чужой» и решаются различные прагматические задачи — либо
пропаганда собственной культуры средствами чужого языка, либо освоение
чужой культуры средствами своего языка» [1, с. 131]. Национально ориенти-
рованные тексты, как следует из цитаты, — это целая группа текстов, объ-
единенных общей прагматической задачей — ориентацией на другую куль-
туру. Поэтому внутри этой обширной группы можно выделить тексты разно-
го типа — учебные тексты, энциклопедические тексты, тексты-персоналии, а
также художественные тексты, в том числе тексты, осваивающие чужую
форму.
Е.Г. Воронцова, исследуя тексты-персоналии, проанализировала наци-
онально ориентированный текст в трех семиотических измерениях: семанти-
ческом, синтаксическом и прагматическом. В семантическом измерении
национальная ориентированность текста проявляется в таких элементах, ко-
торые имеют соответствующие концепты в концептосфере национальной
культуры. Это те элементы, которые получили в лингвострановедении назва-
ние реалий, культурноспецифичных элементов: «К ним относятся структур-

69
ные единицы растительного, животного, кулинарного и других кодов, ―куль-
турные сценарии‖ (принятые в данной культуре модели поведения), семио-
тически отмеченные события, явления природы, географические объекты,
особенности менталитета и антропотипа, исторические лица, произведения
искусства, художественные образы и т.д. — все то, что отличает чужую
культуру от своей» [2, с. 44]. При этом указывается, что знания и представ-
ления о чужой культуре часто стереотипны, а национально ориентированные
тексты в зависимости от своего типа могут быть направлены на формирова-
ние разных структур знания и мнения — стереотипов и концептов. Энцикло-
педические и учебные тексты призваны воспроизводить (на этапе создания
текста) и распространять (на этапе восприятия текста читателями) стереоти-
пы; тексты научные, нацеленные на получение нового знания, — расширять
и нюансировать предметное содержание концепта, подкреплять или, наобо-
рот, изменять стереотипные оценки.
В качестве синтаксической особенности национально ориентирован-
ных текстов Е.Г. Воронцова рассматривает корреляцию двух знаковых си-
стем — языка и культуры. Их асимметрия, характерная для национально
ориентированных текстов, является продуктивным фактором, так как своеоб-
разие культур постигается только в сравнении. Сравнение позволяет выявить
отличия в концептуализации мира, свойственные чужой культуре, в нрав-
ственных, эстетических и других ценностях. Национально-ориентированные
тексты включаются во всеобъемлющий процесс межкультурной коммуника-
ции, являясь одним из самых продуктивных способов ее осуществления.
Прагматическое измерение национально ориентированных текстов за-
дается намерениями автора, его замыслом, т.е. на этапе идеального модели-
рования текста, когда происходит выбор объекта изображения, целеустанов-
ка, прогнозируется сфера функционирования, характер читательской аудито-
рии. Всегда следует учитывать, что знакомство с иной культурой — основ-
ная, но не единственная функция национально-ориентированного текста, па-
раллельно в тексте могут решаться и другие задачи — информирование, про-
паганда идеи, научный анализ.
Стереотипные представления являются частью концептуальной карти-
ны мира, актуализируемой в сознании в связи с определенной темой, при
этом в процессе понимания текста задействуется вся концептуальная систе-
ма. В процессе понимания задействуются структуры мнения и структуры
знания, и познавательный процесс может рассматриваться как процесс пре-
вращения мнения в знание в некоторой концептуальной системе. В прини-
маемой нами терминологии и применительно к избранной нами теме задача
нашего исследования состоит в описании отраженного в русском тексте о
Китае процесса познания этой страны, понимаемого нами как процесс пре-
вращения стереотипных представлений в знание, осложненное оценкой (т.е.
концепт), которая, в свою очередь, также будет подвергаться изменениям по
мере того, как читатель будет проникать в иную ментальность и иную систе-
му ценностей. Последнее будет происходить в тех фрагментах текста о Ки-
тае, в которых автор посчитает нужным познакомить читателя с некоторыми
70
элементами китайской языковой картины мира, дав возможность таким обра-
зом взглянуть на мир глазами китайца. Однако в большинстве случаев пони-
мание иной культуры происходит в рамках своей концептуальной картины
мира и благодаря ее целостности.
Для моделирования сверхтекста на основе тематической общности от-
дельных текстов ценным оказался опыт описания топосных сверхтекстов в
русской литературе, а также новое направление в их изучении, получившее
название имагологии. Исследования, посвященные лингвистической рекон-
струкции образа той или иной страны, чаще всего основываются на анализе
текстов средств массовой информации и присущей таким текстам метафори-
ки. На фоне таких работ данное исследование отличается не только выбором
китайской проблематики, но и тем, что в качестве материала для анализа мы
выбрали особую группу текстов, которые наиболее ярко отражают специфи-
ку образа Китая в русском национально ориентированном тексте. К ним мы
отнесли энциклопедические тексты, тексты научно-популярного характера,
созданные учеными-синологами, а также русскоязычные тексты белорусских
журналистов и публицистов, не являющихся специалистами в области китаи-
стики, однако живо интересующихся Китаем, его историей и национальной
культурой.
Материалом для исследования послужили 13 энциклопедических ста-
тей разного плана (тексты, посвященные стране, известным историческим
деятелям, а также ключевому концепту дао), научно-популярные работы трех
специалистов-синологов (В. Малявин, А. Маслова, У Ульяненко), а также
труды белорусских журналистов и публицистов (И. Плескачевской, М. Ши-
манской, И. Малевича).
Наблюдения показывают, что в современных русскоязычных нацио-
нально ориентированных текстах о Китае выявляются стандартные для наив-
ной картины мира смыслы — «загадочный», «непонятный», «непостижи-
мый» Китай. Тексты о Китае пронизаны фразеологизмами китайская стена,
китайские церемонии, китайская грамота. Вместе с тем часть пишущих о
Китае разрушает стереотипное мнение о Китае как о чем-то непостижимом.
В современных текстах преобладает концептуализация Китая как стра-
ны 'стремительно меняющейся', 'соединяющей в себе контрастные черты са-
мой современной и самой древней страны в мире', ‗доминирующей в эконо-
мическом развитии‘, ‗определяющей развитие всего мира, идущей впереди‘,
кроме того, страны, ‗опыт которой необходимо изучать‘. Указанная концеп-
туализация сочетается с традиционными представлениями о Китае.. В образе
китайца актуализируются следующие признаки: 'исключительная жизнестой-
кость', 'патриотизм, признание величия, превосходства своей страны', 'непри-
язнь к иностранцам', 'практичность', 'хитрость' и некоторые другие. В контек-
сте анализа основ конфуцианства, например, в текстах В. Малявина создается
образ китайца как человека социального.
Рассмотренные тексты о Китае знакомят читателя с основами китай-
ской концептуальной картины мира, доминантными концептами которой яв-
ляются Китай, семья, общество, человек, имя, лицо, концептуальная оппози-
71
ция свой — чужой, и соответственно, концепты друг, чужой (посторонний)
человек, китаец и иностранец, а также власть, пространство, время, тор-
говля и деньги, возраст и еда.
Имена Китая — это прежде всего Конфуций, реже Лао-цзы. Если по-
следний за пределами текстов-персоналий возникает эпизодически, то Кон-
фуций занимает значительное место в научно-популярных текстах, а также в
белорусской национально-ориентированной журналистике о Китае, в кото-
рой отмечена перифраза «родина Конфуция» по отношению ко всему Китаю.
В текстах подчеркивается, что китайцами Конфуций оценивается как прото-
тип человека.
Одним из параметров национально ориентированного текста является
безэквивалентная лексика, значительную часть которой в изученном матери-
але составили языковые знаки, вербализующие базовые концепты конфуци-
анства (ли, жэнь, чжэн-мин, кэ-цзи и др.) и даосизма (дао, у-вэй). Их объяс-
нения в национально ориентированных текстах только в какой-то степени
передают концептуальные смыслы, входящие в профиль доминантных кон-
цептов. Кроме того, неотъемлемой частью анализируемых текстов являются
безэквивалентные лексические единицы, связанные с бытом и обычаями.
ЛИТЕРАТУРА
1. Прохорова, С.М. Концептуальная журналистика в Беларуси / С.М. Прохорова
Выбраныя працы. — Мінск, 2009. — С. 263-275.
2. Воронцова Е.Г. Русскоязычный текст-персоналия: на материале текстов, посвя-
щенных Франциску Скорине: дис. канд. филол. наук: 10.02.02 — русский язык. — Минск,
2003.

О.А. Головачева (Брянск, Россия)

ЯЗЫКОВАЯ ИГРА КАК СРЕДСТВО ВЫРАЖЕНИЯ АВТОРСКОЙ
ПОЗИЦИИ В РАННЕЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ Н.С. ЛЕСКОВА
(на примере статьи «Специалисты по женской части»)
В публицистике Н.С. Лескова раннего периода (60-е гг. ХIХ в.) исполь-
зуются многочисленные языковые приемы, которые у зрелого автора станут
характерной чертой идиостиля, его «визитной карточкой». Одним из них яв-
ляется языковая игра, в основе которой рядом исследователей (Гридина,
1996; Качалова, 2010) «выделяется «ассоциативный потенциал слова» — за-
ранее прогнозируемая область возможных значений слова, используемых в
игровом тексте, вследствие чего создается «ассоциативный контекст» и обя-
зательное наличие «лингвокреативного мышления» у участников языковой
игры» [5, с. 6]. В создании игровой ситуации доминируют не прямые оценки,
а имплицитные, контекстуально зависимые, что способствует возбуждению
различных коннотаций преимущественно иронического, сатирического спек-
тра, например:
Во все время, пока в нигилистических журналах проектировались и
защищались бесчинства, которые хотели произвести над русской женщи-
ной ее милые защитники, органы умеренных направлений или молчали о

72
женском вопросе, или чуть-чуть — шепотом шептали что-то такое ста-
рое-престарое, вроде того, что женщина должна быть подругою и мате-
рью [7].
Смысловой центр лесковской фразы — слово или фразеологизирован-
ное выражение с деонтической / аксиологической оценочностью — находит-
ся, как правило, в окружении лексических единиц, коннотативно и оценочно
не отмеченных. Так, глагол проектироваться — «страд. к проектировать-
предполагать, намечать, собираться создать или сделать что-либо» [9, т. 3,
с. 484] — включает в структурный состав потенциальную сему ‗созидание‘
положительного регистра, что соотносится в диапазоне оценочности с ком-
понентами ‗предохранение‘ ‗от неприятного/нехорошего‘ глагола защи-
щаться — «ограждать себя от посягательств, нападения, неприязненных или
враждебных действий; предохранять себя от чего-н.» [9, т. 1, с. 598]. На се-
мантическом уровне данные лексемы не согласуются с субстантивом бесчин-
ство — «нарушение порядка, общепринятых норм» [9, т. 1, с. 88]; «наруше-
ние чина, приличия, пристойности, нравственности» [4, т. 1, с. 152], содер-
жащим семы пейоративного характера. Таким образом, ключевое слово, от-
крыто выражающее авторскую позицию, с выпуклой негативной оценкой,
представлено в окружении лексем положительного регистра, что создает
смысловой диссонанс. Яркие экспрессивные единицы разговорного стиля
(шепотом шептали, старое-престарое и др.) служат средством создания
комического эффекта. Сатира в данном контексте представлена через син-
тагматику разностилевых лексем.
Тавтологические сочетания почти исчезли из современного русского
языка, «поскольку постановка рядом двух слов одного и того же корня рас-
ценивалась бы как бедность словаря и почти бессмыслица». Используя при-
ем демонстративного отталкивания от обычных норм литературного языка,
автор внешне проявляет стремление к примитивизму, но вместе с тем усили-
вает эффект разговорности, подчеркивает смысловую и экспрессивную ем-
кость слова в контексте, а также демонстрируют саркастическое отношение к
объекту изображения, эксплицированное как названными выше тавтологиче-
скими единицами фольклорного регистра, так и выражениями мелиоративно-
го плана (милые защитники).
Каждая единица словосочетания милые защитники содержит положи-
тельную оценку: милый — «располагающий к себе, славный, хороший» [9, т.
2, с. 270]; защитник- «тот, кто ограждает кого- что-л. от посягательств, напа-
дения, неприятных или враждебных действий и т.п.» [9, т. 1, с. 598]. Лексемы
демонстрируют семантическую согласованность, но в процессе взаимодей-
ствия с другими единицами (защищались бесчинства) формируют зону
прагматического отношения, где вектор оценки меняется на противополож-
ный. По наблюдению В.В. Леденевой, в творчестве Н.С. Лескова
«…сцепления слов в составе предложений…связаны с тематикой и пробле-
матикой произведения» [6, с. 58], о чем сигнализирует алогичное сочетание
оксюморонного характера проектировались и защищались бесчинства, со-
зданное в тоне сатиры, охарактеризованной автором в письме к Ивану Акса-
73
кову так: «…тихая, но язвительная шутка, в которой «хихиканье» не является
бесшабашным, а бережет идеал…Вы говорите: «их надо дубьем». А они
дубья-то Вашего и не бояться, а от моих шпилек морщатся» [цит. по 1,
с. 226]. Такие «шпильки» многочисленны на текстовом пространстве лесков-
ской публицистики, пронизанной броскими эмоционально-оценочными эле-
ментами и тем самым сближенной с художественными текстами. Литератор
«всегда придавал литературе большое общественное значение и…был верен
«святому влечению служить родине словом правды и истины» [2, с. 226]. Он
не мог молчать, когда в стране муссировался отличавшейся своей пустотой
и бестолковостью женский вопрос; культивировался разврат, предпочита-
емый любви; а специалисты по женской части издевались над всем, что со-
ставляет женственность; смеялись над женской скромностью, над ее
стыдливостью; материнскую заботливость о детях называли узостью
взгляда, которому противупоставляли широкий взгляд на сдачу детей попе-
чению общества …
Нередко языковая игра интенсифицируется через другие приемы, в
частности, повтор. Н.С. Лесков-публицист «прибегает к неоднократному по-
втору одного и того же слова, важного для передачи смысла» [6, с. 144]. В
статье «Специалисты по женской части» автором резко критикуются те лите-
раторы, которые взялись писать о женской воле — о женской свободе. При
этом решено было, что, стало быть, женщина может ходить всюду, куда
ходит мужчина; говорить все, что говорит мужчина; предлагать сама то,
чего у нее до сих пор старались заслуживать, и на эти темы пошли сочи-
няться статьи, повести и трактаты. Авторы сочинений подобного рода
добивались допущения женщин в одни и те же училища с мужчинами, ука-
зывали на уместность замещения женщинами многих служебных должно-
стей, нынче занятых мужчинами, — а потом уже впали в круглое бешен-
ство, и в этом бешенстве один из женских эмансипаторов предлагал Рос-
сии женское войско, а другой объявил, что очень глупо видеть что-то
предосудительное в профессии женщин, торгующих своими прелестями,
ибо с настоящей точки зрения проституция, как ремесло, ничуть не хуже
многих других ремесел, а некоторых даже и лучше.
В данном контексте интенция публициста направлена на дублируемые
единицы (мужчина, женщина/женский, ремесло), амбивалентные по отно-
шению к оценке. Острую напряженность ситуации создает лексема бешен-
ство, понятийное ядро которой составляет негативная коннотация — «край-
няя степень раздражения, гнева; неистовство, ярость» [9, т. 1, 89]. Непре-
взойденная авторская сатира реализована в выражении впасть в круглое бе-
шенство, которое представляет собой контаминацию фразеологизмов впасть
в детство — «от старости потерять рассудок, выжить из ума» [9, т. 1, 221] и
круглый дурак. Одно из значений полисеманта круглый — «полный, совер-
шенный» — является фразеологически связанным и определяется синтагма-
тическими отношениями только с одушевленными субстантивами — «в со-
четании с сущ. дурак, глупец, невежда» [9, т. 2, с. 136]. Субституция одушев-
ленного существительного (дурак) и неодушевленного, абстрактного (бешен-
74
ство), приводит к семантической рассогласованности, в результате которой
синтезируется окказиональное выражение с колоссальной по степени напря-
женности эмоционально-экспрессивной окраской лексем, включенных в от-
ношения контекстного партнерства. Полисемант бешенство содержит ком-
понент имплицитного характера (вследствие) ‗глупости, невежества‘. В эв-
фемизированной форме публицист изящно-саркастично высмеивает называ-
емых эмансипаторов, навязывающих русскому обществу нравственное раз-
ложение посредством воздействия на женщин. По мнению А.С. Орлова,
«Больше чем кто из русских писателей XIX в., Лесков оставил следов стили-
стической игры со свойствами русского языка» [8, с. 153], что проявляется и
при обыгрывании выражения впасть в круглое бешенство.
Языковая игра в статье может быть выстроена на переносных значени-
ях полисеманта, например, специалисты по женской части, привлекая раз-
личные приемы языковой манипуляции, пытались представить обществу
разврат под всеми названиями, какие бы для него ни были изобретены, в том
числе и под словом свобода:
в образец свободной жизни приводился образ жизни женщин, которые
ищут свободы до свободы…
Словарь В.И. Даля фиксирует: свобода — «своя воля, про-
стор…свобода понятие сравнительное; она может относиться до простора
частного, ограниченного…или к полному, необузданному произволу или са-
мовольству» [4, т. 3, с. 257]. Таким образом, энантеосемия многозначного
слова свобода была использована автором для включения его в процесс вир-
туозной языковой игры различных ЛСВ. В силу семантического наполнения
в тексте единица представляется читателю как отрицательно маркированная
(наряду с лексемой разврат) вследствие наличия в компонентном составе
потенциальной семы ‗излишество‘, обозначенной через повтор однокорен-
ных слов и каламбурное столкновение лексико-семантических вариантов
лексемы свобода.
Из контекста следует, что многие женщины под воздействием широкой
популяризации эмансипации желали освободиться от «зависимости, связи с
кем/чем-либо мешающим, стесняющим», сбросить ограничения, в том числе
и в семейной жизни, избавиться от гнета зависимости и таким образом по-
нимали под свободой «излишнюю непринужденность, развязность» [9, т. 4,
с. 52–53], «необузданный произвол или самовольство» [4, т.3, с. 257].
Н.С. Лесков выступает противником такого образа жизни, широко пропаган-
дируемого в русском социуме и соблазнительного для недостаточно стойких
в нравственном отношении женщин.
В публицистических работах четко сфокусированная позиция автора
обязательно имеет социальную оценку; она не всегда броская, открытая, од-
нако максимально точная, рассчитанная на «своего» читателя.
По наблюдению М.С. Горячкиной, «способы юмористического и сати-
рического изображения у Лескова многообразны» [3, с. 200], его «лукавый
юмор» проникнут презрением к тем, кто расшатывает духовные и нравствен-

75
ные устои этноса, а сатира, едко приправленная мелкими колкостями, «ста-
новится воинствующей»:
Не имеющая пределов куча вздора, напечатанного г. Соловьевым, сви-
детельствует несомненным свидетельством, что писатель этот не име-
ет ни вкуса, ни образования, ни тени эрудиции, ни даже самой легкой
начитанности, но обладает наглостию и легкомыслием, превосходящими
и байроновского переводчика г. Минаева, и нигилиствующего чиновника Жу-
ковского, и всѐ, удивлявшее до сих пор читающую Россию своим развязным
нахальством, всѐ, что, получив дерзость строчить, вламывается в вопро-
сы, о которых, по своему житейскому и научному невежеству, рассуждать
не имеет никакого права.
Контекст насыщен лексическими единицами негативного спектра:
наглость — «дерзкое бесстыдство» [9, т. 2, с. 336]; нахальство — «безза-
стенчивая назойливость, наглость, бесцеремонность» [9, т.2, с.336]; в том
числе ругательными эпитетами развязный — «бесцеремонный, фамильяр-
ный» [9, т. 3, с. 597]; бесцеремонный — «пренебрегающий правилами прили-
чий, вежливости, развязный, беззастенчивый» [9, т. 1, с. 88], коннотативная и
оценочная составляющая которых многократно усилена за счет дублируемых
структурно-семантических компонентов. Прямолинейная авторская позиция
дана в сатирических, издевательских тонах, умноженных метафорическим
сочетанием куча вздора. Вследствие смысловой трансформации данное вы-
ражение имеет яркую визуализацию наряду с конструкцией вламываться в
вопросы. Субстантив куча в узусе сочетается с лексемами, обозначающими
вещество или конкретные предметы: «большое количество, множество нава-
ленного, насыпанного в одном месте// множество предметов, нагроможден-
ных в беспорядке один на другой» [9, т. 2, с. 156], а абстрактное существи-
тельное вздор — «что-то несерьезное, ерунда» [9, т. 1, с. 156] — не предпола-
гает семантической сочлененности с ним. В данном случае средством обли-
чения литературных опусов своих современников выступает авторская син-
тагматика, эксплицированная и в подчинительном сочетании вламываться в
вопросы, где глагол имеет прямое значение «входить куда-то, преодолевая
препятствия, врываться силой» [9, т. 1, с. 212], а субстантив вопрос — «по-
ложение, требующее разрешения» [9, т. 1, с. 211].
Таким образом, окказиональная синтагматика выступает как особый
способ построения речи, включающий разнообразие и свежесть языковых
красок. Если в художественном произведении «основным средством сатири-
ческого самораскрытия», по заключению М.С. Горячкиной, «становится речь
героя», то в публицистическом эту функцию выполняет речь автора, приемы
и способы построения которой порой парадоксальны, алогичны, но помогают
Н.С. Лескову раскрыть истинные намерения «друзей» женщин в статье
«Специалисты по женской части».
ЛИТЕРАТУРА
1. Аннинский, Л.А. Лесковское ожерелье. — 2-е изд., доп. — М., 1986
2. Горелов, А.А. Н.С. Лесков и народная культура. — Л., 1998.
3. Горячкина, М.С. Сатира Лескова. — М., 1963.

76
 4. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка — Тт. 1 — 4. — М.,
2006.
5. Качалова, И.Н. Оценочная функция языковой игры в дискурсе СМИ. — М., 2010
6. Леденѐва, В.В. Особенности идиолекта Н.С.Лескова. — М., 2000.
7. Лесков, Н.С. Полное собрание сочинений: в 30 томах. — М., 1996.
8. Орлов, А.С. Язык русских писателей. — М.-Л., 1948.
9. Словарь русского языка: в 4-х тт. — М., 1988.

А.И. Головня (Минск, БГУ), Бай Лянь (Китай)

КОНЦЕПТ «ХИТРОСТЬ» В ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА
ПОЭМЫ А.С. ПУШКИНА «РУСЛАН И ЛЮДМИЛА»
Злую волшебную силу в сказке олицетворяет колдунья Наина, которая
ставила препятствия Руслану, добрую — Финн.
Отличия между понятиями «добрый колдун» и «злая колдунья» можно
проследить на примере функционирования концепта хитрость, семантиче-
ское поле которого включает представления о хитрости как о качестве чело-
века, носителе данного качества, абстрактном понятии, приѐме, характери-
стике формы или строения предмета и абстрактно-ментальной сущности.
В поэме А.С. Пушкина концепт хитрость может быть проанализиро-
ван в двух аспектах. Во-первых, следует описать реализацию данного кон-
цепта в значениях его лексических репрезентантов. Второй аспект связан с
активизацией экстралингвистических знаний о концепте хитрость и пред-
ставлен различными тематическими единицами (мотивами).
Обратимся к первому аспекту реализации концепта хитрость в поэме
«Руслан и Людмила» и рассмотрим, в значениях каких слов из лексико-
семантического поля хитрый репрезентирован концепт, связана ли реализа-
ция концепта с типом персонажа — носителя качества хитрость и какова
эмотосфера концепта.
Языковое воплощение концепта хитрость в поэме А.С. Пушкина
«Руслан и Людмила» происходит посредством авторской характеристики ге-
роя — носителя качества хитрость, его отличительных черт, внешности, ре-
чи; характеристики приѐмов; описания образа действий.
Носителями качества хитрость в поэме являются как сказочные персо-
нажи (волшебники, чародеи и их помощники), так и люди.
Чародей Черномор в поэме «Руслан и Людмила» является основным
носителем исследуемого качества. Его хитрость заключается в использова-
нии непрямых, обманных путей для достижения чего-либо, лукавстве, ковар-
стве. Действия колдуна оцениваются негативно, при этом, оценка действий
этого персонажа дается устами другого.
Коварный, злобный Черномор,
Ты, всех бед моих виною! [1].

77
 Концепт хитрость реализуется как характеристика носителя качества
хитрость в значении прилагательного коварный — ‗выражающий злонаме-
ренность, прикрытую показным доброжелательством‘. И далее:
Бранились долго; наконец
Уловку выдумал хитрец,/
Притих и будто бы смягчился [39].
В данном повествовательном контексте исследуемый концепт реализу-
ется как характеристика носителя качества хитрость в значении существи-
тельного хитрец — ‗хитрый, лукавый человек‘ и как характеристика приѐма,
который использует носитель исследуемого качества, в значении существи-
тельного уловка — ‗ловкий, хитрый прием для достижения чего-л.; ухищре-
ние‘.
В тексте лирического отступления автор, описывая похищение Людми-
лы, сравнивает действия Черномора с действиями коршуна:
Над ними хитрыми кругами
Цыплят селенья старый вор,
Прияв губительные меры,
Носился, плавал коршун серый
И пал как молния на двор [1].
Концепт хитрость реализуется в контексте характеристики образа
действий коршуна, с которыми сравниваются действия колдуна, в значении
прилагательного хитрый — ‗замысловатый, сложный по своей форме,
устройству и т. п.‘
Другой приѐм, который использует Черномор для достижения своих
целей, основан на использовании непрямых, обманных путей и связан с мо-
тивом волшебных перевоплощений. Колдун, чтобы поймать Людмилу, гуля-
ющую в его волшебных садах, создаѐт призрачный образ Руслана. Героиня
воспринимает этот образ как настоящий и попадает в сети к чародею.
Вдруг слышит — кличут: Милый друг! —
И видит верного Руслана.
Его черты, походка, стан;
Но бледен он, в очах туман
И на бедре живая рана —
В ней сердце дрогнуло. Руслан!
Руслан!.. он точно! И стрелою
К супругу пленница летит,
В слезах, трепеща, говорит:
Ты здесь…ты ранен.. что с тобою?
Уже достигла, обняла:
О ужас… призрак исчезает!
Княжна в сетях; с еѐ чела
На землю шапка упадает.
Хладея, слышит грозный крик:
Она моя! — и в тот же миг
Зрит колдуна перед очами [1].

78
 Хитрость Черномора как характеристика носителя исследуемого каче-
ства также проявляется в описании его внешности и отличительных черт.
Знакомя читателя с колдуном, автор детально описывает его внешность
и указывает на такую значимую деталь как усы, вьющиеся хитрыми кудрями,
но умалчивает о бороде чародея, где таится его волшебная сила.
Меж тем, для пользы и красы,
На бесконечные усы
Лились восточны ароматы,
И кудри хитрые вились… [1].
Исследуемый концепт реализуется как характеристика внешности но-
сителя качества хитрость в значении прилагательного хитрый — ‗замысло-
ватый, сложный по своей форме, устройству и т.п.‘
Далее автор описывает встречу чародея с колдуньей Наиной и обраща-
ет внимание читателя на взор чародея.
Со взором, полным хитрой лести,
Ей карла руку подаѐт… [1].
Концепт хитрость здесь реализуется как отличительная черта носите-
ля качества хитрость в значении прилагательного хитрый — ‗выражающий
лукавство, хитрость; проникнутый, исполненный лукавства, хитрости‘ — и
негативно оценивается автором.
Другой отличительной чертой чародея Черномора как носителя каче-
ства хитрость является характеристика его речи.
Послушай, — хитро мне сказал, —
Не откажись от важной службы [1].
Концепт хитрость реализуется в значении наречия хитро — ‗дости-
жение чего-либо обманными, непрямыми путями, с лукавством‘.
Волшебник гордому Руслану
Коварно молвит: Слушай, князь!
Тебе вредить я перестану <…>
– Молчи, коварный чародей! —
Прервал наш витязь… [1].
Исследуемый концепт реализуется в значениях прилагательного ковар-
ный и наречия коварно — ‗выражающий злонамеренность, прикрытую по-
казным доброжелательством‘ и сопровождается негативной эмоциональной
оценкой как в речи автора, так и в речи другого персонажа.
В тексте лирического отступления автор, давая характеристику другим
сказочным персонажам, указывает на свойственное им качество хитрость.
Но есть волшебники другие,
Которых ненавижу я:
Улыбка, очи голубые
И голос милый — о друзья!
Не верьте им: они лукавы! [1].

79
 Концепт хитрость реализуется как характеристика носителей качества
хитрость в значении краткого прилагательного лукавы — ‗преисполнены
хитрости, коварства‘ и негативно оценивается автором.
Русалки, тихо на ветвях
Качаясь, витязя младого
С улыбкой хитрой на устах
Манят, не говоря ни слова… [1].
Здесь исследуемый концепт реализуется как отличительная черта носи-
теля качества хитрость в значении прилагательного хитрый — ‗выражаю-
щий лукавство, хитрость; проникнутый, исполненный лукавства, хитрости‘ и
также негативно оценивается автором.
В тексте другого лирического отступления автор, описывая возвраще-
ние Руслана со спящей Людмилой, вспоминает собственные любовные пере-
живания:
Я помню тихий вечерок
Я помню Лиды сон лукавый… [1].
Здесь исследуемый концепт реализуется как отличительная черта носи-
теля качества в значении прилагательного лукавый — ‗кокетливый‘.
Соперникам Руслана также свойственно качество хитрость. Они лука-
вы, используют непрямые, обманные пути для достижения чего-либо в своих
целях, а их действия в поэме получают негативную эмоциональную оценку.
Но, хитро перст к устам прижав,
Людмила спит, — сказал Фарлаф [39].
Концепт хитрость реализуется как характеристика действий носите-
лей качества хитрость в значении наречия хитро — ‗с лукавством‘.
Рассмотренные реализации концепта хитрость в поэме А.С. Пушкина
«Руслан и Людмила» позволяют сделать вывод о том, что в данном художе-
ственном произведении избранный концепт трансформируется как характе-
ристика отличительных особенностей различных персонажей поэмы. Носи-
тели качества хитрость — чародей Черномор, волшебники и их помощники,
соперники героя. Они являются отрицательными персонажами поэмы, а их
действия, основанные на хитрости, оцениваются автором или другими пер-
сонажами поэмы негативно.
Языковыми средствами реализации концепта хитрость в поэме
А.С. Пушкина являются слова разных частей речи из лексико-
семантического поля хитрый: прилагательные (хитрый в разных граммати-
ческих формах, лукавый, коварный), существительное (хитрец), наречия
(хитро, лукаво, коварно).
ЛИТЕРАТУРА
1. Пушкин, А.С. Руслан и Людмила [Электронный ресурс]. — Адрес доступа:
http://public-library.narod.ru/Pushkin.Alexander/ruslan.html. — Дата доступа: 20.02.2013.

80
 А.И. Головня (Минск, БГУ), Ван Янян (Китай)
ЛЕКИКО-СЕМАНТИЧЕСКОЕ ПОЛЕ «ЛЮБОВЬ» В РАССКАЗЕ
А.И. КУПРИНА «ГРАНАТОВЫЙ БРАСЛЕТ»
Любовь признается А.И. Куприным как безусловная ценность, Божествен-
ный Дар, посылаемый лишь избранным натурам. Божественность любви соединя-
ется в произведениях А.И. Куприна с мифологическим началом.
Мифологизм, составляющий одну из черт миросозерцания писателя, является
точкой преломления его романтического восприятия, соединяющего человека с
космосом, природой, историко-культурной традицией. По мнению Т.В. Саськовой,
в художественном мире А.И. Куприна «сталкиваются, взаимодействуют, сплавля-
ются мифопоэтическое и романное начала, патриархально-родовое и личностное
постижение мира» [3, с. 44–45]. В 1927 г. А.И. Куприн писал: «Обращаясь к нетлен-
ным образам прошлого, чудесною властью искусства, знакомые всем с детства био-
графии вновь расцветают в прелестные, чистые и ясные легенды» [2, с. 97]. Необ-
ходимо отметить, что мифологическое, точнее, мифопоэтическое начало в творче-
стве Куприна рассматривается как элемент эстетики.
Желтков — мелкий бедный чиновник и по своему социальному поло-
жению и бедности напоминает традиционный тип «маленького человека».
Вера Николаевна — княгиня.
Комнаты, терасса, сад, экипажи Веры Николаевны и, как сравнение,
жилище Желткова:
Заплеванная лестница пахла мышами, кошками, керосином и стиркой
[1];
Комната была очень низка, но очень широка и длинна, почти квадрат-
ной формы. Два круглых окна, совсем похожих на пароходные иллюминато-
ры, еле-еле ее освещали. Да и вся она была похожа на кают-компанию грузо-
вого парохода. Вдоль одной стены стояла узенькая кровать, вдоль другой
очень большой и широкий диван, покрытый истрепанным прекрасным те-
кинским ковром, посередине — стол, накрытый цветной малороссийской
скатертью [1].
Внешность героев, их быт, жизненные устои, окружение показано с
помощью антонимических рядов — светлый — темный, чистый — грязный,
радостный — печальный, бедный — богатый и т.д.
Стремясь воспеть красоту бескорыстного чувства, на которое «спосо-
бен, быть может, один из тысячи», Куприн, однако, наделяет этим чувством
крошечного и жалкого чиновника Желткова. Его любовь к княгине Вере Ше-
иной безответна, не способна «выпрямить», окрылить его. Замкнутая сама в
себе, эта любовь обладает лишь разрушительной силой… Это чувство вытес-
няет все остальные помыслы из сознания героя. Богатство души Желткова
оборачивается внезапно ее бедностью.
Но всѐ же по богатству его внутреннего мира, величию его души и силе
чувства назвать его «маленьким человеком» никак нельзя.
Рассказ «Гранатовый браслет» — один из самых благоуханных и томи-
тельных рассказов о любви и, пожалуй, самых печальных. В этом рассказе

81
истинный романтик Куприн обожествляет любовь. Каждое слово здесь све-
тится, переливается, сверкая драгоценной огранкой, но в рассказе описана
любовь трагическая. Как говорит в рассказе генерал Аносов, любимый де-
душка Ани и Веры: Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в
мире! [22].
Эта великая любовь поражает самого обыкновенного человека, гнуще-
го спину за канцелярским столом, чиновника Желткова. Он был готов изда-
лека обожать Веру Николаевну, он ее просто боготворил: Я мысленно кланя-
юсь до земли мебели, на которой Вы сидите, деревьям, которые Вы мимохо-
дом трогаете, прислуге, с которой Вы говорите. Прекрасная, хвала тебе,
страстная хвала и тихая любовь. Да святится имя Твое [1].
Желтков не мог каждый день, каждый час, каждую минуту дарить свою
любовь Вере Николаевне. Наверное, поэтому он подарил ей гранатовый
браслет своей прабабки — самое дорогое, что у него было, чтобы хоть как-то
соединить себя с Верой. Желтков был безумно счастлив уже тем, что к его
подарку прикасались руки его богини.
Больше всего поражает, с какой внутренней энергией А.И. Куприн вос-
певает любовь. Поистине это чудо, божественное провидение встретить в
жизни именно такое чувство, и тут Вере Николаевне повезло. В ее судьбе за-
сияла любовь вечная, бескорыстная, искренняя, о которой мечтает каждая
женщина и на которую не способно большинство мужчин.
Наверное, просто невозможно описать словами то ощущение глубо-
чайшей потери, которое испытала Вера Николаевна, когда поняла, что такая
любовь прошла мимо нее. Особую силу рассказу придает то, что в нем лю-
бовь существует как нежданный подарок, озаривший вдруг жизнь, тусклую
обыденность, всколыхнувший устоявшийся быт.
Трагизм любви определяется неверием и невозможностью героев принять это
чувство в реальной жизни. Божественное чувство любви раскрывается в конфликте
с миром обыденным, где любовь рассматривается как сумасшествие.
В «Гранатовом браслете» философия русской любви была осмыслена
А.И. Куприным на новом витке творческого сознания. Писатель простился с
узкими жанровыми рамками сентиментализма и плавно перешел к другим
художественным формам, образам, героям, положив в фундамент своего по-
вествования не только традицию русского сентиментализма, но расширив ее
до пространства всей русской литературы.
«Гранатовый браслет» — это повесть не о любви Желткова к Вере, а
произведение о любви генерала Аносова к жизни. В нем Куприн видел яркое
воплощение лучших черт русского человека, проявление глубинных токов
народной стихии.
«Гранатовый браслет» — это песнь любви, и одновременно это вечная
молитва о любви...
ЛИТЕРАТУРА
1. Куприн, А.И. Гранатовый браслет [Электронный ресурс]. — Адрес доступа:
http://lib.ru/LITRA/KUPRIN/garnet.txt. — Дата доступа: 25.03.2012.
2. Куприн, А.И. Фольклор и литература / Собрание сочинений в 9 т. Т. 9. — М., 1973.
3. Саськова, Т.В. Пасторальные мотивы в прозе А.И. Куприна. — М., 1996.
82
 А.И. Головня (Минск, БГУ), Цзян Шилун (Китай)

«НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК» В ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА ПОВЕСТИ

М.А. БУЛГАКОВА «СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ»
Повесть «Собачье сердце» несет в себе четкий авторский взгляд на все,
что происходило в стране. Все происходящее вокруг именовалось строитель-
ством социализма, М.А. Булгаковым же воспринималось именно как экспе-
римент — огромный по масштабам и более чем опасный. Он видел, что в
России стремятся создать новый тип человека. Человека, который гордится
своим невежеством, низким происхождением, но который получил от госу-
дарства огромные права. Именно такой человек удобен для новой власти, по-
тому что он положит в грязь тех, кто независим, умен, высок духом.
Образ человека вообще просматривается М. Булгаковым через сущ-
ность животного и, наоборот, животное начало через человеческую суть.
При этом Шариков полностью отождествляет себя с человеком. Шари-
ков рассуждает о том, как должен жить человек, какие он имеет права, и
настойчиво отстаивает свои интересы: Помилуйте, как же без документа?
Это уж извиняюсь. Сами знаете, человеку без документа строго воспреща-
ется существовать [1].
Идеи о всеобщем равенстве, братстве и свободе, усвоенные неразвитым
сознанием главы домкома, внушаются «новому человеку». При этом рево-
люционные идеи в подсознании Филиппа Филипповича связаны с лексемами
зверь и дьявол: В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый ост-
ров, пальма, человек в звериной шкуре и колпаке [1].. «Надо будет Робинзо-
на»... - Эту... Как ее... Переписку Энгельса с этим... Как его - дьявола - с Ка-
утским [1]. И снова мы наблюдаем смешение человеческого и звериного.
Мы представим структуру концепта «новый человек» в виде круга, в
центре которого лежит основное понятие «кто-то появившийся/родившийся
новый в этом мире». На периферии — всѐ то, что привнесено различными
знаниями об этом новом человеке в повести: новый человек не новая ступень
эволюции, а лишь шаг назад. Саму по себе лексему «новый» мы ассоциируем
с чем-то свежим, хорошим, приятным. Однако сочетание «новый человек»
вызывает скорее настороженные ассоциации. На периферии мы можем выде-
лить такие значения как «новичок», «неизвестно, чего ждать», «непредсказу-
емость».
Шариков стал новым человеком, но вместо того, чтобы вырасти в че-
ловеческом плане, он деградирует все больше: бездельничает, ругается, кра-
дет, убивает себе подобных собак и делает другие жестокие вещи. Последний
аккорд шариковской деятельности — донос на профессора Преображенского.
Нужно отметить, что именно в тридцатые годы донос становится одной из
основ социалистического общества, которое правильнее было бы назвать то-
талитарным. Только такой режим может иметь в своей основе донос. И толь-
ко такие качества может иметь в себе «новый человек», чтобы выжить в но-
вом мире.

83
 Проблема «нового человека» и устройства «нового общества» была од-
ной из центральных проблем литературы 20-х годов. ХХ в. образ Шарикова
можно воспринимать как полемику с теоретиками, обосновывающими идею
о «новом человеке» советского общества. «Вот какой ваш «новый чело-
век»», — словно говорил Булгаков в своей повести.
Зависть вершит судьбу Шарика, а потом и Шарикова. Попав в дом, пес
решил, что очутился в «собачьей лечебнице», он отчаянно защищает свою
жизнь. Но, увидев, что ему ничего не угрожает, Шарик начинает бояться ли-
шиться всего этого и думает: Бейте, только из квартиры не выгоняйте [1].
Он решает, что профессор выбрал его за красоту, и наглеет на глазах. Своим
положением он пытается вызвать зависть и у других.
Быстро оценив пользу ошейника и видя бешеную зависть встречных
псов, он приходит к выводу, что ошейник — своего рода пропуск в лучший
мир и дает ему определенные права, например, лежать на кухне. Но после
этого следует лишь последующее его перерождение в страшное существо по
воле профессора Преображенского.
Став человеком, хотя бы внешне, Шариков моментально усваивает че-
ловеческий эквивалент собачьего хамства. Он начинает изъясняться только
лозунгами: Я не господин, господа все в Париже [1]; Энгельса приказал своей
социалприслужнице Зинаиде Прокофьевне Буниной спалить в печке, как яв-
ный меньшевик [1]. Профессор вместо признательности вызывает у него жут-
кую злобу и зависть: почему это он роскошествует в семи комнатах, имеет
сорок пар брюк. Именно поэтому Шариков пишет на него донос (конечно, не
без участия Швондера).
По его мнению, нужно взять все и поделить между нуждающимися,
начиная, конечно, с него самого, с Шарикова. Чтобы не было таких, как про-
фессор, который живет в семи комнатах, когда Шариков при этом нуждается.
Итак, мы можем сказать, что семантическое ядро концепта зависть образуют
досада, недоброжелательность, раздражение, злоба, жадность. Зависть реали-
зуется через постоянное желание героя повести иметь то, что имеет кто-то
другой.
Зависть и донос стали последней каплей для профессора, после этого
он решает вернуть все на свои места.
Название повести «Собачье сердце» отражает стремление писателя за-
глянуть в глубины человеческой души, выявить духовные метаморфозы лич-
ности в условиях нового времени. Всем его произведениям свойственен глу-
бокий психологизм.
В повести «Cобачье сердце» М. Булгаков поднимается на вершину са-
тирической фантастики. Сатирическая фантастика предупреждает общество
о грядущих опасностях и катаклизмах: собачье сердце в союзе с человече-
ским разумом — главная угроза для любого периода истории. Именно по-
этому повесть, написанная в начале XX века, остается актуальной и в наши
дни, служит предупреждением грядущим поколениям. Сознание и стереоти-
пы остались прежними: пройдет не одно поколение, прежде чем шариковы

84
исчезнут из жизни, люди станут другими, не станет пороков, описанных
М. Булгаковым в его бессмертном произведении.
М. Булгаков воплощает свою убежденность в предпочтительности
нормальной эволюции перед насильственным методом вторжения в жизнь,
он говорит о страшной разрушительной силе самодовольного агрессивного
новшества. Эти темы вечны, и они не утратили своего значения и теперь.
М. Булгаков затронул в своей повести многие проблемы - соотношение
эволюции и революции, нравственный выбор, судьба интеллигенции, приро-
да новой власти и т.д. Эти проблемы решались писателем на основе сатири-
ческого и мистического восприятия мира. В мире все предметы и явления
неоднозначны, сам мир неоднозначен: для кого-то он новый, для кого-то
остается прежним. Но человек не хозяин в этом мире, он не может нарушать
законы природы и естественного хода вещей, иначе это грозит катастрофой.
М. Булгаков на протяжении повести «Cобачье сердце» никогда не был
во всем согласен с профессором: он то посмеивался над героем и его выска-
зываниями, то показывал его комичным, то страшным, то обнаруживал про-
тиворечия между его словами и поступками, то выявлял его человеческие
слабости. Его «божественная квартира», позже представляется читателю бла-
годаря выразительным художественным средствам «притоном», в котором
профессор принимает стариков не самых высоких моральных ценностей.
Казалось бы, профессор понял опасность форсирования законов приро-
ды, но от опытов над человеческим мозгом не отказался, хотя он в эпилоге
только наблюдает, но окончательной уверенности в том, что нового экспери-
мента не будет, у читателя не создается. В повести «Cобачье сердце» мы ви-
дим и то, что результаты насилия ни к чему хорошему ни в обществе, ни в
природе не приводят. И нравственные компромиссы, на которые идут герои
повести, несут в себе угрозу: продлевая жизнь людям, лишенным нравствен-
ности, уничтожающим все старые традиции, профессор тем самым обрекает
себя.
М. Булгаков своим произведением мастерски в сатирической форме
показал, что одного гипофиза недостаточно, чтобы стать человеком. Новый
строй стремился из старого «человеческого материала» создать нового чело-
века для нового времени и нового мира. Однако Шариков является лишь па-
родией на нового человека. Показать переход живого существа из одного со-
стояния в другое помогает прием вербальной трансформации: мы слышим
мысли рационала Шарика, а позже иррационала Шарикова.
ЛИТЕРАТУРА
1. Булгаков, М. Собачье сердце [Электронный ресурс]. — Адрес доступа:
http://www.vehi.net/mbulgakov/sobach.html. — Дата доступа: 15.04.2012.

85
 А.И. Головня (Минск, БГУ), Чжан Кайкай (Китай)
ЯЗЫКОВАЯ НАИВНАЯ КАРТИНА МИРА В КИТАЙСКИХ
НАРОДНЫХ СКАЗКАХ О ЖИВОТНЫХ
Самыми популярными субъектами китайского сказочного жанра явля-
ются звери, на втором месте птицы, затем следуют земноводные и замыкают
список насекомые. Н.Н. Репнякова отмечает, что по популярности указанные
четыре класса животных используются в идиомах в той же пропорции, что и
в сказке [2, c. 11]. Это подтверждает, что сказка как часть национальной
культуры связана с миром традиционных представлений и выбор сказочных
образов животных не произволен, а в определенной степени обусловлен
национальной культурной традицией, то есть коррелирует с зоологическим
кодом языка культуры.
Любой художественный образ, в том числе фольклорный, многозначен.
Все значения образа формируют семантическое поле, ядром которого высту-
пает гиперсема образа, определяемая в результате анализа его свойств, атри-
бутов, спутников, взаимоотношения с другими персонажами, локуса. Так,
ядром семантического поля тигра выступает его характеристика как одного
из самых сильных и свирепых хищников, в результате чего выстраивается
иерархия структуры данного образа, царственность, сочетание свойств агрес-
сора и защитника, враждебные и покровительственные отношения с другими
сказочными персонажами, место обитания и внешность, которые подчерки-
вают и акцентируют семантику образа. Причем отдельные элементы харак-
теристики образа «работают» на его гиперсему, являясь ее демонстрацией.
Внешность, социальное положение и свойства животного тесно взаи-
мосвязаны, находясь в причинно-следственных отношениях.
Тигр как самый сильный и свирепый хищник является царем зверей и
имеет соответствующий облик (волосы на лбу трактуются сказкой как иеро-
глиф «ван» — «царь»), спутников, присутствие которых подчеркивают свой-
ства тигра (его министр — лиса, генералы — леопард, шакал и волк). Голо-
совые способности царя зверей соответствуют его характеристике сильного и
свирепого хищника (от его рычания дрожит не только собеседник, но и уще-
лье, содрогается земля и листья падают с деревьев). Взаимоотношения, скла-
дывающиеся у тигра с другими сказочными персонажами-животными, мож-
но определить как покровительственные и враждебные, что также обуслов-
лено иерархией положения тигра как царя зверей, с одной стороны, и как од-
ного из самых сильных животных, с другой.
Ядром семантического поля образа коня является его свойство перево-
зить всадника и груз, которое в сказках реализуется в виде посредничества
между царствами человеческого и нечеловеческого мира; на это указывает
чудесное происхождение, скорость движения, а также белая и красная масти
коня. Волшебный конь появляется в сказке двумя способами. Один способ,
когда в тексте сказки конь упоминается только тогда, когда герой отправля-
ется в путешествие, то есть изначально имеется у героя. Другой способ, когда
доставляется герою посредством волшебного предмета или в результате ма-
86
гических действий помощника. От способа появления коня зависит наличие
его внешней характеристики. У благоприобретенного коня, в отличие от
имеющегося изначально, выражена масть. Преобладает белая и красная: бе-
лая указывает на связь с потусторонним миром, красная демонстрирует
единство функций коня и огня как медиаторов между своим и чужим мира-
ми.
Ядро семантики образа дракона — это обладание чудесным сокрови-
щем и его охрана, отсюда такие характеристики дракона, как сила, свире-
пость. Если тигр — повелитель зверей, то дракон — глава морских тварей.
Ему подчинена водная стихия. Сокровище, представленное в виде женьшеня,
золота и серебра, части тела дракона, чудесной жемчужины, волшебного ко-
ня, способен добыть только настоящий герой. Поэтому по отношению к дру-
гим персонажам сказки дракон является врагом или патроном.
Традиционно, дракон в китайских сказках представлен тремя типами:
неизменный враг, неизменный патрон и патрон, становящийся врагом. Дис-
трибутивным признаком этих типов является их облик: зооморфный или ан-
тропоморфный. Неизменный патрон — это Лун-ван (Царь драконов) пред-
стает в сказках в образе старца. Неизменный враг и становящийся врагом па-
трон — дракон-зверь. Антропоморфный и зооморфный драконы противопо-
ставлены и по другим свойствам. Так, зооморфный дракон изрыгает пламя и
черный дым, антропоморфный — нет. Локусы дракона-зверя и дракона-
человека также различны. Первый дислоцируется на земле, второй — в воде.
Различаются зооморфный и антропоморфный драконы по цвету. В отличие
от Лун-вана, в описании дракона-зверя и его атрибутов преобладает черный
цвет.
Одним из свойств дракона является его способность быть оборотнем.
Характерная для всех трех типов драконов способность быть оборотнем реа-
лизуется различно. Так, о процессе изменения облика Лун-вана в сказках
умалчивается. Дракон — неизменный враг может превращаться в человека, и
процесс изменения его ипостаси описывается сказкой. Дракон-патрон, стано-
вящийся врагом, не оборачивается человеком. Вектор превращения направ-
лен в обратную сторону: человек оборачивается животным. Таким образом,
внешность выступает смыслоразличительным признаком, наряду со свой-
ствами, атрибутами, спутниками и взаимоотношениями с другими сказочны-
ми персонажами.
Образ черепахи в китайских народных сказках неоднороден, поскольку
имеет двойственную оценку: позитивную и негативную. Семантическим яд-
ром образа является его характеристика как животного, способного жить
очень долго, может быть, поэтому забывающего о своих предках, с одной
стороны. С другой стороны, это сильный зверь, охраняющий сокровища. Че-
репаха предстает образом-перевертышем: из одной гиперсемы развиваются
антонимичные значения. Образ с положительной оценкой типологически
совпадает с другими проанализированными персонажами китайских народ-
ных сказок, так как обладает тем же набором свойств и признаков. Это поз-
воляет сделать вывод о типологии образов. Как и дракон, черепаха обладает
87
способностью к оборотничеству. Место обитания черепахи со способностью
к оборотничеству отличается от локуса животного без данной способности.
Разница заключается в наличии цветовой характеристики элементов местно-
сти, где обитает оборотень.
Необходимо отметить, что сказочный образ предстает как сложное и
многоуровневое образование, в котором все взаимосвязано и взаимообуслов-
лено. Наличие повторяющихся элементов характеристики у разных образов,
как, например, локализация в горах, черный или красный цвет во внешности
животных-оборотней, сопровождающие появление персонажа изменения в
природе и т.п., — все это позволяет говорить о типологии образов-животных
в китайских народных сказках.
В.Я. Пропп отмечает, что «семантическое поле образа животного в
сказке является проекцией общекультурной семантики и демонстрирует
национальное своеобразие китайских сказок. Все семантические характери-
стики образов животных, проявляющиеся в сказке, имеют место и в традици-
онной культуре. В сказке происходит отбор значений» [1, с. 123]. Так, в тра-
диционной культуре существует несколько видов драконов: небесный, вод-
ный, земной, крылатый, бескрылый, желтый, черный, зеленый и т. д. Сказка
останавливает свой выбор на Царе драконов, живущем в воде, и земном дра-
коне с волшебной жемчужиной. Наиболее полно представлен тигр, который в
сказке обладает практически всеми значениями, характерными для культур-
ного контекста. Национальная специфика китайских сказок проявляется так-
же в использовании терминов родства для обозначения взаимоотношения и
иерархии персонажей; в точном указании названий местности, где происхо-
дит действие; в сказочном ландшафте, в котором одно из центральных мест
занимают горы, покрытые лесом.
Китайские народные сказки о животных имеют цветовой код. Во
внешности образов животных преобладающими цветами являются белый, чер-
ный и красный. Белый цвет символизирует Страну мертвых, которая находи-
лась на западе. Отсюда белое пятно на лбу тигра, так как тигр — символ за-
пада, белая масть коня, поскольку конь — это средство связи с миром небы-
тия. Красный цвет — символ силы ян и огня, который, как конь, выполняет
функцию переправы в иной мир. Отсюда красная масть коня, и дракон, жи-
вущий на Красной горе. Черный цвет — это цвет, использующийся для опи-
сания внешности и места обитания животных, способных к оборотничеству.
Внешность является важным элементом структуры образа. Заслужива-
ет внимания тот факт, что при описании животного чаще всего подчеркива-
ется отдельная деталь: у тигра — полосы на лбу, белое пятно на голове; у ко-
ня — масть; у дракона — глаза, огнедышащая пасть и сильные лапы с когтя-
ми; у черепахи — панцирь, зубастая пасть и крупные размеры животного.
Затрагивая вопрос функции животных в китайских сказках, можно от-
метить, что они могут выступать как действующие и как фоновые персона-
жи. В основе такого деления на два типа лежит принцип участия или неуча-
стия персонажа в развитии сюжета. Можно сказать, что цель использования
второго типа образов в волшебной сказке в большей степени эстетическая,
88
восходящая к этнографическим архетипам традиционной китайской культу-
ры и участвующая в формировании стиля повествования. Для образов перво-
го типа характерны разнообразные характеристики (цветовые, звуковые, про-
странственные, половые и пр.), тогда как второй тип сам является характери-
стикой.
Парадигма фоновых персонажей, по сравнению с действующими пер-
сонажами, более разнообразна. С другой стороны, выступая характеристикой
различных свойств субъекта, она практически совпадает во всех трех жанро-
вых разновидностях. Общими являются такие функции, как характеристика
предмета, характеристика ситуации, характеристика пространства, характе-
ристика умений / способности героя / персонажа.
У каждого образа-животного своя парадигма функций. Семантическое
поле коррелирует с полем функциональным, что проявляется как на уровне
действующих, так и на уровне фоновых персонажей. Причем функциональ-
ная парадигма образа-животного детерминирована его семантическим значе-
нием. Каждый образ отягощен культурным контекстом, знание которого дает
возможность вскрыть причины появления этого персонажа в сказку в данной
функции.
Помимо зависимости функциональной парадигмы от семантики,
наблюдается и обратная зависимость. Образ-животное при выполнении той
или иной функции характеризуется определенным набором значений. Можно
сказать, что в каждой отдельной функции происходит реализация не спектра,
а определенного пучка значений. Все звери, выступающие в роли антагони-
ста в волшебных сказках, кроме тигра, обладают способностью к оборотни-
честву и имеют цветовую характеристику внешности и локуса: рыбе-
оборотню, орлу-оборотню, черепахе-оборотню присущ черный цвет; лисе-
оборотню — красный, а дракону-оборотню — красный и черный. Объединя-
ет тигра с названными образами характеристика этих животных как сильных
и место обитания (для зверей, дракона и орла — горы и пещеры, для рыбы и
земноводных — водоем часто около гор) — вход в чужой для героя мир, ко-
торый охраняют эти животные. В роли антагонистов выступают тотемиче-
ские звери, охраняющие запретную территорию, куда человеку вход закрыт
[2].
В случае, когда образ используется в функции фонового персонажа,
делается акцент на каком-то одном его качестве, создается речевое клише.
Для характеристики пространства выбирается способность коня преодоле-
вать максимально большое расстояние за минимальное время. Для характе-
ристики внешности героя используется белый цвет аиста, овальная форма
утиного яйца. Для характеристики предмета достаточно внешнего сходства:
змеи с рекой, травы под водой с порхающими мотыльками и т. п.
Фоновые персонажи отличаются от действующих не только по уча-
стию в сюжете. Они остаются животными и поэтому равны сами себе: не го-
ворят, не переживают, не действуют.

89
 В китайских сказках о животных образы приобретают ярко выражен-
ную оценочную характеристику, что обусловлено их жанрообразующей ро-
лью.
ЛИТЕРАТУРА
1. Пропп, В.Я. Исторические корни волшебной сказки. — М., 2005.
2. Репнякова, Н.Н. Система образов животных в китайских народных сказках. —
Омск, 2001.

А.И. Головня (Минск, БГУ), Ван Лу (Китай)

КОНЦЕПТ «ПРИРОДА» В ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА
В ПОВЕСТИ А.С. ПУШКИНА «КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА»
Для выяснения основного лексического значения концепта «природа»
обратимся к «Учебному словарю русского языка» под редакцией Репки-
на В.В. [4, с. 311]. Лексическое значение составляющих концепт языковых
единиц таково:
Природа 1. Всѐ существующее во Вселенной. Изучать природу. Живая
природа.
2. Места вне города, загородные местности. Выехать на природу. Лю-
боваться природой.
3. Основное свойство, сущность чего-либо. Природа электрического
тока.
В «Иллюстрированном энциклопедическом словаре Терра-Лексикон»
[2, с. 356] даѐтся более сложное определение концепту «природа»:
1. В широком смысле — всѐ сущее, весь мир в многообразии его форм;
употребляется в одном ряду с понятиями универсум, Вселенная.
2. Объект естествознания.
3. Среда обитания человека и существования человеческого общества.
«Природа» от др. русск. «родить», буквально — «то, что прирожденно,
существует от рождения».
Наиболее полное и точное определение лексического значения дается в
«Энциклопедическом словаре» Брокгауза Ф.А и Ефрона И.А:
1. Воспринимаемый нами внешний мир, подчиняющийся вечным неиз-
менным законам, совокупность и основа материального бытия, первично
данная, а не сотворенная человеком;
2. Первоначальная сущность какой-либо вещи (природа камня, природа
души и т.д.);
3. В узком смысле — низшее материальное начало в самом человеке,
связанное с внешней материальной средой, но отличающееся от нее [1,
с. 415]
Таким образом, основное лексическое значение концепта «природа»,
зафиксированное в словаре, и наиболее характерное для русской языковой
картины мира — воспринимаемый нами окружающий мир, во всем его мно-
гообразии; совокупность и основа материального бытия, первично данная.

90
 Трехаспектное изучение пейзажной единицы (семантика, грамматиче-
ская форма, функция) в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка» позво-
ляет выделить концепт природа. При анализе лексических средств выраже-
ния концепта природа в идиолекте писателя наиболее приемлемым является
метод вычленения ключевых лексем, на которых базируется восприятие и
понимание семантики пейзажа.
За основу выделения ключевых лексем (слов с семантикой природа)
взята «атрибутика» вербального пейзажа в сопоставлении с живописным.
Традиционные элементы пейзажа, закрепленные в сознании русского челове-
ка, и те, которые используются в описаниях природы А.С. Пушкиным, тако-
вы: времена года, время суток, погода, атмосферные явления, растительный
мир, животный мир, воздушно-пространственная перспектива, запахи, звуки,
настроение.
Символика времен года в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка»
соответствует традициям, сложившимся в духовном сознании русского чело-
века. Это одна из причин, что пушкинские пейзажи легко воспринимаются
читателем. Язык прозы Пушкина гармоничен в тщательно продуманном и
согласованном многообразии грамматических форм и значений.
Сквозным образом в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка» сле-
дует считать образ света. В семантической композиции ему противопостав-
лены «мрак» и «темнота». Именно ночной пейзаж играет особую роль в со-
здании образно-символического плана произведения.
Нужно отметить богатейшую цветовую гамму пушкинского утреннего
пейзажа (светлый, зазеленевшиеся, обагренные, синевшая, алые, красные, зо-
лотые — вот основные ее цвета). Очень часто в зарисовках утра описывается
и утренний туман (лиловый и редеющий, сквозь который синеет река) — как
необходимая принадлежность природы, одна из ее красок, символ свежести.
Для Пушкина утро связано со свежестью, с очищением и является наиболее
частотным по изображению временем суток, встречающимся в большинстве
произведений. Иногда писателем не называется точно время суток, но пере-
дается его «атрибутика», по которой становится понятно, что это утро.
Зачастую в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка» описывается
небо, его атрибутика — тучки, облака, звезды. Также очень часто встречает-
ся описание солнца, восход солнца, закат его, заря.
Природа у А.С. Пушкина насыщена звуками, красками, многообразием
оттенков цвета. Она нескончаемо богата, изменчива.
Изображаемый природный мир в повести А.С. Пушкина «Капитанская
дочка» динамичен. Его изменения фиксируются при помощи глаголов со
значением цветового и светового признаков или глаголов со значением изме-
нения. В исследуемом концепте это глаголы темнеет, синеет, алеет, жел-
теет, белеет, блестит.
Природа у А.С. Пушкина одушевлена, полна жизни, движения. Поэто-
му так часты в пейзажных зарисовках глаголы и глагольные формы со значе-
нием движения. В многочисленном ряду — глаголы стоит, садится, подни-
мается, расстилается и др.
91
 Довольно часто в пушкинских описаниях природы встречаются такие
пейзажные единицы, как свежесть и сырость. Чаще всего эти лексемы упо-
требляются в утренней и вечерней лексике, т.е. в описаниях пейзажей ранне-
го утра и позднего вечера. Они встречаются как по отдельности, так и в связ-
ке.
Изобразительность пушкинских пейзажей не простое следование тра-
дициям русской литературы. Это особый мир тончайших подробностей, де-
талей, оттенков. Описание природы в повести А.С. Пушкина «Капитанская
дочка» позволяет увидеть необыкновенную конкретность пейзажных описа-
ний и зависимость человека от самой природы, их единство.
В целом слова лексико-семантической группы «времена года» исполь-
зуются писателем в большей мере в пейзажных единицах с семантикой се-
зонности, темпоральности, метеорологичности, локальности. Эта лексика ха-
рактерна и для смешанной разновидности пейзажных единиц, для пейзажей,
имеющих психологическую направленность: пейзаж-настроение, пейзаж-
переживание.
Огромную роль играет настроение, которое передает нам автор, описы-
вая тот или иной пейзаж, время года, природное явление.
Как ярко, как поразительно точно передает А.С. Пушкин те ощущения,
которые испытывает человек, наблюдающий те или иные природные явле-
ния — метель, раннее утро, рассвет, полуденный зной:
Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сдела-
лась метель [3];
Рано утром разбудил меня барабан. Я пошел на сборное место [3];
На другой день рано утром Марья Ивановна проснулась, оделась и ти-
хонько пошла в сад. Утро было прекрасное, солнце освещало вершины лип,
пожелтевших уже под свежим дыханием осени [3].
Выделение семантической группы «настроение» обусловлено психоло-
гизмом, присущим пушкинскому пейзажу. Можно выделить такие ключевые
единицы, как «пейзаж-настроение» и «пейзаж-переживание». В описаниях
природы А.С. Пушкина чувствуется неразрывная связь духовного и матери-
ального мира человека с природой, их взаимопроникновение, благодаря чему
достигается ощущение цельности, слияния. Они полны душевности, пережи-
ты, прочувствованы, благодаря чему легко находят отклик в сердцах русских
людей.
Согласно мнению А.С. Пушкина, природа составляет одно великое,
стройное, целое, но в ней совершается беспрестанная борьба двух противо-
положных сил: каждая отдельная единица стремится существовать исключи-
тельно для себя. И вместе с тем, все, что существует в природе, существует
для другого — в результате все жизни сливаются в одну мировую жизнь. По-
нимание диалектических процессов вселенской жизни приводит Пушкина к
острому ощущению всемирной гармонии, в которой через разъединение
каждый достигает примирения в другом.
Описание природы у А.С. Пушкина яркое, насыщенное, образное, бла-
годаря изобразительно-выразительным средствам, которые использует автор
92
при описании пейзажа, животного и растительного мира, явлений природы. В
первую очередь, это прием олицетворения, сравнения, контрастов, ряд эпите-
тов и метафор.
Таким образом, концепт природа является одним из центральных
фрагментов индивидуальной картины мира А.С. Пушкина. Данный концепт
включает в себя общее традиционное содержание.
Рассмотренный концепт представляет собой сложную смысловую сущ-
ность, в которой выделяются следующие смысловые планы: «Природа» –
1) Окружающий мир;
2) Объект естествознания;
3) Среда обитания человека;
4) Первично данная совокупность и основа материального бытия;
5) Загородная, живописная местность.
Названные концептуальные признаки отражают многогранность данно-
го концепта в индивидуально-авторской картине мира А.С. Пушкина.
А.С. Пушкин сжато, буквально в нескольких словах, умеет нарисовать
полную и впечатляющую картину природы.
Так, например, даны пейзажи во второй главе и в последней, идейно
связанные с образами Е. Пугачѐва и Екатерины II. Если сравним картину бу-
рана, нарисованную А.С. Пушкиным, с описанием бурана в книге «Топогра-
фия Оренбургская, т.е. обстоятельное описание Оренбургской губернии»
(1772), то мы поразимся точности пейзажа у А.С. Пушкина. В книге говорит-
ся: «Особливо ж зимою, в декабре и январе месяцах, бури, по тамошнему
названию бураны, бывают с снегом и при самом жестоком морозе, что от то-
го многие люди замерзают и пропадают, которые тем паче опаснее, что ино-
гда при весьма тихой и умеренной погоде в один час такая туча, или буран,
наступит, что при сильном снеге сверху и лежащий на земле несѐт, и оным
весь воздух столько сгустит, что в трѐх саженях ничего видеть невозможно».
Это сопоставление наглядно показывает, насколько реалистичен и то-
чен Пушкин в своих художественных картинах природы. Пейзаж в повести
не только простое описание местности или погоды, он выполняет важную
роль в характеристике героя и в развитии действия произведения. Вожа-
тый — единственный человек, который во время бурана не растерялся, не
пал духом.
Он стоял на твѐрдой полосе и нашѐл дорогу к постоялому двору, про-
явив смелость и умение ориентироваться. Важно и то, что таинственный во-
жатый появляется в «мутном кружении метели». Снежная буря, во время ко-
торой возникает перед П. Гринѐвым фигура вожатого, как бы символизирует
и предсказывает ту социальную бурю (народное восстание), которая вновь
столкнет П. Гринева с Е. Пугачѐвым, на этот раз вожатым народа, вождем
крестьянской революции. Наконец, буран является завязкой сюжетной линии
П. Гринѐв — Е. Пугачѐв. Если бы не было бурана, не произошло бы знаком-
ства П. Гринѐва с Е. Пугачѐвым, и судьба П. Гринѐва сложилась бы иначе. В
сцене свидания Марьи Ивановны с Екатериной II пейзаж иной, резко контра-
стирующий с первым. Там — «мрак и вихорь», здесь — прекрасное утро,
93
пожелтевшие под свежим дыханием осени липы. В такую ясную погоду, в
обстановке царскосельского парка с его озером, лугами и памятниками славе
русского оружия, Марья Ивановна встречается с Екатериной II, которая да-
рует милость дочери капитана Миронова. Интересно отметить, что в то вре-
мя, как портрет Е. Пугачѐва А.С. Пушкин создаѐт сам, резко расходясь с
изображением его у дворянских писателей, Екатерину II он рисует так, как
она представлена на портрете Боровиковского, т.е. отказываясь от самостоя-
тельной зарисовки. Это тем более интересно, что всегда верный правде
А.С. Пушкин на этот раз отступает от нее.
Концепт природа в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка» выра-
жается различными лексическими средствами — это метафоры, сравнения,
олицетворение, синонимы, противопоставления, контрасты, эпитеты.
Лексические составляющие концепта природа относятся к тематиче-
ским группам: «времена года», «время суток», «атмосфера, атмосферные яв-
ления», «погода», «растительный мир, деревья», «животный мир, птицы»,
«пейзаж», «пространство», «настроение».
ЛИТЕРАТУРА
1. Брокгауз, Ф.А., Ефрон, И.А. Энциклопедический словарь. Совр. Версия. — М.,
2003.
2. Иллюстрированный энциклопедический словарь Терра-Лексикон. — М., 1998.
3. Пушкин А.С. Капитанская дочка [Электронный ресурс]. — Адрес доступа:
http://rvb.ru/pushkin/01text/06prose/01prose/0869.htm. — Дата доступа: 15.02.2013.
4. Репкин, В.В. Учебный словарь русского языка. — Томск, 1994.

А.И. Головня, Ян Синьсинь (Минск, БГУ, Китай)

СПЕЦИФИКА РЕПРЕЗЕНТАЦИИ КОНЦЕПТОВ «ПРАВДА»
И «ЛОЖЬ» В РУССКИХ И КИТАЙСКИХ ПАРЕМИЯХ
Процесс взаимодействия русской и китайской культур имеет долгую и
сложную историю и определяется как дистантный, так как осуществляется в
результате возрастающих экономических и социально-политических групп.
Совершенно очевидно, что данные процессы протекают на основе общечело-
веческих ценностей, глобализации культурного пространства в современном
мире, они не приводят к стиранию различий между китайской и русской
культурами, но выявляют общее и различное в этих культурах, дают посто-
янный материал для изучения и преодоления многих различий, препятству-
ющих коммуникации представителей этих культур.
У русской и китайской лингвокультурных общностей существует свое
семантическое пространство, характеризующееся различиями в наборе слов,
отмеченных национально-культурной маркированностью и связанных с раз-
личиями национально-культурных картин мира.
Концептуализация — процесс структурирования знаний о реалиях дей-
ствительности в сознании индивида, коллектива и вместе с тем результат
этого процесса, выражающийся в приобретении определенными понятиями и

94
разноуровневыми языковыми единицами, номинирующими эти понятия, ре-
гулярных или разовых (ситуативных) приращенных значений.
Исследование паремийного фонда при изучении особенностей концеп-
туализации того или иного культурно отмеченного феномена особенно це-
нен, так как позволяет выявить наиболее значимые ценностные ориентиры,
сложившиеся в коллективном сознании носителей культуры и языка, закреп-
ленные в менталитете нации.
Противопоставление является одним из основных свойств пословицы,
так как оно отражает специфическую особенность человеческого сознания
познавать окружающий мир через сопоставление предметов и явлений объ-
ективного мира. Главным способом объективации противопоставления явля-
ется лексическая антонимия.
В работе проанализировано более 208 русских и 50 китайских паремий.
Лексемы правда и ложь в русских паремиях встречаются практически с оди-
наковой частотой употребления.
Как показывает анализ паремиологического материала в русской и ки-
тайской языковых картинах мира выделяются:
1) бинарная оппозиция правда — ложь, которая актуализирует обще-
человеческие ценности в русском и китайском языках;
2) концептуальные представления о правде и лжи отражают культурно-
исторические традиции конкретного этноса;
3) вербальное воплощение бинарной оппозиции правда — ложь пред-
ставляет собой изменчивое множество концептуальных признаков. В рус-
ском языке анализ материала позволяет выделить следующие концептуаль-
ные признаки концепта правда:
а) правда божественная;
б) правда — добро, свет, прямота, геройство;
в) правда «земная»;
г) правда опасна;
д) правды нет на земле, она слаба, ее можно купить;
е) без правды на свете трудно жить;
ж) надо говорить правду.
Анализ русских паремий позволил выделить пять общих логем об от-
ношении к правде:
1) правду все хвалят на словах, но не все ей следуют;
2) правда опасна, ее лучше не говорить;
3) правды на земле нет;
4) без правды жить нельзя;
5) правда все равно победит.
Исследованный материал паремий с лексемой ложь позволяет выде-
лить следующие концептуальные признаки:
1) ложь постоянно присутствует в жизни человека;
2) ложь в русских паремиях ассоциируется с грехом, она слаба, недол-
говечна, приравнена к воровству;

95
 3) лгун отличается отсутствием совести, лицемерием, хитростью и ко-
рыстью;
4) иногда допускается ложь в обыденной жизни;
5) ложь наносит вред обществу и человеку;
6) необходимо противостоять неправде;
7) ложь выходит наружу, а лжецы получают по заслугам;
8) лучше жить честно.
В китайской языковой картине мира необходимость лгать связывается
с профессиональной деятельностью: Не бойся, когда нет доказательств,
бойся, когда следователь пристрастен; У цветочника все цветы пахнут, у
аптекаря все лекарства излечивают; Ты сказал — я поверил, ты повторил —
я засомневался, ты стал настаивать и я понял, что ты лжешь; Одну тор-
говлю ведут двояко; Кто много говорит, то много ошибается.
В китайском, как и в русском, языке встречаются паремии-
предупреждения: Ложь бывает красиво «одетой» (прикрытой), но в конце
всегда раскроется (аналогично рус. тайное всегда становится явным); Солгал
одному — соврешь и двоим; Лжец способен на воровство.
Антонимические отношения лексем правда и ложь проявляются во
многих китайских паремиях: Лживый язык (человек) не может говорить
правду; Лгущий — устает, говорящий правду — не устает.
Паремии, представляющие собой разнообразный по семантической
структуре пласт, являются языковыми знаками, означающими типовую ситу-
ацию, они именуют стабильный набор признаков, повторяющихся в реальной
жизни неоднократно. Каждое поколение русского и китайского народов
накапливало наблюдения над миром, отношениями людей, и результаты этих
наблюдений, знания и опыт отражали в различных жанрах фольклора, в том
числе и в паремиях, в которых раскрываются подлинные черты народного
характера, его история, мироощущение, многообразие человеческих отноше-
ний.
Правда и ложь принадлежат к числу доминантных концептов, регули-
рующих взаимодействие человека с действительностью и обществом.
Бинарная оппозиция правда — ложь относится к универсальным кате-
гориям человеческой жизни, конструирующим ее основу. Вопросы о соот-
ветствии мысли и действительности, о различении истины и лжи, иллюзии и
реальности являются особенно важными для религии, философии, этики.
Проанализированные паремии русского и китайского языков позволили
установить место понятий правда и ложь в системе ценностей и антиценно-
стей, углубить представление о культурно значимых смыслах, связанных с
этими понятиями.
Проведенный анализ паремиологического материала показал, что в
русской и китайской пословичных картинах мира содержатся в значительной
степени одинаковые знания о правде и лжи. Сходство обусловлено как обще-
человеческими законами бытия, так и социально-историческими закономер-
ностями развития народов. В то же время в пословицах и поговорках анали-

96
зируемых языков существуют специфические конструкции, не имеющие па-
раллелей, в которых закреплен опыт, присущий только одному народу.
Понимание правды и истины в русском и китайском языках имеют
схожие и различные черты. Так у слов истина и правда есть общее значе-
ние — они употребляются как синонимы в значении соответствия высказы-
вания действительности. В повседневной речи слово правда утратило свой
религиозно-онтологический смысл и на первый план в его семантике выдви-
нулись истинностное и этическое значения: правда как соответствие тому,
что человек знает о предмете и правда как морально-нравственный идеал.
В китайском языке концепты правда и истина представлены как рав-
ноценные и обозначаются одним иероглифом.
Слово правда в русских паремиях «многознаменательно»: коренное
право, суд, закон, истина.
Понятие концепта правда в русских паремиях соотносится с Богом, она
является неотъемлемым компонентом религиозного дискурса; концепт прав-
да в китайских паремиях не связан с божественным.
В русских и китайских паремиях правда в значении ‗истина, справед-
ливость‘ соотносится с добром, светом, прямотой, честностью, неподкупно-
стью, добросовестностью; народ видит в правде спасение.
Рус.: Правда дороже золота; Правда живет у Бога; Правда — свет
разума; Правда — кус купленный, неправда — краденый; Правда — кус мле-
ный, неправда — проклятый.
Кит.: Правда важнее, чем (дословно: больше весит) драгоцен-
ности; Честному человеку нечего скрывать, настоящий человек
(человек с большой буквы) не лжет.
В русских паремиях отмечается, что говорить и слушать правду бывает
опасно, так как возможны нежелательные последствия.
Но кроме Божьей правды в паремиях говорится и о другой правде, ко-
торая противопоставляется ей, это правда жизни. В русском паремиологиче-
ском фонде много пословиц о том, сто правду на словах любят, хвалят, ищут,
знают все, однако поведение людей по отношению к правде отличается
неоднозначностью. Довольно много паремий из проанализированных прямо
говорят о том, что правды вообще нет на свете: Правде вообще нет места; У
кого руки подлиннее, тот и правее.
Специфическим для русских паремий является наличие значительного
числа пословиц и поговорок о правде и суде, чего не наблюдается в китай-
ских паремиях:
Однако и в китайских, и в русских паремиях отмечается мздоимство
судей.
Концепт ложь в коммуникативном поведении носителей русского и ки-
тайского языков занимает немалое место, что подтверждается концептуаль-
ным полем лжи.
Люди, исходя из каких-либо интересов, могут намеренно искажать ин-
формацию, и это не могло не найти отражения в паремиях. В русских и ки-
тайских паремиях указывается слабость лжи, она временна и все равно про-
97
явит себя; ложь в сознании русского народа ассоциируется с воровством, а у
китайского — с хвастовством. Лживый человек отличается такими качества-
ми, как отсутствие совести, наличием лицемерия, хитростью, корыстью, плу-
товством.
Рука руку моет, а плут плута покроет; Не тот вор, что хорошо кра-
дет, а тот вор что хорошо концы хоронит; Что полукавишь, то и пожи-
вешь.
В русских паремиях отразилось мировидение определенной части
населения, вполне допускающего ложь, так как она является основой матери-
ального достатка. О распространенности обмана в разных сферах человече-
ской жизни можно судить по тому, сколько самых разных представителей
различных ремесел (суд, торговля и т.д.) выступает в качестве плутов и об-
манщиков. На волка помолвка, а пастух (или: солдат) теленка украл; Бойся
клеветника, как злого еретика; Не всѐ сохнут от врак, ино и добреют; Врун,
так и обманщик; обманщик, так и плут; плут, так и мошенник, а мошенник,
так и вор; Бог любит праведника, а господин (или: а судья, черт) ябедника;
Кто лжет, тот и крадет; В душу вьется, а в карман лезет; Согрешу, а
твоим судом решу; Приказчик — грош в ящик, пятак за сапог; Нет воров су-
против портных мастеров; Лишь бы мерку снять, да задаток взять; Он
кузнец, что по чужим дворам кует; Не солгать, так не продать.
Допускается ложь и в качестве «красного словца» — остроумного мет-
кого выражения.
Рыбалка да охота без похвальбы не живут; Всякая прибавка хороша с
прикраской; Красное словцо не ложь; Красно поле рожью, а речь ложью
(т.е. красным словцом); Ложь на охотника, а не любо — не слушай; Не любо
не слушай, а врать не мешай.
В русских и китайских паремиях неоднократно повторяется мысль о
том, что лгать легко, но за это ждет неизбежная расплата.
И лиса хитра, да шкуру ее продают; Что лживо, то и гнило; Ложь не
живуща; Ложь стоит до улики; Ложь на тараканьих ножках, того гляди
подломится; Вранью короткий срок.
Хотя в проанализированных паремиях данной группы твердо и настоя-
тельно рекомендуется не врать, однако в русском материале есть единичные
пословицы с противоположной семантикой: Не говори правды, не теряй
дружбы; Не ищи правды в других, коли в тебе ее нет; Всяк правду любит, да
не всяк сказывает.
Проанализированный материал показал, что ложь в паремиологиче-
ском фонде и русского, и китайского народов является универсальным обра-
зом сознания, характеризуется абстрактностью своей семантики. Она рас-
сматривается как один из пороков человека, в русской языковой картине —
как грех: Рус.: Делай не ложью — все выйдет по Божью; Всякая неправда
грех; И в бедах люди живут, а в неправде погибают.
В китайских паремиях ложь не рассматривается как грех, но осуждает-
ся: Солгал одному — солжешь и двоим; Лжец любит бахвалиться; Самая
наихудшая ложь на свете — это ложь самому себе.

98
 В китайской языковой картине мира ложь рассматривается как личные
качества человека, оправданные только при соответствующей производ-
ственной деятельности или задолженности:
Кит.: Надуть на гривенник (в торговле); Должник много лжет.
Правда и ложь принадлежат к числу доминантных концептов, регули-
рующих взаимодействие человека с действительностью и обществом.
В русской и китайской паремиологических картинах мира содержатся в
значительной степени одинаковое знание о правде и лжи.
В русском языке у слов истина и правда есть общее значение — они
употребляются как синонимы в значении соответствия высказывания дей-
ствительности. В повседневной речи слово правда утратило свой религиозно-
онтологический смысл и на первый план в его семантике выдвинулись ис-
тинностное и этическое значения.
ЛИТЕРАТУРА
1. Даль В.В. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Т.2.– М., 1998.
2. Жуков В.П. Словарь русских пословиц и поговорок. — М., 1991.
3. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. — М., 1976.
4. Лишаев С.А. «Правда» и «Истина» (Языковая концептуализация и тематическое
своеобразие русской философии) / Вестник Самарской гуманитарной академии. Серия
«Философия. Филология» 2006. № 1 (4). — С. 9–15.
5. Решетнѐва У.Н. Способы перевода китайских пословиц и поговорок // Гумани-
тарные исследования: ежегодник. — Вып. 8. Межвузовский сб. научных трудов. — Омск,
2003. — С. 234–237.
6. Рифтин Б.Л. Китайские пословицы как материал для изучения народного миро-
воззрения // Советская этнография № 4. — М., 1960. — С. 105–120.
7. Сизов С.Ю. Китайско-русский словарь идиом: более 6000 словосочетаний. — М.,
2005.
8. Тишков А. От переводчика // Китайские народные поговорки, пословицы и вы-
ражения / пер. с кит. А. Тишкова. — М., 1958. — С. 3–25.

С.Я. Гончарова-Грабовская (Минск)

ПРОЗА ЕЛЕНЫ ПОПОВОЙ: АСПЕКТЫ ПОЭТИКИ
Проза Е. Поповой («Восхождение Зенты», Большое путешествие Ма-
лышки», «Седьмая ступень совершенства», «Пузырек воздуха в кипящем
котле», «Этот сладкий голос Сирены» и др.) тесно связана с ее драматургией.
К эпическим формам она пришла позже, когда стала известным драматур-
гом. Интерес к личности человека, его психологии, философском осмысле-

было договорено в драме, нашло свое органичное продолжение в прозе,

приобретя подтекст и многослойную художественную структуру. Критика
попыталась дать оценку ее прозаическим произведениям (А. Кузнецова,
Л. Турбина, С. Костырко, А. Мелихов, Л. Алейник, А. Немзер и др.), рас-
шифровать их глубокий смысл, аллюзии, аллегорию, метафоры и философ-
ские пассажи. Одних исследователей смутил жанр «романа» объемом
53 страницы, других — их притчеобразная, аллегорическая форма, треть-
99
их — «дамский текст»*. Все это свидетельствует о том, что проза Е. Поповой
«выбивается» из общего ряда (Л. Турбина) и является оригинальной.
В романе «Восхождение Зенты» («Бремя попыток»), опубликованном
в ж. «Знамя» (2000. №3), Е. Попова подняла философскую проблему о смыс-
ле жизни человека, показала разные пути его постижения. С этой целью она
прибегает к притчеобразной форме, напоминая читателю об общеизвестном
изречении: «все течет, все изменяется…», но остается неизменным один во-
прос: «В чем смысл жизни?». «Время шло, бежало, текло, проливалось до-
ждями и грозами, просачивалось сквозь песчаные и глиняные почвы, сквозь
разломы земной коры… Еще два раза поднималась и уходила вода…. И даже
чуть-чуть трясло. Кто-то был доволен своей жизнью, а кто-то нет. Приезжал
и уезжал Миша Лапсердак, приезжал и уезжал его сын — совершенная копия
отца… Менялся рельеф и ландшафт, и в старых берегах текла рекой вечно
новая вода… Рождались новые дети и, немного позже, начинали называться
поколением…» [1, с. 87]. В романе прослеживается путь восхождения глав-
ной героини Зенты к смыслу жизни.
Объединяющим началом, создающим единство художественного мира
романа, выступает топос Города, в котором есть иерархия власти, «верти-
каль», структура подчиненных и свои законы. Город — модель социума, в
котором «течет» своя жизнь. В нем живет Зента, Вася У., г-н Шульц, Кор-
кин, Угорацкий, Ищенко, Нина и Миша Кандыбо-Кандыбайло, Лапсердак,
Ира У., Саша Иванов и др. Фамилии и имена героев во многом «говорящие»,
комически снижены и не случайны. В замкнутом пространстве Города чело-
век чувствует себя одиноким и несвободным. Зента сравнивает себя с «мухой
в янтаре», не пытаясь что-либо изменить. Дочь Иры У. и Миша Лапсердак
вырываются из этого круга, но в итоге не достигают желаемого: «Все было у
дочери Иры У. Все, что она хотела. У нее не было только матери» [1, с. 88].
Автор подчеркивает, что человек, стремящейся к богатству, часто теряет
главное, то, чего нельзя вернуть.
Е. Попова создает «раблезианский» образ Города (Л. Турбина), кото-
рый неоднократно заливает «водой», его номенклатуру составляют лилипу-
ты, в нем правят кандыбо-кандыбайлы, поэтому отыскать спасительное нача-
ло — «культурный слой» — в нем проблематично. Используя метафору «во-
ды» как обновляющей стихии, автор романа приводит читателя к выводу, что
она «приходит и уходит, подчиняясь своим законам, неведомым человеку..
«Появилась новая профессия — «водники» — и целая область хозяйства —
«водничество»…И скоро без связей в «водничество» и «на воду» уже нельзя
было устроиться» [1, с. 53 ]. Так новое утверждается в обществе и становится
закономерностью. Позже, в пьесе «Тонущий дом» (2005), Е. Попова вновь
использует метафору «воды» как социальную стихию.

*
См.: А. Кузнецова // Знамя. 2002. №3; Л. Алейник Роман-антиутопия Е. оповой
// Современное языковое и литературное образование в СНГ: диалог между теорией и
практикой. Минск, 2009; Л. Турбина Восхождение к смыслу // Дружба народов. 2001. №6
и др.
100
 Вторым локусом художественного пространства романа является фир-
ма «Благая весть», в которой работает Зента, постигая смысл жизни, и во-
время выдавая субсидии нуждающимся людям. Занимая ответственный пост,
она наивно полагала, что все материальные блага раздаются справедливо,
но когда узнала, что состав просителей «курируют» отцы Города, поняла,
что изменить что-либо невозможно. Подчиняясь воле и разуму общего меха-
низма, Зента продолжает выполнять свой долг, понимая, что не все зависит
от воли и желания человека. Начальство было довольно ее работой, и она
успешно добивалась «проходимости» за счет своей исполнительности, доб-
росовестности и аккуратности. Размышления Зенты, ее рефлексивные мысли
отражают внутренний мир героини, ее характер. Зента из тех, кто при жела-
нии может «пробуравить землю насквозь и выйти с другой стороны…» [1,
с. 52]. Однако преданность работе и долгу не сделали ее счастливой. Она
одинока, не имеет семьи. Ее кумир и покровитель — некий господин
Шульц — начальник «Благой вести» — личность особая, во многом мистиче-
ская. Именно он благословляет ее на бескорыстное служение делу, дает ей
советы, коим она следует. Он является ей во сне даже после смерти, назначая
мистические встречи в кафе, что окрыляет Зенту, придавая ей уверенность в
себе.
Образ «Благой вести» — тоже «локально-этическая метафора»
(Ю.М. Лотман), распространяющая свое значение на общую модель социу-
ма. Это его маркер. Здесь у каждого свое амплуа, здесь важны одежда и об-
становка, манеры, здесь свой «театр», где есть место сплетням, интригам, ок-
культизму. Фантасмагорический пласт романа насыщен таинственными со-
бытиями (исцеление Зенты, испытания в бане для избранных, тайный защит-
ник и др.). Е. Попова иронично, с тонким сарказмом изображает тех, кто
окружает Зенту. Среди них — Миша Лапсердак, потерпевший фиаско в биз-
несе, так как вступил в конфликт с отцами Города; дочь Ирины У, уехавшая в
поисках счастья за границу; карьерист Ищенко, всегда карабкающийся
наверх, «независимо от того, кто там, наверху, и что там, наверху» [1, с. 70].
Не лишены сатирических красок и представители рефлексирующей интелли-
генции, составляющей «культурный слой» (поставщик книг Иннокентий, ху-
дожник Коркин, студент Прохоров по кличке Олигофрен). Апогеем поиска
выхода стал поступок старика Саши Иванова, решившего умереть, вырыв
могилу в центральном парке, рядом с ровесниками-героями. Общая картина
социума гротескна. Текст романа многослоен, завуалирован аллюзиями, фан-
тасмагорией, зашифрован метафорами и символами. Уже в «Восхождении
Зенты» Е. Попова заявила о себе как писатель неординарной прозы, предпо-
лагающий вдумчивого и умного читателя, способного понять художествен-
ную условностью текста.
В романе «Большое путешествие Малышки» (2001) автор изобража-
ет жизнь театра, что заставляет читателя вспомнить «Театральный роман»
М. Булгакова. Однако цель у Е. Поповой иная: не столько раскрыть закулис-
ную жизнь и многие ее «тайны», сколько показать кризис общества и искус-
ства в сложное постсоветское время. Развернутая пространственная метафора
101
Театра как модели общества вмещает разные пространственные локусы (тай-
ную комнату, где жил Сам, кабинет Директора, литературную часть, ресто-
ран, сцену, палату психиатрической больницы и т.п.). Верхний и нижний
ярусы здания отражают иерархию власти, а общий хаос — состояние обще-
ства. Важную роль играют фантасмагория и символ (ключи, дверь, свалка),
что придает атмосфере таинственность и загадочность. Автор создает образ
полуразвалившейся постройки, где опасно находиться: везде дыры, сквозня-
ки, обвалы. входы и выходы, где можно легко заблудиться. Он, как живой
организм, «все больше хирел и впадал в запустение, в то время как отдельно
взятые личности стали жить неплохо (Директор отстроил дачу, Главный при-
обрел машину, Шнип-маленький отдыхал за границей). Потом стали пропа-
дать люди, стали исчезать недовольные и инакомыслящие, и вообще в театре
перешли на шепот.
Устойчивым компонентом поэтики является образ «подземного про-
странства», который представлен «пещерой» — убежищем для актеров, где
они ели, пили чай и выращивали шампиньоны. Дом-Театр, в котором царил
хаос и развал, стал «чужим» для них, и только «пещера» их согревала и кор-
мила. Как видим, статика / динамика этого пространства осуществляется по
вертикали, уходящей вглубь, и заканчивается пещерным убежищем, симво-
лизирующим духовный мир героев. Пересекает эту вертикаль путь Малыш-
ки, проходящий по горизонтали: из пункта А в пункт Б.
Иван Семенович Козловский — ключевой образ — символ в системе
персонажей романа (не случайно автор наделил его именем и фамилией из-
вестного русского певца). Он — хранитель и знаток Театра, прошедший путь
от Главного режиссера до заведующего литературной частью, помнящий
«баснословные времена», когда он был богатым; и «перемены», когда был
«почти горбатым», бегающим за сигаретами для Главного. Да и в личной
жизни ему пришлось сменить жену-приму на простую женщину — бывшую
гримершу. Свой путь он завершил пациентом психиатрической больницы.
Это путь утраты, путь поиска, путь по вертикальной нисходящей. С этим ге-
роем связаны мотивы «памяти» и «болезни», он аккумулирует две времен-
ные составляющие: прошлое и настоящее.
Сатирически изображает Е. Попова и драматургов с говорящими фами-
лиями (Голованов-Буйкан, Липовецкий), писавшими о доменной печи и кол-
хозной жизни. Они противопоставляются У. Шекспиру с его бессмертной
трагедией «Ромео и Джульетта». Автор пытается в форме притчи доказать
бессмертность истинного искусства, проводя читателя по лабиринтам Театра
и цикличного времени, предусматривающего закономерную повторяемость
событий. Истинное искусство бессмертно, вот почему к постановке «Ромео и
Джульетты» обращаются разные поколения режиссеров.
Е. Попова заставляет нас вдумчиво читать и размышлять вместе с ее
героями, увлекаясь путешествием Малышки. В итоге героиня находит глав-
ную книгу, которую долго искала. Эта знаменитая Книга Истории Театра
валялась на свалке, и Малышка решила, что когда-нибудь обязательно за-

102
полнит пожелтевшие страницы событиями той истории Театра, которые пе-
режила вместе с ним.
Финал романа автор завершает философской квинтэссенцией:
«…коэффициент «изменения будущего по отношению к прошлому» заклю-
чается в витке спирали… Что есть грех и есть искупление… Что нужно ве-
рить в смысл всех этих причинно-следственных связей… Потому что только
с верой можно что-то построить… Театр… Государство… Или просто жизнь
каждого отдельно взятого человека» [1, с. 68].
«Седьмая ступень совершенства» (2004) во многом связана с пред-
шествующими романами: в нем присутствует мистика и детективные аван-
тюрные моменты, и таинственная загадка, которую приходится читателю в
итоге разгадать. Так, мистический образ старухи, преследующий героев,
напоминает нам прозу Д. Хармса («Старуха»).
Главную героиню Евгению автор наделяет магическими качествами,
что дает возможность оказывать помощь окружающим. Не случайно она ста-
новится сотрудником медицинского центра «Седьмая ступень совершен-
ства». Проходя через перипетии магического жизненного круга, она совер-
шенствуется нравственно сама, понимая, что «Великая реальность склады-
валась из неисчислимых, многих реальностей… и она начинала видеть и по-
нимать …» [1, с. 202–203].
Если роман «Седьмая ступень совершенства» по своему жанру аван-
тюрно-мистический роман, то «Пузырек воздуха в кипящем котле»
(2006) в большей степени социально-философский. Как и в предше-
ствующих произведениях, Е. Попова задумывается о философии бытия, о че-
ловеке в этом мире, его месте и смысле жизни в сложных условиях постсо-
ветской действительности. Прослеживая судьбу главной героини Комяковой
и окружающих ее друзей и знакомых, автор показывает разные пути само-
утверждения. Главная героиня сменила ряд руководящих постов (от дирек-
тора холдинга до депутата), иногда оставалась на обочине, но всегда умела
приспособиться и не пропасть. По словам подруги Киры, — она «… …все
лезет! Все лезет!» [1, с. 334]. Образ этой героини подан сатирически, с нале-
том сарказма. Ее антипод — Кира, служившая в ее доме в роли «помощни-
цы». Женщины, с годами располневшей и опустившейся, но преданной своей
семье. Комякова, в отличие от Киры, не имела семьи, она растеряла и утра-
тила женское предназначение на этой земле. Не случайно, Кира в итоге назы-
вает ее «дурой». Неудачно сложились судьбы ее сослуживцев — Яши Гинс-
бурга, преуспевающего Антона, вечно строящего ей козни.
Немалую роль в этом романе играют сны Комяковой, помогающие ей
понять себя и мир. В уста Вахтера — героя снов — автор вкладывает важ-
ные слова: «Каждый определяет себя сам… Свободу воли еще никто не от-
менял… Миров много. Они как пузырьки в кипящем котле… У каждого
свой» [1, с. 331].
Е. Попова продолжила в этом романе тему, прозвучавшую в ее драма-
тургии («Прощание с Родиной», «Странники в Нью-Йорке», «Домой» и др.),
в центре которой был постсоветский герой с его сложными жизненными пе-
103
рипетиями. Наиболее ярко он нашел отражение в ее следующем романе
«Этот сладкий голос Сирены» (2009), сюжет которого выстроен на типич-
ной ситуации жизни нашего социума начала XXI в.: появление фальшивых
банков во главе с авантюристами, доверие им со стороны народа и, как
итог, — банкротство. Эта «эпидемия» заразила главного героя романа —
Тибайдуллин и его знакомых (Цыплакова и Забелина), продавших дома, цен-
ные вещи, поверивших жулику Горовому.
История обнищания Тибайдуллина описана Е. оповой с иронией, в
подтексте которой все же теплится сочувствие автора и его боль за человека.
В итоге он теряет рассудок, семью, становится бомжем. Надежда разбогатеть
приводит его к катастрофе. В финале романа он преследует Горового:
«Поджидал у каких-то сараев, калиток, чужих домов… Терял, терял, а потом
опять находил… Спотыкался, проваливался в какие-то ямы, ушибался силь-
но, но не чувствовал боли…» [2, с. 333]. Но вскоре издевательская усмешка
Горового растворилась, как и он сам, в воде. «Весь он ушел под воду и стал
водой, той водой, из которой состоит все живое» [2, с. 333]. Так философски
завершается роман, заставляющий нас задуматься над истинными ценностя-
ми жизни.
Как видим, в прозе Е.Поповой присутствует сквозная метафора «во-
ды», воды как стихии, воды как социального обновления, воды как «законо-
мерности движения времени», воды как составляющей все живое. В центре
внимания автора — проблема современного социума, проблемы социального
и нравственного характера. И хотя в большей степени главными героями ее
прозы являются женщины (Зента, Малышка, Евгения, Комякова), она стре-
мится раскрыть не только их судьбы в сложных обстоятельствах жизни, но в
целом поднять насущные вопросы бытия, вопросы общечеловеческого ха-
рактера. Ее герои живут во ВРЕМЕНИ, которое не выбирали. Все они оказа-
лись на этой земле, в этом мире, «…равном всего лишь пузырьку воздуха в
кипящем котле Вселенной» [1, с. 334]. Как и герои ее пьес, герои прозы —
это тоже «герои-неудачники», заставляющие нас критически посмотреть на
ВРЕМЯ, в котором мы живем, критически посмотреть на себя в этом ВРЕ-
МЕНИ. В этом заслуга Е. Поповой-прозаика и драматурга.
Говоря об особенностях стиля этого писателя, следует согласиться с
тем, что ей удалось связать новый материал с традицией русской литературы
прошлого века (С. Костырко). Имеется в виду А. Платонов и В. Маканин.
Можно к ним добавить Д. Хармса и М. Булгакова. В драматургии ей ближе
А. Чехов и представители «новой волны» (Л. Петрушевская, А. Галин,
Л. Разумовская, В. Славкин и др.).
В общем пространстве современной прозы Е. Попова занимает новую
нишу — нишу постреалистической литературы, в драматургии она остается
тем автором, который обновляет традиции реализма.
ЛИТЕРАТУРА
1. Попова Е. Восхождение Зенты: Романы. — Минск, 2007.
2. Попова Е. Этот сладкий голос Сирены // Неман. — 2009. — № 12.

104
 А.М. Калюта (Минск, БГУ)
АССОЦИАЦИИ: ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА
И НАЦИОНАЛЬНЫЙ МЕНТАЛИТЕТ
Речевое поведение человека ассоциативно. Ассоциации наполняют
нашу речь массой нюансов, влияющих на выбор языковых средств при по-
рождении высказывания. Семантически тождественные и противоположные
связи между словами, отношения сходства и различия, отношения вхождения
и соположения, присущие языковым единицам, предлагают говорящему це-
лое ассоциативное меню смыслов, вынуждают его искать адекватную мысли
форму выражения. Но каждый язык ассоциативно организован по-своему.
Можно предполагать о существовании национального ассоциативного обра-
за, в основании которого находится система представлений об организации
мироустройства. «Природа, разумеется, системно организована, в ней всѐ
взаимосвязано и взаимообусловлено, но момент классификации… вносит в
неѐ человек. И важно подчеркнуть: каждый язык представляет своѐ класси-
фикационное начало — в соответствии со своим онтологическим взглядом на
мир» [8, c.29].
Ассоциации являются одним из действенных маркеров постижения
языка как продукта «творчества народного духа» [2], как формы, в которой,
по словам Вайсгейбера, «содержится особое мировоззрение» [цит. по 2]. При
этом популярные психолингвистические методики способны в концентриро-
ванном виде представить ассоциативную составляющую национальной язы-
ковой картины мира. Языковая картина мира в нашем понимании — это не
только вербализованные представления об окружающей действительности и
принятых нормах поведения. Это ещѐ и устоявшиеся в обществе ассоциа-
тивные нормы, отражающие многообразие прямых и опосредованных семан-
тических связей. «Каждый язык имеет особую картину мира, и языковая лич-
ность обязана организовывать содержание высказывания в соответствии с
этой картиной. И в этом проявляется специфически человеческое восприятие
мира, зафиксированное в языке» [7, c. 63].
Конечно, представление о языковой картине мира нации можно полу-
чить непосредственно от наблюдения за семантикой слов, от поведения их в
тексте. При этом языковая картина мира нации ярко проявляется при сравне-
нии с иным национальным восприятием действительности. Так, у русских и
белорусов зооморфное значение слова корова определяет неповоротливую
физически крупную женщину, то есть слово обладает несомненной отрица-
тельной ассоциативной коннотацией: «Корова ты, Маша, всѐ у тебя падает,
бьѐтся». А вот для жителей Андорры корова символизирует достаток и пре-
имущественно аграрный путь развития страны, но не природную глупость и
медлительность, которыми русская народная молва наделяет животное. Вот
почему на гербе Андорры можно увидеть изображение двух коров. В турец-
ком языке слово inek «корова» имеет ещѐ и жаргонное значение «трудолюби-
вый учащийся, зубрилка».
Белка у славян вызывает, скорее, положительные ассоциации (косвен-
ное подтверждение тому — название конфет «Белочка». Впрочем, и тут не
105
всѐ однозначно: в психиатрии для «белой горячки» есть профессиональный
жаргонизм белочка). А вот футбольные власти Бенина решили отказаться от
старого прозвища национальной сборной — «белки». Министерство спорта
страны объявило, что считает его обидным и намерено сменить. «В прошлом
году нас просили об этом в парламенте. Нас упрекали в том, что в качестве
прозвища мы выбрали животное, которое убегает, когда чего-то боится. Мы
собираемся предложить правительству вариант «встающие пантеры», — ска-
зал министр спорта Бенина. Сборная Бенина получила прозвище «белки» в
1965 году. Его придумал национальный лидер, который объяснил свой выбор
тем, что белка — маленькое животное, которое способно взбираться очень
высоко. В последние 3 года в Бенине ведутся постоянные дискуссии на эту
тему» (Прессбол, 2010, 9.10).
Ещѐ пример. Русским и белорусским девушкам не понравилось бы, ес-
ли бы их ухажѐры, желая им польстить, сравнили их с лошадью: восточные
славяне так характеризуют трудолюбивого человека, но не женскую красоту.
А вот турецкие студенты говорили, что их девушки остались бы довольны,
если бы их по красоте уподобили лошади.
Интересным также представляется способность личных имѐн быть
представителем ассоциативного образа нации. Не секрет, что именник не
только формируется традициями данной этнокультуры, но и сам формирует
наше эстетическое восприятие языка, его национального репертуара: лѐгкое,
привычное для одной нации имя для другой может превратиться трудно вы-
говариваемой комбинацией звуков. Любопытный пример: одна наша сооте-
чественница в Турции, хорошо владевшая турецким языком, изучала исто-
рию османской музыки. И вот после лекции она сказала своему коллеге-
турку: «У них были такие трудные имена, что я ужаснулась! Как я буду их
запоминать? Сафиутдин Абдульмумин Урмеви — немыслимо»! На что еѐ со-
служивец ответил: «А разве ваши имена лучше? Пѐтр Ильич Чайковский!»
Как считают исследователи личных имѐн, «сформировавшиеся обычаи
и традиции воспринимаются молодым поколением в порядке бессознатель-
ного подражания. Вместе с обычаем, традицией формируется и так называе-
мый консенсус, общее единодушное мнение о том, как именно следует по-
ступать человеку, чтобы не нарушить их. Нарушение их, умышленное или
неумышленное, ведѐт к принятию определѐнных санкций, выражающихся в
той или иной форме неодобрения» [4, c. 93-94]. Добавим, что входящий в
чужое языковое поле также обязан поддерживать консенсус речевого пове-
дения, но при этом его ассоциативные реакции совсем не обязательно будут
совпадать с общепринятыми в этом поле.
Сравнение различных проявлений культурных традиций и языковых
способов выражения даѐт, конечно, богатый материал для уяснения картины
мира и менталитета народов. Однако существует и «внутреннее» расслоение
языковой картины мира нации, принадлежащее разным поколениям и эпохам
и даже представителям одного поколения, но разного уровня образования и
воспитания. Языковая картина мира наиболее ярко обнаруживается при
смене социального устройства или технических достижениях. Целые поколе-
ния вынуждены приспосабливаться к новым реалиям. Ещѐ в начале XX века
106
человечество удивляли аэропланы или телефонные аппараты. Люди, родив-
шиеся, скажем, в начале прошлого века, с течением жизни вдруг обнаружи-
вали, что масса слов и понятий, составлявших когда-то обязательную часть
их представления об окружающем мире, куда-то исчезла, растворилась в
прошлом. Об этом великолепно сказал Арсений Тарковский в стихотворении
«Вещи»:
Всѐ меньше тех вещей, среди которых
Я в детстве жил, на свете остаѐтся.
Где лампы-«молнии»? Где чѐрный порох?
Где чѐрная вода со дна колодца?
Где «Остров мѐртвых» в декадентской раме?
Где плюшевые красные диваны?
Где фотографии мужчин с усами?
Где тростниковые аэропланы?
Где Надсона чахоточный трѐхдольник,
Визитки на красавцах адвокатах,
Пахучие калоши «Треугольник»
И страусова нега плеч покатых?
Где кудри символистов полупьяных?
Где рослых футуристов затрапезы?
Где лозунги на липах и каштанах,
Бандитов сумасшедшие обрезы?
Где твѐрдый знак и буква «ять» с «фитою»?
Одно ушло, другое изменилось,
И что не отделялось запятою,
То запятой и смертью отделилось…
Всем поколениям присуща печаль по ушедшим приметам прошлого,
каждое поколение может составить свой перечень ушедших «вещей». Однако
даже тоска по прошлому не лишает людей способности приспосабливаться к
новым реалиям, использовать невозможные ранее в языке словосочетания, за
которые ещѐ лет двадцать-тридцать назад легко можно было оказаться в су-
масшедшем доме: «Я буду рыбачить на озере, но ты мне позвони»; «У меня
уже рука замѐрзла с тобой разговаривать»; «Я случайно стѐр «Евгения Оне-
гина»; «Ты получил письмо, которое я послал тебе десять минут назад?»;
«Скинь мне фотки на мыло»; «Извини, что не отвечал: я телефон дома за-
был»; «Мне надо сегодня мозгов себе докупить»; «Положи мне деньги на
трубу»; «Давай подарим им домашний кинотеатр»; «Я Вторую мировую за
немцев прошѐл»; «Посчитай на телефоне»; «Воткни мне зарядку, а то у ме-
ня батарейка села»; «Пети нет дома, он в армии. Позвоните ему туда»; «Я
послал тебе утоптанную «Войну и мир» (то есть архивированную); «Мы с
Петей вчера весь вечер квакали» (играли в игру «Quake»); «Я целый день
топтал батоны» (нажимал на кнопки компьютера); «Купил себе новую
мышь, а она зависла» и т.д. Как мы видим, меняется семантика слов, меня-
ются их ассоциативные связи, происходит расширение границ ассоциатив-
ных полей и смена ассоциативных норм поведения.
Однако новые социальные условия жизни и технический прогресс при-
водят не только к обновлению лексикона и возникновению словосочетаний,
невозможных ранее. Эти изменения в языковой комбинаторике составляют

107
важный, но лишь поверхностный слой более глубоких ассоциативных изме-
нений. Происходит ломка привычных ассоциативных стереотипов мышле-
ния, замена их новыми стереотипами. В наиболее концентрированном виде
их можно обнаружить, анализируя ассоциативные словари.
Уяснению языковой картины мира способствуют элементы ассоциа-
тивных полей слов-стимулов, структура которых иерархична по частоте вхо-
дящих в них ассоциаций. Частотная иерархия ассоциаций является законо-
мерным следствием соположения слов в текстах. В свою очередь, текстовое
соположение слов — это результат актуальности соотнесения их значений.
Мы полагаем, что в языке есть 3 типа актуальности лексического ассоцииро-
вания [5].
Первый тип основан на постоянстве соположения (встречаемости) двух
слов в текстах. Это основной ассоциативный фонд языка, неотъемлемая его
часть в течение длительного периода существования языка. Реализуя первый
тип ассоциативной актуальности, многие носители языка стандартно и, в
определѐнном смысле, независимо друг от друга реагируют на слова-
стимулы. Эта стандартность отражается в получении ассоциаций, которые
становятся постоянной составляющей ассоциативного поля (АП) слова: они
актуальны вне зависимости от происходящих в обществе изменений. Суще-
ственным их признаком является высокая частота в АП слова (хотя иногда
она лишь следствие второго типа ассоциативной актуальности). Высокоча-
стотные ассоциации свидетельствуют о существовании системы ассоциатив-
ного реагирования, в которой проявляются свойственные нации общие зако-
номерности лексического ассоциирования. В таких реакциях отражаются и
детали языкового образа мира, в них отражены традиционные формы пове-
дения, как акционального, так и вербального.
Другим признаком первого типа ассоциативной актуальности является
наличие в нѐм ряда элементов, которые Ю.Д. Апресян назвал характерными
для данного языка лингвоспецифичными концептами, обладающими двумя
свойствами. Первое состоит в том, что «они являются «ключевыми» для дан-
ной культуры (в том смысле, что дают «ключ» к ее пониманию)». Второе
свойство заключается в плохой переводимости этих слов на другие языки:
«переводной эквивалент либо вообще отсутствует (как, например, для рус-
ских слов тоска, надрыв, авось, удаль, воля, неприкаянный, задушевность,
совестно, обидно, неудобно), либо такой эквивалент в принципе имеется, но
он не содержит именно тех компонентов значения, которые являются для
данного слова специфичными (таковы, например, русские слова душа, судь-
ба, счастье, справедливость, пошлость, разлука, обида, жалость, утро, со-
бираться, добираться, как бы)» [1]. Высокочастотные ассоциации и линг-
воспецифичные концепты составляют «золотой фонд» языка, поддерживаю-
щий стабильность ассоциативного образа, свойственного нации. Однако да-
же этот фонд способен меняться в каких-то деталях.
Так, одним из «ключевых концептов» для русских давно стало понятие
«интеллигент», этакое сугубо русское изобретение с иноязычными корнями.
Произошедшие в русском обществе в начале 20 века социальные потрясения
привели к изменению ассоциативного поля этого слова и к сдвигу ассоциа-
108
тивных представлений о нѐм. По словам Солженицына, интеллигентами в
советское время стали все те, кто получил образование выше семи классов.
Однако (даже принимая во внимание горькую иронию писателя) «тестовый
характер современного образования» приводит к тому, что современные вы-
пускники средней школы зачастую не приобретают устоявшихся в обществе
с давних пор ассоциативных связей, основанных, к примеру, на текстовых
реминисценциях. Так на вопрос экзаменатора, кому принадлежат слова «спа-
сение утопающих — дело рук самих утопающих», первокурсница уверенно
ответила: «Чапаеву». Как оказалось, она даже не слышала об Ильфе и Петро-
ве, но что-то «слышала» о жизни Чапаева.
Как отмечают исследователи, язык репрезентирует знаки культуры и
служит выразителем основных установок культуры [7, c. 62]. Так, в турецком
обществе понятие bayram ‗праздник‘ содержит принципиально иные куль-
турные установки, чем, к примеру, понятие свята у белорусов. Если для бе-
лорусов свята, в первую очередь, ассоциируется с Першамай 89, вялiкае 63,
Кастрычнiк 40, Новы год 18, урачыстае 9 (Цiтова, 1981, 141), то для турок
Bayram ассоциируется с şeker (сахар, конфеты) 85, tatil (отпуск, каникулы)
81, sevinç (радость) 75, ziyaret (встреча) 51, mutluluk 47 (счастье), şenlik (весе-
лье) 37, neşe (радость, веселье) 27, Kurban (Курбан Байрам) 26, aile (семья)
25, eğlence (развлечение) 24, akraba (родственники) 22, el öpmek (поцеловать
руку) 17, para (деньги)17, birliktelik (единение)16, Ramazan (Рамазан)13,
kalabalık (толпа)10, birlik (единство) 9, gelenek (традиция) 9, el öpme (целова-
ние руки) 9 [данные готовящегося к печати словаря ассоциативных норм ту-
рецкого языка, см.: 6].
Для белорусов 2 реакции — Першамай и Кастрычник — можно при-
знать отражением устаревшей картины мира, характерной для конца XX в.
Эти реакции уже не подпадают под первый тип актуальности ассоциирова-
ния. Принципиальные отличия лексического ассоциирования турок основаны
на иной картине мира, складывающейся, в первую очередь, из представления
о традициях, являющихся актуальными в течение длительного периода раз-
вития турецкого общества. Так, первая реакция şeker отражает традицию
угощать конфетами детей, даже незнакомых, обходящих дома в главные ре-
лигиозные праздники. По этой же причине появилась и реакция para (день-
ги): часто вместе с конфетами детям дают деньги, так что в конце их хожде-
ния набирается весьма приличная сумма. Ярко представляет турецкую кар-
тину мира и реакция el öpme: обычай целовать руку старшего, оказывая ему
этим уважение, сохраняется в турецком обществе до сих пор.
Обращают на себя внимание названия двух главных для турецкого об-
щества праздников Kurban Bayram и Ramazan: это как раз те духовные цен-
ности, которые остаются незыблемыми при смене поколений и эпох. Эти ре-
акции являются ключевыми ассоциациями турецкой культуры, отражающи-
ми ментальность нации.
Второй тип ассоциативной актуальности основан на резкой, внезапной
актуализации реакций на какое-то слово как следствие экстралингвистиче-
ских воздействий: условия, места, времени проведения эксперимента, про-
изошедших важных изменений в обществе, в мире. Это может быть отклик
109
на политическое или общественное событие, техническое или спортивное
достижение, появление нашумевшего романа, кинофильма, музыкального
произведения и т.д. Со временем событие может утратить злободневность,
новизна реакции стирается и вообще может быть сведена к минимуму в со-
знании носителей языка. Такие связи слов ассоциативно нестабильны, по-
этому принадлежат, скорее, к периферии ассоциативного значения слова, не-
смотря на то что их частота иногда высока. Так, в АП слова beyaz (белый)
турки записали имя популярного в первое десятилетие XXI века в Турции
шоумена Beyazıt Öztürk 19; в АП слова dağ (гора) на первом месте стоит ас-
социация Erciyes 121: если бы ассоциативный эксперимент проводился не в
Кайсери, который расположен у подножия вулкана Эрджиес, а в другом ту-
рецком городе, то частота этой реакции была бы существенно ниже.
Белорусы в середине XX века на стимул вулiца 18 раз записали Ленiна;
на стимул гадавiна 162 раза записано Кастрычнiка; в АП слова-стимула гра-
мадзянiн зафиксированы реакции СССР с частотой 301, БССР 16 — все эти
примеры заставляют задуматься над тем, что идеологически окрашенные ас-
социации временны и принадлежат ко второму типу ассоциативной актуаль-
ности. Тогда же на стимул год 79 раз записали 1970; в АП слова-стимула ме-
сяц на первом месте оказалась реакция май 229 — частота последних 2 реак-
ций объясняется исключительно временем проведения эксперимента. Инте-
ресно, что на стимул выдатна 34 раза была записана ассоциация пяць, ока-
завшаяся в первой пятѐрке по частоте: ныне шкала оценок иная, поэтому со-
временные белорусские учащиеся отвечали бы по-другому [10, c. 28, 31, 38,
36, 71, 29].
Наконец, третий тип ассоциативной актуальности связан с той перифе-
рийной частью АП, где располагаются индивидуальные реакции с низкой ча-
стотой. Индивидуальное ассоциирование часто основано на личных воспо-
минаниях, переживаниях как отражении индивидуальной картины мира. Так,
в славянском ассоциативном словаре 2004 года в ответ на белорусский сти-
мул дачка дважды записана реакция праблема; на стимул мужчына один раз
записано Дзiма; в ответ на стимул дурань по разу записано студэнт ПТУ или
што я нарабiў [9, c. 94, 158, 102].
Турки в ответ на стимул yazar (писатель) по разу ответили Gorki,
Puşkin и почему-то Çaykovskiy: имена классиков русской литературы и музы-
ки появились в ответах турецких русистов, тогда как остальным туркам такие
ответы не свойственны.
При всѐм различии трѐх типов ассоциативной актуальности вместе они
предстают как часть национальной картины мира и входят в понятие нацио-
нального менталитета, которые складываются в результате длительного ис-
торического процесса развития языка и культуры народа в целом и не долж-
ны представляться как постоянное свойство языка и культуры данного наро-
да [3].
ЛИТЕРАТУРА
1. Апресян, Ю.Д. Избранные труды: в 2-х т. — М., 1995.
2. Гумбольдт, В. фон. Избранные труды по языкознанию. — М., 1984. — С. 324-
326.

110
 3. Гухман, М.М. Лингвистическая теория Л. Вейсгербера / Вопросы теории языка в
современной зарубежной лингвистике. — М., 1961. — С. 123–162.
4. Ивашко, В.А. Как выбирают имена. — Минск, 1980.
5. Калюта, А.М. «О некоторых стереотипах коммуникативного поведения турок
(этнокультурный и психолингвистический аспекты)». POLILOG. Studia neofilologiczne
№ 1. — Słupsk. — 2011. — S. 191–204.
6. Kalyuta, A. Словарь ассоциативных норм турецкого языка: национально-
культурный компонент. 38 ICANAS. "Dilbilimi, dilbilgisi, dil eğitimi". Ankara, Atatürk
Kültür, Dil ve Tarih Yüksek Kurumu, cilt 2. — S. 867–883. — Türkiye, 2011.
7. Маслова, В.А. Лингвокультурология. — М., 2001.
8. Норман, Б.Ю. Грамматика говорящего. — Санкт-Петербург, 1994.
9. Уфимцева, Н.В., Черкасова Г.А., Караулов Ю.Н., Тарасов Е.Ф. Славянский ассо-
циативный словарь: русский, белорусский, болгарский, украинский. — М., 2004.
10. Цiтова, А.I. Асацыятыўны слоўнiк беларускай мовы. — Мiнск, 1981.

Р.М. Ковалева (Минск, БГУ)

СИСТЕМА «СЛОВЕСНОЕ ИСКУССТВО»
Примем к сведению, что словесное искусство имеет целью постоянное
производство эстетически оформленных смыслов с использованием особого,
художественного, языка и социально-политического письма. Оно представ-
ляет собой сложноорганизованную динамическую систему, погруженную в
стихию национального языка и текучих культурно-исторических смыслов. В
этой системе традиционно выделяют два полюса — фольклор и литературу.
Тогда встает вполне закономерный вопрос: а что между ними? На наш
взгляд, странная, почти не изученная сфера инициарного (лат. initiare —
начинать) творчества, столь же древнего, как и фольклор. Некоторые ученые
называют раннюю стадию развития словесного искусства монофольклорной.
Полагаем, что никакая культура, фольклорная в том числе, не может быть
однополюсной. Для ее развития необходима некая неравновесность. Такая
неравновесность в древние времена достигалась за счет существования са-
крализированной сферы, в ведении которой находилась обрядность жизне-
обеспечения коллектива, и профанической, организующей, к примеру, тру-
довые усилия ритмичными возгласами.Инициарное творчество поставляло
сырой материал для этих сфер, который принимался или отвергался. Так по-
степенно оформлялись модели, служащие каркасом традиции.
Инициарная сфера — это и предфольклор, и постфольклор, что-то вро-
де полигона или котла, в котором все кипит, бурлит, остывает, разрывается,
сдвигается, снова закипает и так бесконечно. По своим основным параметрам
она отличается от фольклора и литературы, по частным — имеет с ними точ-
ки соприкосновения и каналы связи.
Таким образом, система «словесное искусство» состоит из трех сопо-
ложенных базовых систем — фольклора, инициарного творчества, художе-
ственной литературы.Графически эту систему можно представить в виде
трех соприкасающихся кругов, образно — в виде тройной галактики с раз-
мытыми очертаниями, существующей во вселенной культурных смыслов.
111
Связь между частями, частями и целым носит переменно-динамический ха-
рактер, то есть в какое-то время она усиливается, в иное ослабевает или ме-
няет вектор. Формы связи типологически определенны, но реально, в разные
эпохи, в разном этнокультурном контексте, они уникальны и неповторимы,
что и определяет необходимость диахронно-синхронного подхода к их изу-
чению.
Структурное своеобразие каждой из частей выявляется при рассмотре-
нии их в координатах рецептивной эстетики.

Система «Литература»

Традиция

Автор Художественное
произведение Читатель

Реальность

Схема заимствована из учебного пособия В.Г. Зинченко, В.Г. Зусмана,

З.И. Кирнозе «Литература и методы ее изучения. Системно-синергетический
подход» (М., 2011. С. 24).

Система «Инициарное творчество»

Предтрадиция / Клише / Нова-

ции
Автор Произведение инициарного ти- Слушатель/ Читатель
па
Реальность

Система «Фольклор»
Носитель Традиция
Автокоммуни-

традиции
Фольклорное
кация

Реципиент произведение
«Автор»
Реальность
Слушатель

Фольклористика — относительно молодая наука, потому и в теории

фольклора не поставлена точка. Долгое время в ней боролись две концепции
понимания специфики фольклора. Одни ученые считали, что между фольк-
лорным и литературным творчеством нет принципиальной разницы, по-
скольку фольклор творят отдельные одаренные личности. Другие абсолюти-
зировали различия. Третьи предлагали компромиссное решение, говоря о
112
диалектическом единстве индивидуального и коллективного начал в фольк-
лорном творчестве. Отмечалась также разница между фольклорной и литера-
турной традицией: первая основана на преемственности, вторая на перера-
ботке опыта предшественников. Возможно, введение понятия «сфера иници-
арного творчества» расширит представление о системе словесного искусства
и направит дискуссию в новое, более продуктивное, русло.
Столь же остро стоял вопрос об авторстве в фольклоре и литературе.
Сейчас в теории литературы принято учитывать и различать биографическо-
го автора и концепированного, то есть растворенного в тексте. В фольклоре,
как следует из схемы, на месте литературного автора видим триединство «ав-
тор» — носитель традиции — слушатель. Рецепция фольклорного произве-
дения, в отличие от литературной, есть в определенной степени автокомму-
никация.Инициарный автор теоретически занимает срединное положение
между фольклорным и литературным как некий колебательный контур, что в
ряде случаев позволяет ему перемещаться через границу в одну и другую
сторону.
Понятие «фольклорный автор» — абсолютный теоретический кон-
структ. Этот «автор» не имеет материальной закрепленности, что не лишает
его определенного лица. Можно сказать, мы встречаемся с суперличностью.
Назовем ее поющий — говорящий — пляшущий народ, в среде которого есть
реальные слушатели, простые носители традиции, а также классические, чье
исполнительское мастерство становится нормой, а творчество — эстетиче-
ским образцом, цементирующим традицию.
Основой триединства автор — носитель традиции — слушатель явля-
ется феноменологический фактор фольклорного сознания и жанрово ориен-
тированного мышления. Фольклорное сознание — базис народной культуры,
результат коллективного творчества, аккумулирующего общий духовный
опыт, прежде всего мифоритуальный, нацеленный на познание мира и жиз-
нестроение. Из речевой стихии оно отбирает первичные формулы, клише,
структуры, ритмы, формирует первоначальный эстетический капитал, кото-
рый будет использоваться в синхронии фольклорного процесса и отзывается
в фольклоре последующих эпох. В сущности вся обрядовая магическая прак-
тика, представленная календарной обрядностью и заговорами, построена на
первичных семантических примитивах, выделенных А. Вежбицкой. С учетом
жертвоприношения как обязательной части обряда календарная обрядность,
дошедшая до наших дней в богатстве песенного наполнения, укладывается в
простую семантическую схему: хотеть — некто — давать — брать — воз-
вращать (в виде жертвы).
Первоначально фольклорное мышление бессознательно формирует
экстражанры, нечто аморфное, растворенное в речи, но в смысловом плане
внутренне структурированное типа известных сегодня присловьев. Поверий,
примет, заговоров и т.д. Затем наступает эра жанрового мышления в сфере
песни-танца, песни-хоровода, песни-движения (типа танка). Сдвиг в фольк-
лорном мышлении рождает свадебную обрядовую песню, а позднее, в новое
время, необрядовую лирическую. Фольклорная проза не появилась одномо-
113
ментно. Она так же, как и песня, двигалась рывками, обогащая фольклорное
мышление новыми структурами. И все это долитературное творчество под-
питывалосьинициарным, посылающим в формирующуюся традицию свои
сигналы, реестр предложений и т.д.
Что касается типологии связей фольклора и появившейся на арене ис-
тории и культуры письменной литературы, которой предшествовала стадия
устной, связанной с творчеством профессионалов своего времени, то она
осмыслена в самом общем виде. Применительно к реальной культурно-
исторической ситуации говорят о взаимодействии фольклора и литературы,
влиянии, заимствовании, традиции. При конкретном анализе отмечают нали-
чие в ткани литературных произведений фольклорных образов, мотивов, сю-
жетных ситуаций, ходов, аллюзий, реминисценций. В свете развития идей
М.М. Бахтина о диалоге сосредотачиваются на интертекстуальности и ин-
тертексте. Мы предпочитаем более общий термин «интеграция», рассматри-
вая ее в эксплицитном или имплицитном виде.
В науке хорошо известны два типа интеграции: фольклоризм, который
часто является мифофольклоризмом, и фольклоризация.
Фольклоризм и мифофольклоризм — мощный поток, заявившись о се-
бе сразу же, на стадии литературогенеза. Если все европейские литературы,
за исключением греческой, имели дело с предыдущей литературной тради-
цией, родным фольклором и мифологией, то греческая, по словам
О. М. Фрейденберг, росла из фольклора изнутри, органически. Если грече-
ский фольклор мог быть литературой и не быть ею, то любой другой фольк-
лор не мог напрямую перекалиться в литературу, а она уже не могла возник-
нуть из национального фольклора. Последующие младописьменные литера-
туры начинали с обработки фольклорной традиции, но не вырастали из нее.
Молодая восточнославянская литература, как и следовавшая за грече-
ской римская, получила структуру жанров в готовом виде исключительно из
литературной традиции, а не из фольклора, который уже только интегриро-
вался в нее. Типология художественного мышления авторов обусловила ряд
типов фольклоризма. Мы выделили двенадцать основных, объединив их в
три группы:1. Органичный, структурно-информационный, бытийный.
2. Порождающий, трансформационный, рационалистический, конструктив-
ный. 3. Стихийный, интуитивный, наивный, естественный, мистический.
Переход литературных произведений в фольклорную сферу называется
фольклоризацией. Насколько нам известно, типы фольклоризации не выде-
лены и не описаны, хотя эмпирического материала собрано немало. Отметим,
что при фольклоризации оригиналы произведений продолжают оставаться в
сфере литературы в неизменном, письменно зафиксированном виде. Значи-
тельно реже фольклор полностью поглощает отдельные произведения или
жанр в целом. Так, при исчезновении класса древнерусских гусляров-баянов,
профессиональных сказителей, без остатка перешел в фольклор русский сти-
хотворный эпос — былины.
Особая линия фольклоризации — переделки исходного литературного
текста при сохранении некоторых его опознавательных примет. Известно,
114
например, несколько версий «Катюши» М. Исаковского, «Ручников»
В. Вербы. Фольклоризацией является и эксплуатация исходной модели
(структурной и содержательной), как случилось с так называемыми «садист-
скими» стихами.
Инициарное творчество — жизненно необходимый для фольклора и
литературы сегмент словесного искусства. Правда, его результаты всегда
ниже и фольклорных, и литературных, а в ряде случаев вообще не подлежат
эстетическому анализу. Это сфера деятельности сонма самоучек, энтузиа-
стов, имеющих творческую жилку. В любом случае они стремятся подняться
до профессионального уровня. И некоторым из них это удается.
Предпосылкой перехода произведения из инициарной области в фоль-
клорное бытование является гармоничное созвучие с фольклорной эстетикой.
Таким образом пополнялся, к примеру, фонд необрядовых песен, частушек,
анекдотов, легенд, исторических песен и др. При этом произведение всегда
было откликом на запрос своего времени. Примером служит «афганский» пе-
сенный цикл. У белорусов были попытки создать исторические песни, но в
целом жанр оказался невостребованным. В русском фольклоре, наоборот, ис-
торические песни — богатейшая, разветвленная область эпики, имеющая ис-
токоминициарное творчество.
При переходе произведения из инициарной сферы в фольклорную оно
отрывается от автора и включается в процесс «обкатки», «огранки». Такова,
на наш взгляд, модель сопряжения коллективного и индивидуального в си-
стеме словесного искусства.
Иначе обстоит дело при переходе границы между инициарным, если
угодно, самодеятельным, любительским творчеством и художественной ли-
тературой. Ее пересекают творчески одаренные авторы со своим стилем, «го-
лосом», своей степенью новизны, оригинальности.
Общим для фольклора и литературы является наличие мерила — клас-
сического ядра, идеала формы и содержания, гармонии рационального и
эмоционального, структурного и выразительного. Этим они отличаются от
инициарного творчества, такого ядра не имеющего. Если фольклорный дис-
курс — это системно организованный художественный язык, особенностью
которого является традиционность, если литературный дискурс — это дви-
жение от традиции к богатству и разнообразию идиолектов, не инициарный,
с одной стороны, вечный поиск, вливающий свежую кровь в словесное ис-
кусство. Так, например, даже Марина Цветаева до поры до времени не веда-
ла, что она поэт. С другой стороны, инициарный дискурс являет себя как
набор штампов, принятых за художественную норму, что наблюдается в слу-
чае, когда пишущая личность обслуживает народ, поющий в самодеятельных
коллективах, поставляя в основном лирические и патриотические песни (в их
числе, например, песни-визитки родного города, поселка, деревни). С третьей
стороны, это поле графомании. Интернет явил феномен пишущего народа,
зримо обозначив сферу инициарного творчества на современном этапе, твор-
чества, издавна не знающего внутренней иерархии, эволюции, развития, но
находящегося в процессе диалога с фольклором и литературой. Исследовате-
115
ли справедливо начинают говорить про эстетику китча, мещанского романса,
блатной песни, городских и дворовых кантов и т.д., которые воспринимаются
если не как фольклор, то нечто, очень близкое к нему, а потому достойное
внимания и изучения.

О.О. Ленькова (Минск, БГУ)

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ БИБЛЕЙСКИХ МОТИВОВ, СЮЖЕТОВ
И ОБРАЗОВ В ЭПИСТОЛЯРНОМ РОМАНЕ Э.-Э. ШМИТТА
«ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ПИЛАТА»
Библия — неисчерпаемый источник вдохновения как для искусства в
целом, так и для литературы в частности. Попытки интерпретировать биб-
лейские сюжеты, мотивы и образы предпринимались во все времена. Текст
«Книги книг» с момента появления являлся возможностью выразить автор-
ские эстетическо-этические ценности посредством его переосмысления.
Реминисценции, отсылки к Библии встречаются и в литературе начала
XXI в. Причем именно в это время царит многообразие точек зрения, кото-
рые, пересекаясь, порождают новые взгляды на историю. Как пишет
Е.А. Леонова, анализируя традицию освоения Библии в литературе, для од-
них людей эта история является практически реальностью, переходящей из
прошлого в будущее. Для других — это то, во что по определению следует
верить людям верующим. Для третьих — это часть культурной традиции,
неиссякаемый источник сюжетов, мотивов, образов. Для четвертых — вымы-
сел, ложь, которую необходимо разоблачить [1, с.41]. Общим для всех точек
зрения является неоспоримый факт: история эта загадочна, почти не постиг-
нута, несмотря на временную дистанцию и многочисленные попытки по-
своему ее представить и тем самым приоткрыть завесу тайны.
Французская литература обращалась к библейским образам и мотивам
на протяжении всей своей истории. Однако особый интерес в рамках рас-
сматриваемой темы представляет для нас творчество современного француз-
ского писателя Э.-Э. Шмитта (Eric-Emmanuel Shmitt, род.1960). Важнейшее
место среди произведений последних десятилетий, посвященных Библии, за-
нимает его роман «Евангелие от Пилата» («L‘Evagélie selon Pilate», 2000).
Неоспоримо, что библейская парадигма в произведении является главен-
ствующей. Здесь задействованы самые различные библейские мотивы и об-
разы. Автор умышленно наводит читателя на ассоциации с Библией через
название произведения, географические наименования, систему персонажей,
упоминаемые эскизно и подробно прописанные события.
Сюжет романа сводится к детективному расследованию, которое пред-
принимает прокуратор Иудеи, желая найти исчезнувшее тело распятого
Иисуса. Автор, ранее уже обращавшийся к мировым религиям, пишет роман
не столько об Иисусе, сколько о Понтии Пилате, который по-своему пере-
осмысливает историю жизни и смерти «Ешуа з Галiлеi» [цит. по: 2]. Жанро-

116
вую принадлежность произведения определить довольно трудно, однако
условно назовем его синтезом романа-исповеди и эпистолярного романа.
Из всех возможных ветхозаветных и новозаветных сюжетов Э.-
Э. Шмитт избрал историю последних суток жизни Христа, раскрывая тем са-
мым свою философскую концепцию: склонность к поэтике диалога, которая
проявляется на всех уровнях художественного текста. Создавая романы, пье-
сы или новеллы, автор стремится продемонстрировать возможность каждого
вступить в диалог, что противопоставляется неспособности к нему, характе-
ризующей современную эпоху «монолога». В этой связи французский проза-
ик избирает героем «Евангелия от Пилата» человека, благословленного вести
диалог и тем самым изменить мир, — Иисуса.
Диалог проявляется на уровне композиции в анализируемом романе.
Условно два раздела произведения (исповедь приговоренного к смерти, а за-
тем письма от Пилата, идущего по следу пропажи, к Титу) — это две боль-
шие реплики. События через них описываются не синхронно, а одно за дру-
гим. Авторы реплик полемизируют друг с другом, взаимно расширяя и обо-
гащая собственное мировоззрение. Эти реплики являются своеобразной раз-
нонаправленной оппозицией. Так, оппозицией к истории Иешуа полемикой с
ней является история Пилата. Сама организация текста писателем, поэтика
произведения, строится по схеме диалога — персонажей, их идей или миро-
воззренческих концепций.
Неиссякаемый интерес к Библии неразрывно связан с попытками про-
анализировать ее самый главный и самый загадочный образ — образ Иисуса.
Значение образа Христа для современной литературы можно резюмировать
словами Клавдии, жены Пилата, из романа Шмитта: «Ешуа не было нiякага
сэнсу заставацца тут. Цалкам дастаткова, што ѐн прыйшоў адзiн раз. Ён
зрабiў усе, каб чалавек быў свабодным, ѐн падае нам знак веры сваѐй гiсто-
рыяй, але пакiдае свабоду тлумачыць гэты знак» [2, с. 70]. Попытки объяс-
нить этот знак предпринял также и Э.-Э. Шмитт.
В романе французского автор Иешуа, Иисус, на первый взгляд совер-
шенно не отличается от обычного человека, автор не наделяет его в глазах
остальных персонажей «божественными» характеристиками. Более того, он
обрисован как обладатель: «невыразнага выгляду, жудаснага галiлейскага,
сялянскага акцэнту». Но в своих отношениях с окружающим миром герой
наделяется, как и Христос, моральностью, искренностью, непоколебимостью,
что возвышает его над окружением и отличает от других персонажей.
В романе «Евангелие от Пилата» необычно для библейских интерпре-
таций находит свое воплощение тема предательства. У Шмитта ни Иуда, ни
апостолы не являются предателями. Первый, скорее наоборот, — самый вер-
ный последователь Христа, едва ли не пророк: «Ты павiнен вярнуцца ў Еру-
салiм, Ешуа. Хрыстос даб‘ецца трыумфу там, кнiгi ясна кажуць пра гэта. Ты
будзеш прынiжаны, катаваны, забiты, а потым уваскрэснеш. Табе давядзецца
перажыць вельмi цяжкiя хвiлiны» [2, с. 145]. Иуда (в белорусском переводе
романа — Егуда) показан мучеником, взявшим на себя роль предателя лишь
с той целью, чтобы помочь наставнику осуществить предначертанную свыше
117
миссию. Поступок Иуды — жертва, которую, тем не менее, истово верующий
ученик приносит с покорностью. Догадавшись, что именно он из всех других
апостолов был избран для роли предателя, Иуда ведет следующий диалог со
своим наставником: «Егуда: Я прадам цябе сiнедрыѐну. Прывяду вартаў у
Гефсiманскi сад. Пакажу на цябе. А потым павешуся. — Ешуа: Не, Егуда, я
так не хачу. — Егуда: Але ж ты iдзеш на крыж! Значыць я маю права па-
весiцца. — Ешуа: Егуда, я дарую табе. — Егуда: Але я не дарую сабе!» [цит
по: 2]. В своей вере в Мессию он порой сильнее и убедительнее, чем сам
Христос. «Госпадзе, чаму я не маю такой веры, як Егуда?» [цит по: 2]– не раз
мысленно вопрошает Иешуа, обвиняя себя в простом человеческом страхе
перед смертью и постоянном сомнении в правильности принятых решений.
В романе присутствует библейский экзистенциальный мотив одиноче-
ства в толпе. Э.-Э. Шмитт, который творит в контексте французской фило-
софской традиции, интерпретировал данный мотив через призму собственно-
го понимания. Признаваясь в интервью, что ему ближе экзистенциализм
Паскаля, нежели Сартра, писатель склонен думать, что постигнуть мир в
осмысленной целостности мы неспособны через свою ограниченность. Нель-
зя назвать мир ни добрым, ни злым, не познав его полностью. И способом
познания для Ешуа стало сначала его одиночество, а затем путь к Богу как
преодоление этого одиночества. Шмитт раскрывает и проблему экзистенци-
ального выбора, перед которым оказывается герой в сложных и решающих
ситуациях: «Я мусiў збегчы….Заблуканы сярод бязлiчных сцяжынак, вельмi
пабожны для адных, бязбожны для iншых, прызнаны, адрынуты, загнаны, за-
трыманы, арыштаваны, чаканы, шанаваны, абражаны, абгавораны, улюбѐны,
пагараджаны, абагаўлѐны, я перастаў быць чалавекам, ператварыўшыся ў пу-
стую карчму на скрыжаваннi соцен дарог. Я зрабiўся рэхам чужых галасоў. I
я ўцек» [2, с. 36]. Выбор сделан.
Еще один библейский мотив — пророчества — Э.-Э. Шмитт развивает
через образ Иешуа, который, пророчествует с самых первых строк романа,
заранее зная свою судьбу. Обращается Христос и к людям, употребляя в этих
случаях обобщенно-личное местоимение «мы», не отделяя себя от себе по-
добных: «Мы будзем разам, пакуль будзем любiць адзiн аднаго» [2, с. 51]. В
романе французского писателя, однако, пророчествует и Иуда, хотя его пред-
сказания касаются в основном судьбы Христа: «Ты памрэш, але ўсяго на не-
калькi дзѐн, Ешуа, на тры дни. А потым уваскрэснеш» [2, с. 55].
Библейский мотив пути в произведении Э.-Э. Шмитта имеет ключевое
значение. Путь Иешуа — это путь, уготованный ему свыше, путь, который
тому необходимо пройти ради спасения человечества. Он отправляется в
Иерусалим, и эта дорога неразрывно связана с постоянным чувством тревоги.
В романе стезя, по которой следует герой, сопровождается его внутренней
борьбой и изменениями: «Я не мог захаваць ад самога сябе праўды: я мя-
няўся» [2, с. 35]. Однако не менее важен и путь Понтия Пилата к разгадке
тайны исчезновения тела Христа: это аллегорическая дорога к христианской
вере.

118
 Следует отметить, что в романе «Евангелие от Пилата» по-своему ин-
терпретируется тема любви мужчины и женщины. Автор устами исповеду-
ющегося Христа вводит в произведение рассказ о Ребекке, избраннице моло-
дого Ешуа, с которой он прекращает все отношения и отменяет свадьбу по-
сле того, как она прогнала голодающих во время богатого застолья. Однако
отказываясь от любви земной, Ешуа получает, а главное — отдает, гораздо
большее: чувство иного порядка. «Я выбраў не шчасце, а любоў. Не каханне,
якое адчуваў да Рэбэкi, што раздзяляе людзей, вылучаючы адну асобу. Я вы-
браў любоў для ўсiх. Любоў да тых, каго не любяць». Образ же Марии Маг-
далины находит воплощение в шмиттовской Мириам из Магдалы, однако она
упоминается в романе лишь как спасенная Иисусом от толпы людей блудни-
ца, впоследствии его верная последовательница, «жанчына сярод iншых
жанчын» [2, с. 22].
Таким образом, практически все главные библейские образы (Иисус
Христос, апостолы, Мария Магдалина, Понтий Пилат), а также библейские
мотивы (жертвенность, покорность, одиночество, искупление) отражены в
рассматриваемом романе. Произведение Шмитта — это роман-вопрошание,
диалог рационализма и веры, бытового и сакрального, банального и чудесно-
го, материального и духовного. «Евангелие от Пилата» является примером
того, что настоящий писатель на пути к реализации своего истинного при-
звания — дарить людям надежду — не может в своем творчестве так или
иначе не затронуть «Книгу книг». Французский автор не просто переосмыс-
лил библейскую историю — он попытался найти ответ на вечные вопросы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Лявонава, Е.А. Iнтэрпрэтацыя бiблейскiх вобразаў, мацiваў у рамане Ўладзiмiра
Караткевiча «Хрыстос прызямлiўся ў Гароднi» i сусветная лiтаратурная традыцыя / Бела-
руская лiтаратура XX ст. у еўрапейскiм лiтаратурным кантэксце: вучэбны дапаможнiк для
студэнтаў фiлалагiчнага факультэта. — Мiнск, 2002. — С. 40–71.
2. Шмит, Э.-Э. Евангелле Паводле Пилата / пераклад з французскай мовы
А. Хадановiча. — Мiнск, 2012.

Д.Ю. Медведев (Минск, БГУ)

ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ПЕРИФЕРИИ
ОДНОГО СЕМАНТИЧЕСКОГО ПОЛЯ
В данной работе представлены результаты направленного ассоциатив-
ного эксперимента, проведенного с 10 лексемами, входящими в периферию
семантического поля глаголов речи.
На первом этапе работы из МАС были выписаны 87 глаголов, в кото-
рых сема ‗речь‘ являлась периферийной. Это значение было не единствен-
ным у глаголов, а являлось, как правило, результатом семантической дерива-
ции и имело помету «переносное», часто являлось стилистически маркиро-
ванным, т.е. относилось к просторечию или разговорному стилю.
Все лексемы в соответствии с их «неречевыми» значениями оказалось
возможным разделить на 10 групп и 34 подгруппы. В целом, подавляющее
119
количество лексем (72 из 87) имели пространственное значение (58 лексем) и
значение тактильного взаимодействия (14). Лексемы с пространственным
значением были определены в группы: «движение» (так как движение — это
перемещение в пространстве), «пространственное взаимодействие: соедине-
ние/отделение», «движение + взаимодействие», «преодоление ограничения
пространства». Лексемы со значением тактильного взаимодействия вошли в
группы «тактильное взаимодействие», «действие (ударять) + шум», «дей-
ствие (ударять) + звук» (14). Группы лексем на основании семантической
близости входящих в них глаголов были разделены на подгруппы.
Далее были отобраны 10 лексем, входивших в следующие группы и
подгруппы:
1) группа «Движение»:
 движение вниз (ронять, проронить);
 движение как перемещение предмета (нести);
 движение и взаимодействие (снестись, сноситься);
2) группа «Нарушение исходного состояния объекта»:
 деструктивное воздействие (ломать, коверкать);
 изменение протяженности в пространстве (затянуть, растянуть,
растягивать).
С этими лексемами был проведен направленный ассоциативный экспе-
римент, реакциями в котором должны были быть только глаголы речи. В
эксперименте приняли участие студенты-филологи I — IV курсов БГУ. Всего
было опрошено около 50 человек, общее число реакций составило 496 лек-
сем. Все реакции на определенное слово были разделены на имеющие сему
‗речь‘ и не имеющие этой семы.
На основании проанализированных словарный толкований реакций и
стимулов был составлен общий список из 94 сем, которые были разделены на
10 групп: речь, пространство и форма, речевая информация, действие, объект
и субъект речи (адресат и адресант), чувственное восприятие, психические
феномены, оценка, время, функции речи.
Наиболее многочисленными оказались группы «Речь», «Пространство
и форма», «Речевая информация», в которых находятся 49 сем, т.е. 52 % от
общего числа сем. Таким образом, большая часть сем в проанализированных
глаголах входит в группы «Речь» и «Речевая информация» (32 семы, или
34%), которые формируют «речевые» компоненты лексического значения.
Следовательно, данные направленного ассоциативного эксперимента свиде-
тельствуют о том, что исследованные глаголы входят в семантическое поле
глаголов речи.
Вместе с тем, количество реакций, включающих те или иные семы,
позволяет говорить о том, что степень вхождения этих слов в указанное се-
мантическое поле неодинакова (количество реакций с речевыми и неречевы-
ми семами для каждого стимула приведено в таблице 1).

120
 Таблица 1
Количество реакций с речевыми и неречевыми семами на глаголы-стимулы
Стимул общее Количество ре- в% Количество ре- в%
кол-во акций с рече- акций с нере-
реакций выми семами чевыми семами
Проронить 38 18 47 20 53
Ронять 42 22 52 20 58
Нести 39 34 87 5 13
Сноситься 40 25 63 15 37
Снестись 38 17 45 21 55
Коверкать 38 9 24 29 76
Ломать 42 11 26 31 74
Затянуть 43 19 44 24 56
Растянуть 37 18 49 19 51
Растягивать 40 17 43 23 57
Из таблицы видно, что у глаголов коверкать, ломать (подгруппа «де-
структивное воздействие») речевое значение осознается слабо, поскольку ко-
личество неречевых реакций (29 и 31 соответственно) значительно превосхо-
дит количество речевых (9 и 11 соответственно).
У глаголов же проронить и нести, напротив, речевое значение являет-
ся устойчивым компонентом семантики и употребление их именно в речевом
значении привычно для носителей языка.
Среди глаголов группы «Движение» были исследованы лексемы под-
групп «Движение вниз» (проронить, ронять), «Движение как перемещение»
(нести) и «Движение и взаимодействие» (снестись, сноситься). На них было
получено 255 реакций. В направленном ассоциативном эксперименте наибо-
лее частотной семой «неречевых» реакций для глаголов данной группы ока-
залась сема ‗Движение‘, которая присутствовала в 31 реакции (включая сему
‗перемещение в пространстве‘ для глагола нести). В ассоциациях на все сти-
мулы эта сема оказывалась наиболее частотной. Таким образом, общее зна-
чение указанных глаголов, сформулированное на основании анализа словар-
ного толкования, было подтверждено и результатами направленного ассоци-
ативного эксперимента.
Для глагола подгруппы «Движение как перемещение» наиболее рас-
пространенными являются речевые семы ‗незначительность речевой инфор-
мации‘ (21 реакция из 50) и ‗недостоверность речевой информации‘ (12 ре-
акций).
Наиболее распространенными речевыми семами у глаголов подгруппы
«Движение и взаимодействие» являются семы ‗чередуемость субъекта и ад-
ресата‘ (19 реакций из 106) и ‗передача речевой информации‘ (15 реакций).
Таким образом, наиболее частотными речевыми семами для слов дан-
ной группы являются семы, связанные с речевой информацией, т.е. в созна-
нии носителей языка речевое значение слов данной группы связано с содер-
жательной стороной высказывания.
Отметим, что в большинстве случаев (за исключением подгруппы
«Движение и взаимодействие») характеристика речевой информации оказы-
121
вается негативной (ср.: незначительность, неуместность, недостоверность).
Таким образом, речевое значение глаголов этой группы чаще всего связано с
негативной характеристикой плана содержания речи.
Во вторую исследованную группу («Нарушение исходного состояния
объекта») входят глаголы подгрупп «Деструктивное воздействие» (ковер-
кать, ломать) и «Изменение протяженности в пространстве» (затянуть,
растянуть, растягивать). Эти глаголы не обнаруживают такой же близости
семантики в пределах группы, как глаголы группы «Движение». Вместе с
тем, семантическая близость лексем обнаруживается в пределах подгрупп.
У глаголов подгруппы «Деструктивное воздействие» наиболее частот-
ными неречевыми семами оказываются семы ‗нарушение исходного состоя-
ния объекта‘ (32 реакции из 90) и ‗деструктивное воздействие‘ (20 реакций из
90). Эти данные подтверждают семантическую близость глаголов коверкать
и ломать и справедливость их объединения в одну подгруппу. Речевое зна-
чение этих глаголах формируется семой ‗недостоверность информации‘
(14 реакций из 90).
У глаголов подгруппы «Изменение протяженности в пространстве» ча-
стотными оказались неречевые семы ‗продолжительность‘ (21 реакция из
151) и ‗интенсивность действия (скорость, низкая)‘ (15 реакций).
Таким образом, наиболее частотными оказались неречевые реакции,
связанные с временной характеристикой действия (поскольку скорость — это
тоже временной показатель), хотя прямым значением данных лексем являет-
ся, все же, изменение пространственных свойств предмета.
Такое противоречие объясняется распространенной в языке моделью
метафорического переноса от конкретного к абстрактному. В данном случае
эта модель реализуется на основе переноса от пространства ко времени. У
лексем коверкать и ломать эта модель проявляется в виде «негативное воз-
действие на конкретный предмет (объект реального мира) — негативное воз-
действие на идеальный предмет (речевая информация)».
Речевое значение лексем данной подгруппы представлено частотными
семами ‗гармоническая организация речи‘ (14 реакций из 151), ‗нечеткость
ПВ речи‘ (12 реакций) и ‗интенсивность ПВ речи (скорость, низкая)‘ (9 реак-
ций). Следует отметить, что сема ‗гармоническая организация речи‘ присут-
ствует только в реакциях на стимул затянуть, поэтому не является показа-
тельной для подгруппы в целом. В реакциях на все три лексемы данной под-
группы присутствуют семы, связанные с недостатками плана выражения ре-
чи. Следовательно, лексемы данной подгруппы называют артикуляционные,
фонетические недостатки речи, дополняя тем самым семантику лексем под-
группы «Деструктивное воздействие», которые в первую очередь относят нас
к плану содержания речи.
Таким образом, можно утверждать, что в целом глаголы данной группы
обнаруживают тенденцию к метафоризации исходного значения по модели
от конкретного к абстрактному.
Экспериментальные данные свидетельствуют о том, что некоторые се-
мы, вычленяющиеся при анализе результатов направленного ассоциативного
122
эксперимента (а следовательно, осознаваемые носителями языка), не фикси-
руются словарем. Так, у глагола проронить не фиксируется значение не-
преднамеренности речи/действия, а у глагола ронять — неуместности и не-
достоверности речевой информации, хотя эти реакции, как было показано
выше, являются частотными. У глаголов коверкать и ломать не отмечена
словарем сема ‗недостоверность информации‘, а по результатам направлен-
ного ассоциативного эксперимента эта сема является самой частотной в ре-
чевых реакциях.
Одновременно с этим, фиксируются такие варианты значения, которые
оказываются нерелевантными для носителей языка, а потому, вероятно, они
редко употребляются в речи. Так, у глагола проронить словарь фиксирует
значение «пропустить что-либо сказанное, прослушать», тогда как в резуль-
татах эксперимента нет реакций с подобной семой. Такие значения не обла-
дают прагматической значимостью для носителей языка.
Проведенный анализ ограниченного числа лексем может быть произве-
ден и с остальными выбранными глаголами. Установленные закономерности
номинации, возможно, проявятся и при анализе остальных глаголов, которые
образуют периферию семантического поля глаголов речи.
ЛИТЕРАТУРА
1. Василевич, А.П. Исследование лексики в психолингвистическом эксперимен-
те. — М., 1987.
2. Словарь русского языка: в 4-х т. 4 т. / АН СССР, Ин-т рус. яз.; под ред. А.П. Ев-
геньевой. — М., 1981–1984.
3. Лакофф, Дж. Метафоры, которыми мы живем [Электронный ресурс]. — 2004. —
Режим доступа http://www.philology.ru/linguistics1/lakoff-johnson-90.htm. — Дата доступа:
02.02.2012

Л.Г. Мощенская (Минск, БГУ)

ЕЩЕ РАЗ О ЗАГАДОЧНОСТИ РУССКОЙ СКАЗКИ
«КУРОЧКА РЯБА» (КАНОНИЧЕСКИЙ ТЕКСТ)
Курочка ряба едва ли не первый художественный текст, с которым
многочисленные поколения детей начинают усваивать русский язык и со-
здавать представление о гармонии мира. При всей своей доступности про-
стоте эта сказка остается во многом загадочной: в ней в свернутом виде
представлена далеко не простая информация, которую старались и старают-
ся раскрыть взрослые умы, работающие в разных областях знаний. Послед-
ней работой, посвященной сказке, является раздел монографии В. И. Коваля
«Курочка ряба», в которой автор основательно обобщает результаты интер-
претации сказки, включая и материалы развернувшийся дискуссии и в сети
интернета [1, с. 43–59]. Он приводит разные варианты Курочки рябы (далее
сокр. КР) от классического канона до «фольклорных изысков» современных
«инновационных» текстов, не имеющих никакого отношения к традицион-
ному фольклорному миропониманию. Проблема интерпретации КР по-
прежнему остается незакрытой. Варианты КР, зафиксированные в русском,
белорусском, украинском фольклоре, требует типологического изучения тек-

123
ста по самым разнообразным параметрам, которые помогли бы разобраться в
смысловом пространстве сказки и найти ее прототип, включая и классиче-
ский детский канон. В. И. Коваль, соглашаясь с мнением В.Я. Проппа, счита-
ет прототипом КР сказку-катастрофу, опубликованную А. Н. Афанасьвым в
собрании «Народные русские сказки» под №№ 70, 71 [1, с. 47–48].
Варианты КР, относящиеся к трагическому типу сказки, известны в за-
писях белорусских и украинских текстов [1, с. 50–54], но канонический текст
КР, восходящий к трем обработкам сказки, созданных К.Д. Ушинским,
А.Н. Толстым и М. Булатовым, вряд ли может восходить к полному тексту
сказки-катастрофы, т.к. она требует полной сюжетной, смысловой, структур-
ной трансформации исходного текста. На наш взгляд, прототипом для канона
КР может послужить неполный текст сказки-катастрофы, приведенный в
примечании В.Я. Проппа, который редактировал «Народные русские сказки»
А.Н. Афанасьева в издании 1958 г. [2]. Приведем оба текста КР: текст-1 по
примечанию В. Я. Проппа [2, с. 477–478] и канонический текст-2 в обработ-
ке К.Д. Ушинского. Подчеркнем в них расхождения.
Текст-1. Жили себе дед и баба, у них была курочка ряба. Снесла под по-
лом яичко. Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибегла
да хвостиком раздавила. Дед плачет, баба плачет, курочка кудахчет, воро-
та скрипят, с двора щепки летят.
Текст-2. Жили-были себе дед и баба, и была у них курочка ряба. Снесла
курочка яичко не простое — золотое. Дед бил-бил — не разбил; баба била-
била — не разбила. Мышка бежала, хвостиком махнула: яичко упало и раз-
билось. Дед плачет, баба плачет, а курочка кудахчет: «Не плачь, дед, не
плачь, баба, я снесу вам яичко другое, не золотое — простое».
В тексте-1 важным являются два сюжетных момента: 1) место, где ку-
рочка снесла яйцо. В мифопоэтической картине мира пространство под по-
лом относится к «чужому», опасному для человека. И яйцо, снесенное в не-
чистом месте, может обладать сверхъестественными возможностями; 2) в
тексте не упоминается материальный признак яйца (золотое), Но этот при-
знак, по-видимому, редко фиксируется в текстах КР, т. к. из всех вариантов
сказки, приведенных В. И. Ковалем, он упоминается только в одном украин-
ском фольклорном тексте [1. c. 53]. Самое отличительная особенность в
структуре двух текстов касается концовки. В тексте-1 фрагмент представляет
собой начало развертывания вселенской катастрофы, в тексте-2 концовка
восстанавливает гармоническую целостность мирового порядка.
Интерпретаторы по КР прежде всего обращают внимание на причинно-
следственный алогизм канонического текста. Приведем основные из них из
обзора В.И. Коваля: 1) КР — самая загадочная из всех русских сказок. Поче-
му дед и баба плакали над разбитым яйцом; почему для утешения деда и ба-
бы курочка пообещала снести простое яйцо, а не золотое? (Т.Г. Василенко);
2) полная нелогичность на грани бреда; 3) самая бессмысленная сказка из
всех русских сказок; 4) не имеет никакого логического смысла, этот текст яв-
ляется олицетворением абсурда [1, с. 43–45].

124
 По-нашему мнению, сложность декодирования текста объясняется его
двойственностью, т.к. он занимает промежуточное положение между мифом
и сказкой. Отличие мифа от сказки заключается в том, что в нем описывают-
ся космические события, происхождение разных элементов мироустройства,
в сказке основное внимание уделяется бытовым, семейным отношениям. В
КР изображаются космические события и бытовые ситуации.
В сказке отражен глубинный слой мифопоэтических представлений,
древняя космогоническая модель мира. Согласно представлениям, существо-
вавших в традиционной культуре многих народов, Вселенная состояла из
трех миров: Верхнего (небес), Среднего (земли) и Нижнего (преисподней).
Верхний мир населяли небожители, покровительствующие людям и во-
площающие в себе доброе начало. Нижний мир рисовался древним сумрач-
ной, пустынной страной с тусклым солнцем и луной, населенный враждеб-
ными жителям Среднего мира чудовищами. Средоточием Вселенной являлся
Средний мир — место обитания людей и духов-хозяев природы. Он виделся
широкой, вольготной и изобильной страной, окруженной морями и являю-
щейся «изначальной родиной» многих народов [3, c. 20]. В КР представлена
полная мифологическая картина мира: среднюю часть ( землю) воплощают
дед, баба и курочка ряба, нижнюю — мышка, верхнюю — золотое космиче-
ское яйцо. Более того, в сказке отражен сам процесс мироздания — создание
звездного неба. Творцами этого объекта являются амбивалентные суще-
ства — курочка ряба и мышка, несущие в себе положительное и отрицатель-
ное начало. Курочка, как мать космического яйца, является носительницей
доброго начала, но рябая, пестрая окраска в мифопоэтическом сознании все-
гда характеризовала существа, относящиеся к темным силам, следовательно,
и курочка ряба имеет двойственную суть, которая в сказке реализуется в по-
ложительном ракурсе. Двойственное начало несет в себе и мышка. Как суще-
ство Нижнего мира она враждебна людям, но в то же время она может быть
и их помощницей (вспомним сказку «Репка»). Таким образом, мощной сози-
дательной или разрушительной энергией обладают существа двойственного
характера: противоречие является исходным моментом динамического про-
цесса, движения. В зависимости от точки зрения исследователей, от выбора
ими положительной или отрицательной оценки амбивалентных героев сказки
(мышки и курочки), картина мира реализуется в двух вариантах мировиде-
ния: положительном, созидательном (этот вариант — создание звездного
неба — рассмотрен выше) и отрицательном, разрушительном. Так, золотое
яйцо символизирует мир, который сокрушали дед и баба, помогло им в этом
хтоническое существо, мышка; наступает крушение мироздания, сопровож-
даемое криком и плачем (дед и баба плачут, курочка кудахчет). Нам пред-
ставляется более правильным первый вариант объяснения мифологического
содержания сказки, т. к. ее композиция и семантическая структура отражает
целостную, гармоничную картину мироздания. Космический и социальный –
порядок в сказке поддерживается выходом из драматической ситуации и
гармонизацией взаимоотношений социальной группы и природного окруже-
ния [4, с. 26]. Герои сказки сохраняют единство: курочка-дарительница снес-
125
ла деду и бабе яйцо, мышка-помощница помогла разбить его. Так в сказке
отражается осознание того, что человек и природа должны представлять со-
бой единое целое и в этой общей упорядоченности заключается главное
условие для нормального развития всего человечества.
Структура КР представляет собой квадрат, который сохраняет всю се-
мантику круга (в архаических представлениях круг и квадрат символизиро-
вали солнце). Люди и «животные» образуют уравновешенную композицию:
дед, баба — курочка ряба, мышка, таким образом, в сказке сохраняется
симметрия как как один из законов народного искусства [5, с. 538].
Бытовой аспект сказки раскрывается во взаимоотношениях ее героев:
деда, бабы, курочки и мышки. Психологи, художники слова видели в «Ку-
рочке рябе» этическое начало. Д.Н.Кавтарадзе приводит «удивительное объ-
яснение» сказки Б.Заходера: «Эта сказка о человеческом счастье (любви).
Счастье — это золотое яйцо — люди бьют его и так и эдак, а пробежала
мышка, хвостиком махнула….» — и соглашается с этим объяснением: «По-
пробуйте рассказать счастье и о легкости его утраты как-то понятнее, образ-
нее, целостнее… Каждый понимает, что сказка об этом» [6, с. 34]. Любов-
ную версию интерпретации сказки высказывает и один из участников интер-
нет-форума: золотое яйцо символизирует любовь, которую сохранили стари-
ки вопреки всем жизненным невзгодам, а разбитое яйцо — образ разрушен-
ной любви, не устоявшей под внешним воздействием (козни, толки, криво-
толки) [1, с. 45].
Вряд ли можно согласиться с таким вариантом объяснения содержания
сказки. И вот почему. Только на первый взгляд сказка имеет внутреннюю
противоречивость, нарушение логики поведения деда и бабы: они упорно,
сменяя друг друга, разбивали яйцо, а когда мышка помогла им разбить яйцо,
стали дружно плакать. Ответ на вопрос Почему плакали дед и баба над раз-
битым яйцом? и поможет глубже проникнуть в содержание сказки и снять
кажущийся алогизм. В КР на семантическом уровне представлена идеальные
семейные отношения: дед и баба дружно выполняют одну и ту же работу,
причем баба является помощницей деда и включается в действие после деда.
Сам процесс для деда и бабы характеризуется одной длительностью и интен-
сивностью (бил-бил, била-била). Дед и баба едины не только в своей «произ-
водственной» деятельности, но и в душевном переживании одного и того же
события (дед и баба плачут). Не семейное счастье разбивали дед и баба; в
разрушении семейных отношений отсутствует симметрия в интенсивности,
длительности процесса, в эмоциональном состоянии членов семейной пары:
один из них занимает более активную позицию, другой — более пассивную,
оказывая сопротивление распаду семьи. В сказке дед и баба одиноки, у них
отсутствует продолжение жизни. В тексте особую значимость приобретает
возвратное местоимение себе, которое замыкает действие на самом субъекте:
жили себе дед и баба, т.е. жили они для себя. Можно предположить, что дед
и баба старались разбить необычайное золотое яйцо в надежде получить но-
вое развитие жизни — внука или внучку. В разных традиционных культурах
яйцо символизирует потенциальную жизнь, в космологическом учении инду-
126
сов из расколотого космического яйца на свет появляется божественное су-
щество, олицетворяющее собою антропоморфную жизненную силу; из золо-
того яйца выходит Брахма [7, с. 493–494]. Исходя из символики яйца, понят-
но, почему дед и баба упорно разбивали золотое яйцо и заплакали, когда в
разбитом яйце не обнаружили новой жизни. Алогизм текста полностью сни-
мается: эмоциональное поведение деда и бабы получает свою логическую за-
вершенность. Очень близко к высказанной точке зрения и мнение Н. Волко-
вой, которая объясняет отчаяние деда и бабы при виде разбитого золотого
яйца крушением неосуществившихся надежд [1, с. 45], но, конечно, не тем,
что разбитое золотое яйцо оказалось пустым и несъедобным. Обещание ку-
рочки снести новое яйцо (простое) на семантическом уровне символизирует
восстановление целостной, гармонической картины мира: начало и конец
сказки получает завершенность круга (целое яйцо — разбитое яйцо — целое
яйцо).
КР обладает не только разноуровневым глубинным смыслом (мифоло-
гическим и сказочно-бытовым), который по-разному раскрывается адресату
в соответствии с его жизненным и интеллектуальным опытом, но и богат-
ством художественных средств. Исследователи неоднократно отмечали «за-
мечательную поэтическую художественность» мифологических и фольклор-
ных текстов, причем образно-выразительный арсенал первоначально был вы-
работан в мифологии и далее был заимствован фольклором [4, с. 23]. Худо-
жественные приемы создания образов и текстовой выразительности оста-
лись «неуничижимыми» на протяжении веков и составили «генетический
код» всей литературы [8, c. 241].
Таким образом, небольшой по объему канонический текст КР, в кото-
ром изобразительный пласт полностью подчиняется выразительному, гармо-
ничный по форме и гармоничный по смыслу, проникнут любовью и понима-
нием. Любящие друг друга дед и баба; рябая курочка, подарившая старикам
чудесное яйцо и успокаивающая их обещанием подарить им еще одно целое
простое яйцо (ведь разбитое золотое яйцо явно поможет старикам в их де-
нежных трудностях); мышка-помощница, пришедшая на выручку уставшим
деду и бабе; обшая атмосфера доброты, понимания, выручки, которая суще-
ствует между человеком и животными, — все учит детей трудолюбию, доб-
ру, взаимной помощи, бережному отношению к людям и животным.
ЛИТЕРАТУРА
1. Коваль, В.И. Текст и язык: поиски истоков. — Минск, 2012. — С. 43–59.
2. Афанасьев, А. Н. Народные русские сказки. Т. 1. — М., 1958.
3. Батороева, М. К. Экологическая культура и фольклор / История, филология, фи-
лософия. — Известия СО РАН № 3. — 1993.
4. Мелетинский, Е.М. Миф и историческая поэтика / Фольклор. Поэтическая си-
стема. — М., 1977.
5. Пропп, В.Я. Русский героический эпос. — М., 1958.
6. Кавтарадзе, Д.Н. Человек а мире игры / Мир. Психология № 4. — 1998.
7. Жюльен, Н. Словарь символов. — Челябинск, 1999.
8. .Кедров, К. Звездная книга / Новый мир № 5. — 1992.

127
 Носрати Ардалан (Иран)
РЕЧЕВЫЕ АКТЫ, КОМБИНИРУЮЩИЕ В СЕБЕ РАЗНЫЕ
ЭКСПРЕССИВНЫЕ ИНТЕНЦИИ
К экспрессивам относят большое количество разных речевых действий,
направленных на установление, поддержание и регулирование отношений
между собеседниками. По большому счету, все они обслуживают фатиче-
скую функцию языка. В рамках этого класса актов речи рассматривают и
оскорбление, и упрек, и жалобу и т.п., см. : [2, с. 36]. Но мы ограничимся в
данном случае только «доброжелательными» речевыми действиями, направ-
ленными на кооперацию, на поддержание и улучшение отношений в малой
социальной группе. К таким «кооперативным» речевым актам можно отнести
«приветствие», «прощание», «благодарность», «комплимент», «извинение»,
«соболезнование» (выражение сочувствия), «одобрение», «поздравление»,
«пожелание».
Особо значимым для нашего исследования является понятие интенций
(коммуникативных намерений), которые заключаются в выражении опреде-
ленного психологического состояния говорящего (чувства извинения, благо-
дарности и т.п.), см.: [3, с. 183]. Видимо, следует подчеркнуть, что смысл ин-
тенции может рассматриваться как замысел, связанный с использованием
единиц разных языковых уровней, см.: [4, с. 280]. В узком смысле, «речевая
интенция — это намерение, замысел сделать нечто, выполнить действие с
помощью такого инструмента, как язык-речь-высказывание, т е. осуществить
речевой акт» [4, с. 280].
Каждый вид речевого акта имеет свою иллокутивную цель. Так, «ос-
новная цель "поздравления" — поднять эмоциональное состояние адресата,
усилить позитивность события, цель "соболезнования" — ослабить отрица-
тельное эмоциональное состояние адресата, цель "благодарности" — пока-
зать, что положительное действие адресата оценено говорящим, и «извине-
ния» — устранить отрицательное эмоциональное состояние адресата, при-
чиной которого является говорящий"» [5, с. 5–6]. Цель "комплимента" —
установить контакт и поддержать добрые отношения, вызвать симпатию,
расположить к себе собеседника» [2, с. 178].
Целью "приветствия" является информация о подтверждении факта
знакомства, сотрудничества или доброжелательного отношения к адресату, а
цель «прощания» заключается в выходе из контакта и прогнозировании бу-
дущих взаимоотношений» [6, с. 20, 42]. В отличие от всех перечисленных си-
туаций, иллокутивная цель «пожелания» состоит в стремлении проинформи-
ровать коммуниканта о некоторой приятной перспективе для адресата, а так-
же в том, чтобы показать, что говорящий проявляет внимание к нему. Далее
мы остановимся на интенции этого класса речевого действия подробно.
Речевой акт «приветствия» содержит в себе широкую интенцию «по-
желания», которую можно проиллюстрировать такими примерами, как: Доб-
рое утро! (это по происхождению пожелание приятного утра, удачного дня),
Бог в помощь! (старинное приветствие работающему человеку), Хлеб — соль
128
(приветствие, обращенное к сидящим за столом, или приглашение к столу).
Например:
– Я поздоровался с водителем и усадил жену. Затем обратился к ту-
ристам: — Доброе утро! Администрация, хранители и служащие заповед-
ника приветствуют наших гостей... [Сергей Довлатов. Заповедник (1983)].
Речевой акт «прощания» может сочетать в себе интенции «пожелания»
и «просьбы». В частности, в ситуации «прощания» употребляется пожелание
Счастливого пути !
– Уходя, я попрощался с детьми, и, к моему изумлению, вся группа под-
нялась, глубоко и печально вздохнула и в пятьдесят разинутых ртов по скла-
дам заорала: «Счастливого пути!» [Валерий Аграновский. Беседы о журна-
листике (1976–1999)].
Иногда в речи выражением намерения «прощания» является «просьба».
Примерами могут быть выражения типа Приходите !, Звоните !
– Неудивительно, что, прощаясь со мной, тетя Ира тепло улыбнулась
и промолвила: «Приходите еще!» [Никодим Александров. Где? Где? Везде!
(1997)].
Речевой акт «комплимент» нередко включает в себя экспрессивное
«пожелание», так как общим для них является смысл положительной оценки.
В этом случае, поводом для «комплимента» могут служить внешний вид, ха-
рактер или поведение коммуниканта. В настоящее время такая комбинация
интенций часто встречается в интернете. Например:
– Будь всегда таким же умным, креативным, веселым да и просто
хорошим человеком.
Конечной целью речевого акта «пожелания» могут быть, в зависимости
от контекста, «совет», «просьба», «благодарность» и т.д. В качестве примера
можно привести следующее.
– Подходит время ужина по санаторным часам. Они говорят, ну, мол,
мы поехали, выздоравливайте, поправляйтесь, так далее [Владимир Ре-
цептер. Узлов, или Обращение к Казанове (1993)].
На наш взгляд, если возможно трактовать «благодарность» как эмоци-
ональное чувство, отклик на конкретное действие или на проявление внима-
ния и уважения к собеседнику, то в глубине речевого акта «пожелание» мо-
жет просматриваться «благодарность». Например:
– Но проситься обратно — поздно! Я уже офранцузился. Спасибо за
угощение… Дай вам Бог здоровья! [Евгений Весник. Дарю, что помню
(1997)].
В некоторых случаях произнесение речевого акта «извинение» по сути
является «обращением», т.е. служит для привлечения внимания собеседника:
– В перерыве Шлиппенбах остановил меня и спрашивает: — Извини-
те, какой у вас рост?..[Сергей Довлатов. Чемодан (1986)]
В речевом акте «поздравления» может звучать совместно и «привет-
ствие», и «пожелание». В частности, С легким паром! говорится тому, кто
только что попарился и вымылся в бане. Приводим следующий пример:

129
 – Нас дружно поздравили с легким паром и вернулись к шумному,
начатому без нас разговору [Владимир Крупин. Дети кочегара Это можно
убрать! , 1989].
А также в русскоязычной речи употребляется речевое действие «по-
здравление» в ситуации «приветствия».
– Здорово живѐшь, кум. С приездом тебя. Проходи, — приветствовала
гостя хозяйка и тут же дочерью занялась...[Борис Екимов. Пиночет (1999)].
В заключение можно отметить, что экспрессивные речевые акты бла-
годаря широкому употреблению коммуникантами занимают значительное
место в общении. Выражая доброжелательность и другие позитивные чув-
ства, данный класс способен сочетать в себе разные частные интенции.
ЛИТЕРАТУРА
1. Иссерс, О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. 5-е изд. — М.,
2008.
2. Pisarek, L. Речевые действия и их реализация в русском языке в сопоставлении с
польским (экспрессивы). — Wrocław: Wydawnictwo Uniwersytetu Wrocławskiego, 1995.
3. Серль, Дж.Р. Классификация иллокутивных актов / Новое в зарубежной лингви-
стике. Вып. 17. Теория речевых актов. — М., 1986. — С. 170–194.
4. Формановская, Н.И. Речевое взаимодействие: коммуникация и прагматика. —
М., 2007.
5. Тарасенко, Т.В. Этикетные жанры русской речи: благодарность, извинение, по-
здравление и соболезнование: автореф. дис... канд. филол. наук. — Красноярск, 1999.
6. Черник, В.Б. Фатические речевые жанры в педагогическом дискурсе и тексте
урока: дис... канд. филол. наук. — Екатеринбург, 2002.

Д.Н. Облеман (Канада)

СЛОВО БЛАГОСЛОВИТЬ В ТЕКСТЕ БИБЛИИ:
ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
В последнее время активизировалось изучение Библии и библейских
переводов не только в богословском и историко-церковном плане, но и в фи-
лологическом, текстологическом аспектах. Данное исследование посвящено
анализу слова «благословить» с точки зрения функционирования и специфи-
ки его перевода на русский язык с греческого, древнееврейского и халдей-
ского (арамейского) языков, на котором был написан оригинальный текст
Библии [5]. В нашем исследовании рассматривается Синодальный перевод
Библии, изданный в 1876 г., который является наиболее распространенным
среди русскоязычных [3].
Словоформы с корнем «благ-» употребляются 1 586 раз в Синодальном
переводе. Более 25 процентов из них являются компонентами словообразова-
тельного гнезда с вершиной «благословить».
Самое употребляемое слово является глаголом совершенного вида бла-
гословить, который использован 181 раз в 25 из 66 книг (в 38% книгах Биб-
лии). В толковом словаре глагол благословить определяется как: 1) перекре-
стить (как знак покровительства); 2) напутствовать; 3) воздать благодарность

130
кому-чему-нибудь [2, с. 55]. В Библии использование слова благословить от-
личается от узуального.
В тексте Нового Завета, русское слово благословить чаще всего высту-
пает как перевод греческого глагола еулогэо (εὐλογέω), которое определяется
как «говорить хорошо..., благодарить или просить о благословении, процве-
тании» [4, с. 451].
В большинстве контекстов слово еулогэо используется как предикат
при субъекте Иисус, например: «Он взял пять хлебов и две рыбы, воззрев на
небо, благословил и преломил хлебы и дал ученикам Своим, чтобы они раз-
дали им» (Мк. 6:41; см. Мф. 14:19, 26:26; Мк. 8:7, 10:16, 14:22; Лк. 9:16,
24:30, 24:50). Это слово также используется для описания того, как Бог или
Иисус благословляли людей (см. Мк. 10:16, Лк. 24:50, Еф. 1:3, Деян. 3:26,
Евр. 6:14), как люди благословляли друг друга (Лк. 2:34; Евр. 11:20-21), как
человек благословил Бога (Лк. 2:28), т.е. прославил Бога.
Слово еулогэо употребляется 44 раза в оригинальном тексте Библий. В
18-ти случаях оно переведено как глагол совершенного вида благословить, в
том числе 2 раза как деепричастие благословив и 1 раз как формы причастия
благословивший. В других случаях слово переводится формой несовершенно-
го вида благословлять, возвратным глаголом благословляться, отглагольным
прилагательным благословенный (чаще всего в краткой форме; см. Мат. 21:9,
23:39 и др.) и существительным благословение.
В тексте Ветхого Завета русское слово благословить чаще всего высту-
пает переводом еврейского слова барах ( ), которое определяется как «пре-
клонять колени, почитать; по импл. благословлять Бога (как акт поклонения)
и (обратное действие) человека (как наделение благом); тж. (эвфемизм) про-
клинать, хулить (Бога или царя при измене)» [4, с. 67-68].
В половине случаев употребления глагола благословить в Ветхом Заве-
те Бог выступает как субъект, а человек — как объект (74 раза; см. Быт. 1:28,
5:2, 9:1 и др.). Помимо этого слово благословить используется для описания
отношений «человек — Бог» еще в 32 случаях; при этом человек является
субъектом, а Бог — объектом, чаще всего в конструкции с повелительным
наклонением, когда человек просит себя или других прославлять Бога,
например: «Благослови, душа моя, Господа» (см. Пс. 102:1,2,22; 103:1,35 и
др.).
Также данная лексема используется для описания ситуаций взаимного
благословения людей, особенно отца и сына (21 раз; см. Быт 27:23 и др.),
народа и его правителя (21 раз; см. 3 Цар 8:14 и др.). Особый интерес пред-
ставляют редкие случаи, когда в качестве прямого объекта выступают
неодушевленные существительные, например, когда Бог благословил день
субботний (см. Быт. 2:3, Исх. 20:11). В итоге только 9 употреблений глагола
благословить в тексте Библий, где объектом не является Бог или человек.
Слово барах употребляется 330 раз в оригинальном тексте Ветхого за-
вета. В 160-ти случаях барах переводится как перфектный глагол благосло-
вить. В других контекстах глагол барах — «благословить» — переведен как
благодарить, благословение, благословенный, благословлять, благословлять-
131
ся, благословяться, молящийся, остановить, поздравить, похваляться, поху-
лить, преклонить, приветствовать, прославить, славить, ублажить, хва-
лить, хулить.
В Ветхом Завете (в книге «Даниил») также встречается халдейский гла-
гол бэрах ( ), который соотносится с еврейским глаголом барах [4, с. 68].
Большая часть Ветхого завета была написана на древнееврейском языке —
языке Израильского народа. Использование халдейских слов в книге «Дани-
ил» объясняется тем, что события, описанные в книге «Даниил», разворачи-
вались во время вавилонского пленения. Автор книги был среди первых ев-
реев, которые были увезены в Вавилон в 605 г. до нашей эры. Халдейский,
или арамейский язык, был «торговым и дипломатическим языком того вре-
мени. Вот почему книга, содержащая копии официальных вавилонских до-
кументов на оригинальном языке вавилонского государства, скорее всего,
написана иудеем, жившим среди вавилонян» [1:300].
Это халдейское слово всего лишь 5 раз употребляется в тексте Библии.
Оно дважды (Дан. 2:19, 4:31) выступает как эквивалент слова барах, в других
случаях переводится словами «благословенный» и «преклонять колени».
Один раз в тексте Ветхого Завета (Быт. 24:21), русское слово благосло-
вить переводится с еврейского слова цалах/цалеах ( ), которое определяет-
ся как «толкать, продвигать, в разн. зн. (букв. и перен., перех. и неперех.):
проникать, переправляться, успевать, удаваться, расти» [4, с. 299].
В оригинальном тексте Библии слово цалах/цалеах употребляется
65 раз. Помимо описанного выше словоупотребления, цалах/цалеах также
переводится благоденствовать, благопоспешить, благоуспешный, благо-
устроить, годиться, достичь, успевать и др.
Компоненты словообразовательного гнезда с вершиной «благосло-
вить» являются высокочастотными в тексте Библии и выступают в качестве
ключевых. Слово благословить в Синодальном переводе Библии употребля-
ется 181 раз (для сравнения: прилагательное благословенный употребляется
102 раза; существительное благословение — 80 раз) и является самой распро-
страненной единицей описываемого гнезда.
В толковом словаре глагол благословить имеет три значения; в контек-
сте Библии слово благословить обогащается новыми семами.
При переводе греческого эулогэо (εὐλογέω), древнееврейских барах
( ), цалах ( ), халдейского бэрах ( ) используются как эквиваленты
благословить / благословлять, так и другие формы этих глаголов: дееприча-
стие благословив, причастия благословивший, благословляющий; возвратные
глаголы благословляться и благословяться, а также глаголы благодарить,
остановить, поздравить, преклонить, преклонять, приветствовать, про-
славить, славить, славословять, ублажить, хвалить, похваляться, похулить,
хулить, благоденствовать, благопоспешить, благоустроить, годиться, до-
стичь, успевать; имена прилагательные благословенный, благоуспешный;
существительное благословение; причастие молящийся. Все это свидетель-
ствует об обширном семантическом объеме слова благословить, которое ре-
ализуется в разнообразных контекстах.
132
 ЛИТЕРАТУРА
1. Геллей, Г.Х. Библейский справочник Геллея. — СПб., 2006.
2. Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка: ок. 100 000 слов, терминов и
фразеологических выражений / С.И. Ожегов; под ред. проф. Л.И. Скворцова. — М., 2011.
3. Синодальный перевод [Электронный ресурс] / Российское Библейское общество,
2004. — Режим доступа: http://www.biblia.ru/reading/new_translations/sinodal4.htm. — Дата
доступа: 12.03.2012.
4. Цыганков, Ю.А. Еврейско-русский и греческо-русский словарь-указатель на ка-
нонические книги Священного Писания. — СПб.: Библия для всех, 2005.
5. Языки библейские [Электронный ресурс] / А. Мень Библиологический словарь:
В 3 т. — М.: Фонд имени Александра Меня. — 2002. — Режим доступа :
http://slovari.yandex.ru/~книги/библиологический словарь/языки библейские. — Дата до-
ступа : 04.03.2013.

Ю.Н. Пахомова (Минск, БГМУ)

АКТУАЛИЗАЦИЯ КОНЦЕПТА «ОБРАЗОВАНИЕ»
В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ПРЕССЕ
Тема образования является одной из лидирующих по количеству статей
в прессе периода перестройки и сегодня. В годы перестройки она была хо-
рошо раскрыта благодаря стремительному росту тиражей газет и журналов
из-за смягчения требований официальной идеологии и решающего значения
политики гласности. Периодика начинает играть особую роль в формирова-
нии картины мира потребителя информации. В то время в прессе освещаются
«плюсы» и «минусы» проведения реформ в школах и вузах. Реформа, прове-
денная в 1984 г., предусматривала рост числа межшкольных учебно-
производственных комбинатов для учащихся старших классов, желающих
получить рабочую специальность, а также предполагала частичное повыше-
ние зарплаты белорусским учителям, прием в школу детей в возрасте 6 лет,
переход начальной школы на 4-летнее обучение, введение 11-летнего срока
обучения в школе, изменения в преподавании гуманитарных дисциплин, пе-
ресмотр учебных программ, а кроме того, введение новой дисциплины —
информатики и вычислительной техники. Под лозунгом «на ускорение» ста-
вилась задача всеобщей компьютеризации учебных заведений.
В прессе периода перестройки упоминается, что на базе общеобразова-
тельных школ и техникумов в конце 80-х гг. ХХ в. в Беларуси начали откры-
ваться гимназии, лицеи и колледжи, работа которых проводилась на основе
собственных учебных планов и программ, а у обучаемых появилась возмож-
ность получать образование в соответствии со своими желаниями, поскольку
могли самостоятельно выбирать изучаемые дисциплины. Согласно рефор-
мам, кроме освоения альтернативной системы образования предполагалось
введение системы непрерывного образования.
В печатных изданиях начала 90-х гг. ХХ в. актуальным оставалось об-
суждение реформирования системы образования, вследствие которого ис-
ключалась обязательность государственного минимума предметов в общеоб-
разовательной школе, однако появилось множество учебников, составленных

133
в короткие сроки, что привело к нарушению преемственности средней и
высшей школы, снизило общий уровень подготовки школьников. Кроме то-
го, многие белорусские институты получили статус университетов. Также
журналисты освещают проблему нехватки школьных учителей, особенно в
сельской местности из-за отсутствия желания у выпускников с педагогиче-
ским образованием работать по специальности, отсутствия возможности у
государства повысить зарплату педагогическим кадрам и уходом из школ
учителей среднего возраста. В конце 90-х гг. ХХ в. ситуация меняется, т.к.
высшее образование становится все более востребованным, а конкурсы в ву-
зы увеличиваются. В школах появляются профильные классы, в которых
углубленно изучаются отдельные предметы.
Актуальными для печатных изданий ХХI в. стали вопросы скорости
накопления, обновления и распространения информации. Работа современ-
ного обучаемого и обучающего облегчена наличием интернета, электронной
библиотеки и различных гаджетов, которые могут обеспечить школьника,
студента и преподавателя необходимым учебным материалом в большом
объеме, а также экономят время, затраченное на поиск нужной информации.
Главная проблема специалиста ХХ в. заключалась в нехватке информации и
трудностях, связанных с ее поиском, а ХХI в. под влиянием информационно-
го взрыва характеризуется чрезмерным количеством информации, усвоить
которую узкий специалист не в состоянии.
В начале ХХI в. в прессе активно обсуждается введение централизо-
ванного тестирования в Беларуси, а также переход общеобразовательной
школы на 12-летнюю форму образования, а благодаря реформе 2008 г. ее
возврат к 11-летнему обучению. Корреспонденты белорусских газет особое
внимание уделяют воплощению в жизнь положений Кодекса Республики Бе-
ларусь об образовании, проект которого был принят и одобрен в 2010 г. и
подписан президентом в 2011 г. Актуальными для потребителей информации
и освещенные в прессе стали положения, касающиеся получения диплома
исследователя аспирантами, успешно окончившими обучение в аспирантуре
(адъюнктуре), обеспечения частных вузов общежитиями, предоставления от-
пуска студентам для прохождения военной службы, введения дисциплинар-
ной ответственности образовательного процесса и др. Кроме того, современ-
ного читателя прессы интересуют вопросы, посвященные интенсивному рас-
пространению дистанционного образования и внедрению в учебный процесс
сочетания различных форм получения образования.
Авторы современных статей издания «Аргументы и факты», посвя-
щенных концепту образование, акцентируют внимание на психологии разви-
тия и воспитания ученика как гармоничной личности в гармоничном обще-
стве. В публикациях, которые посвящены изучению настроения и поведения
первоклассников, выпускников, абитуриентов, их родителей, а также учите-
лей и преподавателей, представлены советы специалистов в области психо-
логии. В отличие от намерений авторов периода перестройки призвать чита-
теля ориентироваться на правила нравственного воспитания и поведения
преподавателя и ученика, продиктованные советской идеологией, иллоку-
134
тивные интенции авторов современных медиатекстов соответствуют уста-
новке дать детям больше свободы. Данная установка связана с целью одного
действующего субъекта призвать к выполнению действия другого субъекта, а
именно, родителей учащихся прислушаться к советам психологов, которые
призывают родителей стать друзьями своему ребенку, что актуализируется
посредством директивных иллокутивных актов, представленых перформати-
вом «я призываю» и императивом: «не мешайте», «не заставляйте», «поинте-
ресуйтесь», «поддержите», «обсудите», «объясните», «помните», «не кричи-
те», «не навязывайте». Если ребенок с интересом и в игровой форме осваива-
ет эти хитрые премудрости, не стоит ему мешать. Но если ребенок
наотрез отказывается, то не заставляйте его насильно это делать. По-
интересуйтесь, какую одежду принято носить учащимся в конкретной
школе. Поддержите в ребенке его стремление стать школьником. Со-
ставьте вместе с первоклассником распорядок дня, следите за его соблю-
дением. Обсудите правила и нормы, с которыми он встретился в школе,
объясните их необходимость. И помните, что ребенок имеет право на
ошибку (цит. по: Аргументы и факты 2010, №34); Не бойтесь, что ребѐнок,
возможно, не станет в чѐм-то первым. Объясните, что на самого умного
всегда найдѐтся более умный (цит. по: Аргументы и факты 2010, №36). Кро-
ме того, журналистами подчеркивается актуальность вопроса, как не перейти
грань, давая ребенку свободу. Вопрос раскрывается в статье под названием
«Нужно ли платить за хорошие оценки в школе?» посредством иллокутивных
экспрессивных актов через предложения с вопросительно-восклицательной
эмоциональной окраской: Ни в коем случае! Ребѐнок должен понимать, что
он учится, читает книги для себя, а не для вас и тем более не для заработка.
Ведь папа маме не платит за то, что она готовит обед. Зачем идти учить
логарифмы в школе, когда деньги платят уже сейчас?! (цит. по: Аргументы
и факты 2009, №51). В современных статьях «Аргуметов и фактов» проблема
психо-эмоционального состояния учащегося рассматривается более деталь-
но, чем в «Советской Белоруссии» и «Народной газете».
Данные авторские интенции в прессе периода перестройки выражаются
через репрезентативные акты посредством повествовательных предложений
и перформатива «я информирую» в контексте сравнения советской, японской
и американской систем образования. Американские родители уверены, что
их ребенок добьется успеха в жизни, если будет послушным; японцы счита-
ют, что ключ к успеху — в упорном труде. Во всем мире все громче слышны
голоса, ратующие за пересмотр системы образования. Пока, однако, мало
кто знает, с какого конца подступить к решению этой проблемы. Един-
ственная страна, прилагающая конкретные усилия в этой области, — Со-
ветский Союз (цит. по: Аргументы и факты 1987, №15). В публицистических
текстах того периода сообщается также о том, что в Японии и СССР большое
внимание уделяется учебе, при этом советские и японские школьники более
дисциплинированные, чем американские, а американская образовательная
база слабее японской.

135
 Вопрос, где получить образование на родине или за рубежом, был ак-
туальным в период перестройки и волнует сегодня. Данной теме посвящены
статьи об образовании в СССР, в том числе с точки зрения иностранцев, о
развитии сферы образования за рубежом в советское время, а также о воз-
можностях белорусов получить образование за границей в настоящее время.
Через репрезентативные иллокутивные акты посредством референции к
СССР, Англии, Оксфорду, Кембриджу, перформатива «я утверждаю» и ста-
тистики журналисты советских газет актуализировали интенцию сообщить о
преимуществах обучения в вузах СССР, а именно, о доступности с финансо-
вой точки зрения по сравнению с английским образованием, возможности
для представителей разных слоев населения поступать в вузы, большей веро-
ятности, чем в Англии, трудоустройства женщин с высшим образованием: До
6 000 фунтов стерлингов в год стоит обучение в высших учебных заведени-
ях Англии и по карману лишь избранным. 60 % первокурсников, обучающих-
ся на дневных отделениях британских вузов, — из высших слоев населения.
Таким образом, диплом, полученный после окончания Оксфорда или Кембри-
джа — это, главным образом, своеобразная печать «фабрики джентльме-
нов» (цит. по: Аргументы и факты 1985, №3).
В советской прессе отражены авторские намерения сопоставить образ
жизни советских и американских студентов и показать, что в Америке в от-
личие от Советского Союза, где все студенты равны, существует социальная
иерархия учащихся, но при этом, как и в Советском Союзе, там живут обыч-
ные студенты, не относящиеся к классу зажиточных. Интенции актуализиро-
ваны посредством репрезентативных актов с помощью сравнений: Некрасов
также, как миллионы наших молодых людей, право на отдых считает
незыблемым и бесспорным. Как и все иногородние студенты, Некрасов жи-
вет в университетском общежитии, а также посредством экспрессивных
актов через референцию к Америке, риторический вопрос и отсутствие ав-
торской персонификации, что передается в предложениях личным местоиме-
нием «мы», притяжательным местоимением «наш» и употреблением глаго-
лов в форме первого лица множественного числа: Начнем с социального
происхождения нашего героя, ведь момент этот в Америке, впрочем, как и
везде на Западе, определяет практически все. Как видите, давать парадный
портрет советского студента Сергея Некрасова в наши планы не входит.
Скорее, мы хотим показать Некрасова как он есть. (цит. по: Аргументы и
факты 1985, №30).
Авторские интенции в газетах периода перестройки связаны с анализом
мнений иностранных учащихся, приехавших получить образование в СССР,
о советских студентах. В статье под названием «Студенческая жизнь в СССР:
мнение ностранных студентов» опубликовано интервью с учащимися из Ис-
пании и Греции. Интенции передаются в статьях посредством экспрессивных
актов с помощью скрытого перформатива «я хочу знать», представленного в
предложениях безличными конструкциями «хотелось бы узнать», «было бы
интересно узнать»: Прежде всего, хотелось бы узнать: почему вы оба прие-
хали учиться именно в нашу страну? Было бы интересно узнать ваше мне-
136
ние о преподавателях, к примеру, факультета журналистики (цит. по: Ар-
гументы и факты 1986, №1).
В выпусках «Аргументов и фактов» последних лет перестройки журна-
листы обратили внимание читателей на то, что в СССР необходимо работать
над совершенствованием условий для обмена отечественных учащихся с
иностранными. Авторы подчеркивают проблему недостаточного количества
советских учащихся за границей, несмотря на внушительное число ино-
странных студентов, обучающихся в Советском Союзе, а также рассматри-
вают вопрос о том, у кого есть шансы получить образование за рубежом. Ав-
торские интенции актуализированы посредством репрезентативных иллоку-
тивных актов с помощью сложноподчиненных повествовательных и вопро-
сительных предложений, референций к СССР, Восточной Европе, КНДР,
Вьетнаму, Оксфорду, Кембриджу, Сорбонне и перформативов «я сообщаю»,
«я спрашиваю»: Мы признаем диплом об окончании вуза только тех стран, с
которыми у СССР есть соглашения об эквивалентности документов об об-
разовании (государства Восточной Европы, КНДР, Вьетнам). А как же то-
гда объяснить, что в ведущих европейских вузах — Оксфорде, Кембридже,
Сорбонне учатся представители Советского Союза? (цит. по: Аргументы и
факты 1990, №16).
Таким образом, многие проблемы, связанные со сферой образования,
которые освещались в печатных изданиях в 80-е г. ХХ в., не утратили акту-
альности и сегодня. При этом журналисты белорусских газет по-разному
представляют прототип учителя, ученика, школы и вуза в период перестрой-
ки и в первое десятилетие ХХI в. Интенции отечественных авторов публика-
ций 80-90-х г. прошлого века, а также намерения современных журналистов
актуализированы посредством иллокутивных репрезентативных, экспрессив-
ных и директивных речевых актов. При этом иллокутивные акты в газетах
советского периода содержат больше скрытых перформативов, а в современ-
ных медиатекстах — явных. Интенции, связанные с проблемами обучения и
воспитания, рассмотрением преимуществ советского образования перед за-
падным, возможностей белоруса получить диплом за границей, а также ка-
сающиеся сравнения образа жизни отечественных и иностранных учащихся
актуализированы в современных изданиях посредством преимущественно
директивных и экспрессивных иллокутивных актов и выражают эмоции, по-
желания и побуждения к действиям. Медиатексты периода перестройки, со-
держащие клише, повествовательные предложения с лозунговой интонацией
и советы, ориентированные на советскую идеологию, актуализируют данные
интенции с помощью репрезентативных актов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аргументы и факты № 1-52, 1985 г.; № 1-52, 1986 г.; № 1-52, 1987 г.; № 1-52,
1988 г.; №1-52, 1989 г.; № 1-52 1990 г.; 2009 г., 2010 г.

137
 О.О. Поимцева (Минск, БГУ)
ИДЕИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО В КОНТЕКСТЕ ДРАМЫ
АБСУРДА: «ПАРАДОКСЫ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ИЛИ
ОДИНОКИЕ ВСАДНИКИ АПОКАЛИПСИСА» КЛИМА
Современная литература апеллирует к антропологической философ-
ской системе Ф. Достоевского на уровнях прозаического, драматического и
поэтического слова. Пьеса Клима «Парадоксы преступления, или Одинокие
всадники Апокалипсиса», выпущенная издательством «Корова-книги» под
эмблемой «Поставить!» (2008), — это опыт нетрадиционного, авангардного
прочтения эсхатологической концепции русского классика. Эклектизм загла-
вия и композиционного рисунка сценического произведения Клима строится
на каркасе романа Ф. Достоевского «Преступление и наказание» и сборника
рассказов Честертона «Парадоксы мистера Понда». Следуя эстетическому
коду драмы абсурда, Клим сознательно упрощает действие пьесы, сокращая
ряд персонажей и диапазон трансляции эпизодов праосновы до аскетизма: в
«Парадоксах преступления» идентифицируются целостные образы лишь 6 из
более чем 50 персонажей «Преступления и наказания» (фигуры Заметова,
Раскольникова, Свидригайлова, а также Сонечки и супружеской пары Мар-
меладовых). Кроме того, структурная однозначность сюжета нивелируется
очевидной заменой канонической экспозиции, задающей пространственно-
временные ориентиры и портретные характеристики героев, на немногочис-
ленные авторские ремарки с оттенком вероятностной модальности: «воз-
можно, что Заметова играет актриса, играющая Девушку» [4, с. 101], «воз-
можно, это совсем другая Девушка» [4, с. 160]. Общее количество персона-
жей «Парадоксов преступления» условно, однако абсолютно все герои
пьесы — не абстрагированные от контекста заимствования фигуры, с боль-
шей или меньшей интенсивностью аккумулирующие и трансформирующие в
себе ген моделей Ф. Достоевского или Честертона.
В целом, описание внешнего плана персонажей Клима факультативно,
хотя универсальные характеристики действующих лиц пробуждают у чита-
теля чувственное приятие героев: Мужчина рекомендуется «красивым» [4, с.
91], Девушка — «молодой» [4, c. 75]. Да и само фигурирование безымянных
героев, различаемых друг от друга благодаря номинации по заведомо под-
черкнутому либо заведомо утрированному гендерному признаку (Мужчина
— Девушка — Человек), призвано обнажить рафинированную рефлексию
героев, преломляемую автором приоритетно сквозь призму сексуальности /
асексуальности.
Психологизм внутреннего развития личности изображается в «новой
драме» Клима и посредством экзистенциальной спрессованности хронотопа.
Эволюция действия в «Парадоксах преступления» сегментирована по изоли-
рованным блокам, в каждом из которых вскрывается трагизм феномена «по-
граничного состояния». Герои буквально заброшены в конкретные, фрагмен-
тарно очерченные ситуации произведений Ф. Достоевского или Честертона.
Пытаясь преодолеть гнетущую покинутость собственного бытия и постиг-
138
нуть сакральную свободу Первоначала, персонажи Клима переписывают ре-
альность праосновы в режиме «здесь и сейчас». В результате перед имма-
нентно присутствующим зрителем моделируется бесконечно возрождающее-
ся из глубин подсознания героев гибридное тело Текста. Рецептивное про-
чтение «Преступления и наказания» дешифруется на каждом из трех уровней
композиционной матрицы драмы Клима. Однако если в первом блоке пьесы
фигура Раскольникова упоминается вскользь, не влияя на автономное тече-
ние интерпретации рассказа Честертона «Когда доктора соглашаются», то
второй и третий уровни аттестуют действительность через дискурсы Рас-
кольникова и Мармеладова соответственно.
1. Дискурс Раскольникова
Совершение убийства, внутренняя самоказнь Раскольникова и публич-
ное покаяние репрезентируются Климом в форме театральной постановки,
непосредственными актерами которой выступают герои пьесы «Парадоксы
преступления». Роль Родиона Романовича исполняет Мужчина, фигуру Заме-
това олицетворяет персонаж Честертона капитан Гэхеген, именуемый, по
Климу, Инспектором. Базовым же эпизодом, в котором истолковывается ге-
незис преступления, становится диалог убийцы и письмоводителя в трактире
«Хрустальный дворец». В целом, творческая вариация современного русско-
го драматурга расширяет пафос сюжетной линии Раскольникова, демонтируя
трагику экзистенциального понятия «одиночество». Прежде всего, герой
Клима мечется в томительном бессилии от неспособности проникнуться гар-
монией Абсолюта. Неприкаянность бытия вне христианских ориентиров
вскрывается на страницах «Парадоксов преступления» не в затворническом
неспешном вызревании теории, разрешающей проливать «кровь по совести»
[2, с. 249], а посредством громогласного безудержного вопрошания убийцы о
прямой сопричастности к содеянному им насилию. «Верите?», «Не вери-
те?» — будто в молитвенном упоении повторяет Раскольников письмоводи-
телю одни и те же реплики в течение 53 раз. Для сопоставления: Ф. Дос-
тоевский подобные вопросы в тождественном эпизоде романа вводит не бо-
лее 5 раз. Такая гиперболизация обеспечивает Климу авторское раскрытие
философии истока преступления: Родиону Романовичу жизненно необходи-
мо, чтобы хоть кто-нибудь уверовал в Истину его согрешения, предоставив
таким шагом возможность не столько искупить вину за убийство, сколько —
в первую очередь — залечить рану пустоты, от которой «у него (Раскольни-
кова. — О. П.) душа болела» [4, c. 96].
Кроме того, обретение надежды на перерождение невозможно у Клима
без гармонии мужского и женского начала. Единение душ и тел — это пре-
одоление себя в другом, слияние разновекторных одиночеств ради совмест-
ного перешагивания через состояние покинутости. «Он (мужчина. — О. П.)
Небо / Которое не бывает без Земли / А Земля это его женщина», — поясняет
драматург [4, с. 137]. Спасение для Раскольникова заключается в Соне, а по-
тому «он в женщину и лезет как в колодец / Звезды хочет увидеть» [4, с. 136].
В сущности, психологическая агония исстрадавшегося сознания пре-
ступника раскрывается на страницах пьесы Клима благодаря общей особен-
139
ности, диктуемой изложением эпоса средствами образной палитры драмы, а
именно: трансформация «двуголосого» слова первоисточника, сочетающего
в себе речь героя и авторский комментарий, перевоплощается в «чужое»,
«неавторское», без каких-либо связующих элементов слово персонажа (по
терминологии М. Бахтина). К примеру, современная ткань сценического по-
лотна сохраняет излюбленный русским классиком символ «аршина про-
странства». Достоевский передает мысли героя прямой речью с вкраплением
собственного пояснения: «Где это, — подумал Раскольников, идя далее, —
где это я читал, как один приговоренный к смерти <…> говорит или думает,
что если бы пришлось ему жить где-нибудь на высоте, <…> стоя на аршине
пространства, <…>, — то лучше так жить, чем сейчас умирать!» [2, с. 151].
Клим оформляет подобное рассуждение Раскольникова в виде реплики, не
прерванной ремаркой уточнения: «А я где-то читал / О чем думает пригово-
ренный к смерти / <…> Что если бы пришлось ему жить на высокой скале /
<…> То лучше оставаться так стоять на аршине пространства всю жизнь /
<…> чем сейчас умирать» [4, с. 107]. Как видим, собственно авторская речь
при передаче драматического действия и психологизма его мизансцен вспо-
могательна, а в истолковании Клима и вовсе может отсутствовать (зачастую
герои попросту врываются в текст без предварительного сообщения читате-
лям об их участии в акте).
Интересно, что Заметов в прочтении Клима остается безучастным к
признаниям Раскольникова. Он прагматично взвешивает тяжесть услышан-
ного покаяния: «Видите ли он (Раскольников. — О.П.) чистосердечно при-
знался / Да зачем мне его чистосердечное признание / Что я с ним делать-то
буду» [4, с. 126]. Таким образом, русский драматург выводит экзистенциаль-
ную категорию ответственности за рамки христианской философии всемило-
сердия, постулируемой Ф. Достоевским.
Кроме того, автор пьесы практически полностью дистанцирует Рас-
кольникова от соприсутствия в одной сценической плоскости с остальными
героями «Парадоксов преступления». Упоминания о фигуре Родиона Рома-
новича звучат из уст персонажей преимущественно в 3-ем лице (монологи
Сонечки и Свидригайлова). Обращаясь к художественному приему «изыма-
ния» героя из контекста, Клим и средствами композиционной выразительно-
сти подчеркивает шествие сознания Раскольникова навстречу собственному
Апокалипсису. Однако, как и в оригинальном варианте, личность преступни-
ка подвластна духовному исцелению, что обозримо в рассмотрении паралле-
ли Раскольников — Свидригайлов. Рефлексия о мироздании «вроде деревен-
ской бани, <…>, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность» [2, с. 272], за-
меняется двойником Раскольникова на религиозное действо как порочный
церемониал: «Пойдешь в храм покаяться / <…> А поп с черного хода прости
господи / <…> да к приставу / Вот и все покаяние вот и вся вера» [4, с. 127].
Налицо отрыв Свидригайлова от христианского световосприятия и, следова-
тельно, причина его самоубийства: герой уничтожает Христа в себе, тогда
как Раскольников сохраняет нравственную заповедь о том, что «надеяться
можно только на Бога» [4, с. 191], а значит, и импульс самоценности жизни.
140
Итак, осваивая «идею человеческого величия», проносимую Достоевским
сквозь свое творчество и основанную, по замечанию Т. Касаткиной, «на тео-
центрической модели мира» [3, c. 168], Клим закрепляет тезис откола от все-
единства бытия через «<…> Спор / Человека с Богом / О праве человека /
<…> на творчество» [4, с. 150]. Иными словами, концентрация героя на соб-
ственном эго становится первопричиной душевного Апокалипсиса личности
и забвения Универсума.
2. Дискурс Мармеладова
Тематика одиночества развивается Климом в демонтированной на ос-
нове «Преступления и наказания» сцене поминок титулярного советника
Мармеладова. Выдержанное в стилистике драмы абсурда, траурное действие
пестрит парадоксами. Во-первых, скорбные проводы, выразителем которых
является вдова Мармеладова, резко обрывают предыдущую мизансцену. Ге-
рои Честертона вовлекаются в иррациональный мир алогичных обращений
Катерины Ивановны к условным персонажам, разделяющим обряд тризны по
усопшему. Во-вторых, сам почивший «вынужден присутствовать на похоро-
нах» [4, с. 174]. Подобно Достоевскому, насыщающему фабулу «Преступле-
ния и наказания» призраками старухи-процентщицы, Марфы Петровны и
Мармеладова, Клим расщепляет образ титулярного советника надвое. В ре-
зультате перед читателем пьесы возникает условный Человек, который при
жизни «отзывался на фамилию Мармеладов», потому что «работал Мармела-
довым» [4, с. 175–176].
Именно фигура Человека, освобожденная по уходу из земного бытия от
родового наименования, произносит собственную эпитафию. Оратор в пря-
молинейной форме озвучивает мысли, при жизни намертво скованные стра-
хом его угнетенной души. Взгляды Достоевского буквально поставлены в
сцене похорон «Парадоксов преступления» с ног на голову. Так, мягко по-
данная в романе русского классика мысль Мармеладова о том, что «надобно
же, чтоб у всякого человека было хоть одно такое место, где бы и его пожа-
лели» [2, с. 17], хлестко противопоставляется обличительному утверждению
призрака на страницах пьесы современного драматурга: «Не был я счастлив /
Это она (Катерина Ивановна. — О.П.) меня до могилы-то довела / И на том
свете ложью своей покоя не дает <…>» [4, с. 189]. Истинно эпикурейское,
всеобъемлющее удовольствие слышится и в энергичной речи Человека о це-
ремониале пития: «<…> Водочку вначале / А огурчик-то потом / <…> Толь-
ко понюхайте и в сторонку / <…> А потом рукавчиком / А если <…> в трак-
тир намерены / То огурчик в газетку / И в карман» [4, с. 182–183]. У Марме-
ладова же в «Преступлении и наказании», напротив, тональность монолога
скорбная, беспросветная. «Пью, ибо сугубо страдать хочу!» — признается
герой [2, с. 17]. Наконец, персонаж Клима без тени смятения просит задать
Катерине Ивановне вопрос «насчет рогов» [4, с. 187], беспокоящий в перво-
источнике Свидригайлова. Точная цитата из реплики Лебезятникова состав-
ляет ответ вдовы: умерший был «в силах оторваться от предрассудков» [2, с.
356]. Как видим, драматург подвергает децентрации исходный образ Марме-
ладова, раскалывая его на две модальности и закрепляя за ирреальным Чело-
141
веком функцию глашатая подсознания титулярного советника. Принцип де-
конструкции, выраженный диаметральным противопоставлением призрака
исходной фигуре пра-текста, становится основополагающим. А перегруппи-
ровка реплик «Преступления и наказания», посвященных сфере интимных
отношений, расширяет портретный план Мармеладова в «Парадоксах пре-
ступления».
Интересна общность рассмотренных дискурсов: основа каждого из них
таит преступление (убийство в случае с Раскольниковым, кражу возможно-
сти «пить <…> / Водку с соленым огурцом» [4, с. 178] в ситуации с призра-
ком Мармеладова). Данная композиционная метаморфоза придает «Парадок-
сам преступления» внутреннее единство структуры.
Кстати, грамматическая организация пьесы Клима характеризуется
полным нивелированием знаков препинания. Энергия мысли выражается
диалогической речью, которая зачастую перерастает в ряд объемных моноло-
гов, напоминающих «поток сознания» персонажей.
Таким образом, Клим в драме «Парадоксы преступления» наследует
традицию Ф. Достоевского как автора романа «Преступление и наказание».
Вместе с тем «текст — это фетиш; неправомерно подвергать его однознач-
ному прочтению, ибо свести текст к какому-то единому смыслу — значит
<…> совершить кастрирующий акт», — уточняет Р. Барт в книге «S/Z» [1, с.
242]. А значит, подвергая рецепции философские взгляды русского романи-
ста (в том числе и христианский аспект его мировоззрения) с позиций экзи-
стенциализма, художник сценического письма достраивает психологический
портрет заброшенного в бытие героя, вписывая собственный вариант декон-
структивного прочтения классики в современную культуру.
ЛИТЕРАТУРА
1. Барт Р. S/Z / Пер. с фр. Г.К. Косикова и В.П. Мурат; Под ред. Г.К. Косикова. —
3-е изд. — М., 2009.
2. Достоевский Ф.М. Собр. соч.: в 15 т.. — Л., 1988. — 5 т.
3. Касаткина Т. Философские и политические взгляды Достоевского // Достоевский
и мировая культура: Альманах / Под ред. К.А. Степанян. — М., 1997. — №8 — С. 167–
178.
4. Клим Парадоксы преступления, или Одинокие всадники Апокалипсиса // Пар-
фюмер и др. инсценированные персонажи. — М., 2008.

И.Э. Пристром (Минск, БГУИР)

ЦЕПОЧКИ НОМИНАТИВНЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ
В ЛИРИКЕ Ю. ЛЕВИТАНСКОГО
Определение направления художественной литературы XX в., в рамках
которого создавал свои произведения Ю. Левитанский, представляется за-
труднительным в силу того, что сам поэт не принадлежал ни к одной творче-
ской группе художников слова. Мнения исследователей по этому вопросу
расходятся: Левитанского называют поэтом-фронтовиком, поэтом-
шестидесятником, поэтом-песенником. На наш взгляд, множественность ин-
142
терпретаций принадлежности Ю. Левитанского к тому или иному направле-
нию — свидетельство многогранного таланта поэта, который сумел проявить
себя в разных ипостасях.
Одной из особенностей идиостиля поэта является кинематографич-
ность, что особенно ярко проявилось в сборнике стихов «Кинематограф».
Литературная кинематографичность подразумевает под собой «передачу
чувств и настроений через зрительно-осязаемые и звуковые образы, сценич-
ность изображаемых явлений, использование специфических киноприемов
(крупный план, стоп-кадр, замедленная либо ускоренная съемка)» [3, с. 11]. С
помощью этих средств создается иллюзия реального кинофильма, запечат-
ленного на бумаге. Созданию этого эффекта способствует также использова-
ние определенных слов, образов, терминов, связанных с лексико-
семантической группой «кино» (роль, актер, камера, механик и т.д.). Особую
выразительность данный прием приобретает в сочетании с конструкциями
экспрессивного синтаксиса (парцелляцией, сегментацией, цепочками номи-
нативных предложений и др.).
В стихотворениях Ю. Левитанского обнаруживаются многочисленные
примеры употребления цепочек номинативных предложений (ЦНП) для со-
здания экспрессивного наполнения текста.
Стихотворение «Время слепых дождей» (подзаголовок «Фрагменты
сценария»; сб. «Кинематограф») начинается номинативным предложением
«Вот начало фильма», который актуализирует внимание читателя (слушате-
ля) на теме повествования.
Предложение имеет в своем составе указательную частицу вот. По
классификации А.С. Попова, данный тип номинативных предложений (НП)
указывает на непосредственную близость или отдаленность предмета (явле-
ния) от наблюдателя. В предложенном контексте частица вот указывает не
на пространственную соотнесенность субъекта и объекта, а временную: кон-
статируется факт начала фильма.
В этом же стихотворении мы обнаруживаем следующие два номинати-
ва: «Вот его глаза. Ее глаза». Здесь автор использовал номинативы для со-
здания одновременно эффектов стоп-кадра и крупного плана. Данные суще-
ствительные, с точки зрения авторов «Русской грамматики», относятся к
лично-субъектным НП и имеют структуру «субъект — его физическое или
внешнее состояние».
Анализируемое стихотворение содержит еще два НП: «Летний ливень.
Поздняя гроза». Функциональная нагрузка данных номинативов состоит в
том, чтобы сыграть роль так называемой авторской ремарки во фрагменте
сценария.
Стихотворения Юрия Левитанского проникнуты особым глубоким фи-
лософским звучанием, и ярчайшим подтверждением этого является стихо-
творение, названное по первой строке «Утро — вечер, утро — вечер, день и
ночь...» (сб. «Кинематограф»).
Утро — вечер, утро — вечер, день и ночь.
Стрелки, цифры, циферблаты, сутки прочь.

143
 Гири, маятники, цепи, медный гуд.
Все торопятся куда-то, все бегут.
ЦНП передают динамику явлений природы. Лексическое наполнение
данных номинативов связано с лексико-семантической группой «время».
Проблема времени, его скоротечности — это проблема метафизическая, ко-
торая является актуальной и для Юрия Давыдовича, она лейтмотивом прохо-
дит через все его творчество и достигает своей высшей точки в сборнике
стихотворений «Письма Катерине, или Прогулки с Фаустом», где проблема
быстротечности жизни получает детальную разработку.
В стихотворении «Квадратный человек» (сб. «Кинематограф») ЦНП
служат для обрисовки портрета «Квадратного человека». Здесь также ис-
пользуется прием «крупного плана» для создания кинематографичности по-
средством лаконичного, но при этом детального описания образа «Квадрат-
ного человека».
Квадратное лицо.
Квадратные очки.
Квадратные глаза.
Квадратные зрачки.
Стихотворение «Полночное окно» (сб. «День такой-то») практически
целиком состоит из номинативных предложений. Их назначение — конста-
тировать существование определенных предметов и явлений действительно-
сти вне движения времени.
Чужая женщина, полночное окно.
Средина августа, пустынное предместье.
Предвестье осени, внезапное известье
о приближенье первых чисел сентября.
Пример демонстрирует использования ЦНП для создания эффекта
стоп-кадра: ход времени остановился в полночь, и автор живописует застыв-
шую картинку, окружающую женщину, которая гадает на картах. С помо-
щью номинативных предложений автор описывает мир предметный («чужая
женщина», «полночное окно», «пустынное предместье»), а также мир чувств
и образов («предвестье осени»).
Интересный пример использования ЦНП представлен в стихотворении
«Часы и телефон...» (сб. «День такой-то»):
Ристалище. Дуэль.
Две партии в дуэте.
Безмолвный диалог.
Неравный поединок.
Отдельные предложения приобретают некие особые смыслы, когда
рассматриваются в более крупных отрезках высказывания. И в этом отноше-
нии данный пример очень показателен, так как этот отрывок представляет
собой развернутую метафору, которая не прочитывается вне контекста. ЦНП
сжато репрезентирует читателю ситуацию дуэли. Под дуэлью автор понимает
ожидание звонка, о чем читатель может догадаться в продолжении стихотво-
рения:
И вдруг звонок, и вдруг
такой удар по цели —

144
 как пистолета звук,
как выстрел на дуэли.
Следовательно, ЦНП в предложенном фрагменте несут двойную экс-
прессивную нагрузку, выражая бытийное значение сущностей и одновремен-
но являясь метафорой.
В стихотворении «Промельк мысли...» (сб. «Стороны света») ЦНП иг-
рают значительную роль в создании экспрессивности высказывания. Волне-
ние, беспокойство лирического героя создается посредством ЦНП, которые
способствуют созданию прерывистой, рубленой речи.
Промельк мысли. Замысел рисунка.
Поединок сердца и рассудка.
Шахматная партия. Дуэль.
Грозное ристалище.
ЦНП реализуют также тему текста, благодаря которой происходит
формирование в сознании читателя (слушателя) представления о предмете
высказывания, создается необходимый эмоциональный фон повествования,
выраженный особой интонацией наименования и утверждения предмета в
реальной действительности.
Следующая цепочка НП в этом же стихотворении выполняет текстооб-
разующую функцию: она способствует развитию сюжета, а также служит для
формирования смысла текста:
Сердце и рассудок. Лед и пламень.
Страсть и безошибочный расчет.
Шахматная партия. Квадраты
белые и черные.
Таким образом, на общем фоне нейтрального текста ЦНП в лирике
Ю. Левитанского актуализируют внимание на содержащейся в них информа-
ции, тем самым придавая высказыванию большую значимость и весомость.
Также ЦНП участвуют в актуальном членении текста, так как тема, выра-
женная НП, формирует в сознании читающего (слушающего) представление
о предмете высказывания.
ЛИТЕРАТУРА
1. Левитанский, Ю.Д. Избранное: Стихи. — М., 1982.
2. Левитанский, Ю.Д. Это я, Господи. — М., 2005.
3. Никулин, Д.В. Проблемы циклизации в творчестве Ю.Д. Левитанского: автореф.
диссерт. канд. филол. наук. — М., 2010.

Т.А. Светашѐва (Минск, БГУ)

ИГРА С ЖАНРОМ ЧАСТУШКИ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА
Жанр частушки сформировался в рамках фольклорной традиции до-
вольно поздно — лишь во второй половине XIX в. Этот жанр уже сам по себе
имеет игровую основу, принадлежит к смеховой культуре и изначально
нацелен на развлечение слушателя. Поэтому сам факт использования данного
жанрового стандарта поэтами второй половины XX в. является своего рода

145
сигналом читателю (слушателю), настраивает его на восприятие комическо-
го. Для подобного игрового взаимодействия с адресатом поэты используют
как уже существующие фольклорные произведения данного жанра, так и ав-
торские.
Частушка интересна поэтам второй половины XX века прежде всего
узнаваемостью формы. А.П. Квятковский называет частушку «самой устой-
чивой» [4, с. 333] формой народной поэзии; для неѐ характерно использова-
ние четырѐхдольника и обязательной рифмы.
Подражание достигается путѐм не только копирования формы, но и
лексической стилизации под просторечие, речь с нарушениями нормы. «Кар-
навальная установка на жанрово обусловленный диалог с нормой» [6, с. 52]
предполагает имитацию диалектных особенностей, в том числе произноси-
тельных.
Кроме того, в подражание фольклорному жанру поэты передают ма-
жорный настрой частушек, оптимистический взгляд повествователя на быто-
вую или социально-политическую ситуацию. Такая мажорность, «лѐгкость»
жанра подразумевает, что в авторском поэтическом тексте создаѐтся эффект
примитивизации, поверхностности в освещении темы,линейного разрешения
проблемы. Частушечному жанру присущ открыто субъективный характер,
предельная оценочность. Иллокутивная цель в данном случае заключается в
передаче не информации о положении дел, а эмоций адресанта по этому по-
воду. Здесь открывается широкое пространство для игры: чем сложнее и
многоаспектнее проблема, затронутая в авторской частушке, тем ярче кон-
траст между формой и содержанием, ведь частушечное повествование не
подразумевает сомнений, глубоких рассуждений, стремится «замкнуть» про-
блему в шутке, афоризме, диктуя тем самым однозначно оптимистичное от-
ношение к ней.
Как поэтико-музыкальный жанр, частушка наиболее органично исполь-
зуется песенной поэзией. Музыкальная составляющая синтетического песен-
ного жанра делает игру с частушкой ещѐ более узнаваемой. Кроме того, жи-
вое исполнение позволяет использовать экстралингвистические факторы и
драматические элементы, такие, например, как смена тембра голоса, имита-
ция просторечных произносительных особенностей. Именно в рамках бар-
довской песни и рок-песни игра с жанровым стандартом частушки, рассчи-
танная на непременное и моментальное узнавание, проявляет себя наиболее
ярко.
Так Б. Гребенщиков использует известную народную частушку «Меня
били колотили...» в песне «212-85-06», включая, впуская таким образом
фольклорный код в своѐ произведение, демонстрируя тем самым, что мело-
дия его песни созвучна с народной мелодией.
Более активно обращается к жанру частушки В. Высоцкий. Так в песне
«Частушки к свадьбе» (1974) бард достигает стилизации засчѐт упрощѐнного
синтаксиса, грамматической рифмы, побудительных и вопросительных
предложений, междометий:

146
 Не сгрызть меня —
Невеста я!
Эх, жизнь моя
Интересная!
Кружи-ворожи!
Кто стесняется?
Подол придержи —
Подымается! [5]
В песне «Субботник частушки» («Гули-гули-гуленьки...») (1974)
В. Высоцкий также подражает диалектной речи, использует просторечия,
намеренное нарушение орфоэпической и грамматической нормы, диалектиз-
мы («здеся», «али», «табань», «трѐкнутый» и др.), уменьшительно-ласкатель-
ные суффиксы («девоньки-девуленьки», «Манечки-матанечки» и др.):
Гули-гули-гуленьки,
Девоньки-девуленьки,
Вы оставьте мне на память,
В сердце загогулинки [5]
В творчестве В. Высоцкого очень силѐн драматический компонент: ис-
полняя свои песни, он перевоплощается, меняет тембр голоса, стилизует ор-
фоэпические особенности диалектной речи.
В песне «Подходи, народ, смелее...» (1974), написанной для фильма
«Иван да Марья», В. Высоцкий использует ярмарочный, скоморошечий за-
чин:
Подходи, народ, смелее!
Слушай, переспрашивай!
Мы споем про Евстигнея —
Государя нашего [2, с. 343]
В отличие от классических частушек, в этом произведении все строфы
связаны единым повествованием и не распадаются на отдельные микросю-
жеты.Отнести этот песенный текст к жанру частушки позволяет, во-первых,
авторское определение жанра, а во-вторых — стихотворный размер и мело-
дия.
В. Высоцкий использует стилистическую игру, сталкивая в рамках од-
ного произведения сниженную просторечную и жаргонную лексику («бал-
бес», «корѐжит», «сплавить» и др.) и газетно-публицистическую лексику и
клише («эксплуататор», «бюллетень», «крайне вызывающе»).
В XX в. (в годы революции и гражданской войны, а также в более
позднее советское время) происходит развитие социально-политической ча-
стушки, которая становится активным средством внедрения пропаганды в
массовое сознание.С одной стороны ориентируясь на эти образцы, а с дру-
гой — отталкиваясь от них, частушка во второй половине ХХ века становит-
ся жанром политической сатиры. Засчѐт своей лаконичности и запоминаемо-
сти игра с жанром частушки является мощным средством выражения инако-
мыслия. По мнению И. В. Тубаловой, в этом жанре выражается «личная

147
оценка, претендующая на то, чтобыстать оценкой коллективной». Эту осо-
бенность частушки используют поэты второй половины XX века.
Так А. Башлачѐв в балладу «Ванюша» включает несколько авторских
частушек, например:
Хошь в ад, хошь — в рай!
Куда хочешь — выбирай.
Да нету рая, нету ада,
Никуда теперь не надо [1, с. 154].
<…>Мы с душою нынче врозь.
Пережиток, в опчем.
Оторви ее да брось —
Ножками потопчем [1, с. 155].
В этих частушках подчѐркивается трагический диссонанс между ис-
тинными ценностями и установками советского времени. Усиливает это про-
тиворечие использование в рамках народного жанра слов и штампов публи-
цистического стиля («коллектив», «интеллигенты», «пережиток» «дата, под-
пись и печать», «острота момента», «социальный фактор»). Более того, автор
соединяет их с просторечными словами и формами слов («интересовалися»,
«в церкву», «помереть», «нынче», «заместо», «в опчем»). Автор иронизирует
над атеизмом и связанным с ним примитивистским, брутальным подходом к
метафизическому. Игра с фольклорными кодами направлена на деконструк-
цию официальной идеологии, уничтожающей в человеке лучшие качества,
смещающей ценностную парадигму. Национальная культура воспринимается
как оплот духовности, а возврат к ней — как спасение от обезличивания,
омассовления, оболванивания.
И.В. Тубалова говорит об «особой анонимности» [6, с. 52] частушки,
позволяющей автору-исполнителю дистанцироваться от исполняемого им-
произведения, будто бы оно является результатом народного творчества. Это
даѐт автору возможность позиционировать своѐ мнение как мнение народа.
Тот же эффект «анонимности» использует Вен. Ерофеев. В свою пьесу
«Вальпугриева ночь, или шаги Командора» он включает ряд стихотворных
фрагментов, некоторые из которых стилизованы под частушки, исполняемые
сумасшедшими в палате:
Вот он, вот он, конец света!
Завтра встанем в неглиже,
Встанем-вскочим: свету нету,
Правды нету,
Денег нету,
Ничего святого нету, —
Рейган в Сирии уже! [3, с. 249]
Данный фрагмент по форме приближается к частушке:метрика и спо-
соб рифмовки соответствуют жанровому стандарту, но увеличено количество
строк. За обычной частушечной «простотой»кроется фактически апокалип-
тическая проблематика, нарастающая по мере развития сюжета произведе-
ния. Лѐгкость повествования достигается засчѐт синтаксического паралле-
лизма, повторов и внутренних рифм, но лаконичная и лѐгкая фраза заключает
148
в себе чудовищный смысл и отражает ужасающую действительность. Однако
игровой характер жанра карнавализирует эту констатацию, трагедия превра-
щается в подобие фарса.В заключение пародируется миф о внешней угрозе,
что ещѐ больше абсурдизирует отражаемую реальность.
Такой же карнавальный характер имеют и иронические политические
частушки Ю. Шевчука «Путин едет по стране...». Мажорный настрой ча-
стушки, усиленный гиперболами, подчѐркивает сатирический характер изоб-
ражения гипертрофированного оптимизма.
Небольшой объѐм частушки и еѐ эмоциональная насыщенность пред-
полагают высокую концентрацию экспрессивных языковых средств. «Актив-
ное тиражирование семантики низа»[6, с. 53], присущее и ранней, и более
поздней частушке, не могло не привести к проникновению в неѐ ненорма-
тивных языковых единиц. В жанр классической частушки активно врастает
грубая и табуированная лексика, брутальный, «низовой» эротизм.
Одна из таких непристойных частушек («Шѐл я мимо мавзолея...») ста-
ла частью рок-песни Егора Летова «Всѐ идѐт по плану». Также непечатные
частушки («Кудри вьются, кудри вьются...») включены в уже упоминавшую-
ся пьесу Вен. Ерофеева.
Объектом интереса в частушке постоянно становится антинорма. В
ранних частушках это тема запретной любви, асоциального поведения, непо-
слушания молодѐжи, конфликта с мнением старшего поколения. Популярны
были боевые хулиганские частушки, позднее — революционная частушка
как проявление социального протеста. Попытка «одомашнить» этот жанр,
подчинив его социальному заказу, в советской литературе была продиктова-
на необычайной популярностью частушек. Но отсутствие противопоставлен-
ности официальным моральным или социально-политическим установкам
опустошают частушку. И именно этой противопоставленности, конфликту с
нормой жанр обязан интересом со стороны поэтов второй половины XX в. В
этот период частушка стала объектом игрового переосмысления с целью сти-
лизации. Еѐ внешняя простота и лаконичность, смеховой характер открывают
перед поэтами массу игровых возможностей: позволяют высказать мысль в
простой афористичной форме, дать оценку, претендующую на общенарод-
ную, анонимную, надеть «маску» народного автора-повествователя, безнака-
занно шагнуть на рамки нормы, в том числе использовать табуированную
лексику.
ЛИТЕРАТУРА
1. Башлачѐв, А. Как по лезвию. — М., 2005.
2. Высоцкий, В. Избранное / Сост. Г. Грибовская. — Минск, 1993.
3. Ерофеев, В.В. Вальпургиева ночь, или шаги Командора / Оставьте мою душу в
покое: Почти всѐ. — М., 1995. — С. 181–257.
4. Квятковский, А.П. Частушка / Поэтический словарь. — М., 1966. — С. 333–338.
5. Песни Владимира Высоцкого [Электронный ресурс] / Режим доступа: http://v-
vissotsky.ru. — Дата доступа: 22.03.2013.
6. Тубалова, И.В. Современная письменная частушка: новая художественная форма
в современной культурной парадигме / Вестник Томского государственного университета.
Культурология и искусствоведение. — 2011. — № 4. — С. 50–58.

149
 И.А. Середа (Минск, БГУ)
ТИП «ПРОВИНЦИАЛА» В ПОВЕСТЯХ В. МАКАНИНА
1960–1970-х гг.
В творчестве Владимира Семеновича Маканина представлена галерея
типов литературных героев, причем, образы, созданные автором, являются
характерными приметами как советского, так и постсоветского периодов
российской истории. Л. Аннинский дал довольно точное определение мака-
нинскому герою — «срединный» человек (средний возраст, средние условия,
средние требования к жизни и к себе в жизни; «его удачи и неудачи зависят
не от его действий, а от меняющейся общей ситуации, которую он не контро-
лирует» [2, с. 9–10]) — которое, однако, является слишком общим и в связи с
этим нуждается в конкретизации. В рамках типа «срединного» героя в каче-
стве одной из его модификаций нами выделен тип «провинциала», представ-
ленный в повестях В. Маканина 1960–1970-х гг.
Под «провинциалом» мы понимаем литературного персонажа, урожен-
ца или жителя провинции, который к тому же определяется как наивно-
простоватый и в чем-то отсталый человек, наделенный особой провинциаль-
ной психологией и сознанием.
Таков, например, Володя Белов из дебютной «Прямой линии» (1965).
Нашему вниманию предлагается история о вступающих в жизнь молодых
математиках, которые служат в научно-исследовательской лаборатории, меч-
тая сделать мир безопаснее и гуманнее. Рассказчик и главный герой произве-
дения — математик Володя, распределенный после окончания института
вместе с другом Костей в лабораторию «закрытого» НИИ, обслуживающего
ракетное производство. Все происходящее в повести рассматривается с точки
зрения Володи, пропускается через его мысли, чувства и эмоции, что позво-
ляет лучше узнать личность рассказчика и ориентироваться в его «жизнен-
ном пространстве».
Уже в первых строках повести появляется довольно емкая характери-
стика героя: «Мы, Костя и я, шли по вечерней Москве. Шли на танцы. Я ша-
гал вяло, утомленно и вспоминал голубые дни» [4, с. 5]. Несмотря на моло-
дость, протагонист совсем не юн в своих повадках и реакциях. И на окружа-
ющий мир, и на самого себя он смотрит трезво, без очарованности, не без
насмешки, как бы со стороны. Однако это не означает, что ничто молодежное
и романтическое герою не свойственно. У Белова и его друга есть, например,
«великая идея» — детально разработанный проект разоружения СССР и
США и спасения мира: «Уж очень нелепо устроен мир, если он болтает о вы-
соких материях, напичкивая ими газеты, и при этом не может избавиться от
угрозы массового уничтожения людей. Быть не может, чтобы не существова-
ло решения. Любую задачу можно решить. И мы — Костя и я, — мы спасем
мир. <…> Такие уж мы были, так вот верили и так хотели» [4, с. 34].
Однако со временем начинает распадаться нерушимый, казалось бы,
союз Володи Белова и Кости Князеградского по причине конкуренции на
профессиональной почве. Ребята получают от начальства одинаковые задачи,
150
начинают их решать, помогая при этом друг другу, но Костя по каким-то
причинам (способности или удача) справляется с задачей первый. И в ре-
зультате из «центровой» лаборатории поступает приглашение только на его
имя, Володя же им неинтересен.
А немного раньше в произведении внезапно появляются воспоминания
Белова о безрадостном провинциальном детстве в голодные военные годы.
Причем, В. Маканин намеренно акцентирует внимание на принадлежности
героя к «униженным и оскорбленным», к миру «нехватки, обид» и постоян-
ной «борьбы за существование» [1, с. 28], чтобы подчеркнуть изначально
существовавшую разницу между друзьями. Уже в этой повести прозаик вво-
дит мотив неравномерного распределения жизненных благ и удачи, который
станет ведущим в известном рассказе «Ключарев и Алимушкин» (1977), где
Ключареву везет именно потому, что Алимушкину, его соседу, — нет. По
Маканину, невезучесть Белова является следствием его провинциального,
«плебейского» происхождения, хотя способности, полученное образование и
распределение были одинаковыми у обоих друзей. Из реплик других персо-
нажей повести выясняется, что многие видят Белова каким-то странным, ко-
го-то из себя изображающим, слишком явно чего-то добивающимся и отно-
сятся к нему с презрением. Есть и доброжелательно настроенные люди в его
окружении, придерживающиеся других взглядов, понимающие и сочувству-
ющие, но это ничего не меняет в общей картине, поскольку «печать эта —
печать парвеню, — оказывается, лежит на нем, Володе» [1, с. 29]. И провин-
циальное происхождение героя на подсознательном уровне воздействует на
его мысли и действия, определяя его облик и положение в настоящем.
Ближе к финалу ситуация еще больше ухудшается. Из-за аварии на ис-
пытаниях двое сотрудников погибли. Руководство считает, что кто-то из ра-
ботников лаборатории допустил ошибку в расчетах, и подозрение падает на
молодых математиков. Костя вновь оказывается более удачливым, а Володя,
попав под всеобщее подозрение и давление, сам начинает верить в свою ви-
новность. Для выяснения обстоятельств и признания своей вины (если по-
требуется) Белова командируют на полигон. В процессе приближения к
назначенному месту Володя все больше «уходит» в себя, проваливается в
прошлое, вспоминая тяжелые военные годы. Картины, всплывающие в памя-
ти, становятся все более страшными и неприятными: смерть отца, болезнь
матери, период голода, жизнь в чужой семье. До поры до времени он забывал
про детскую ущемленность, играл в бодрячка, но потом все нахлынуло ра-
зом. И он упал в глазах ближайшего окружения, остался чужим, колючим,
барачным. В. Маканин показывает, что трудно реализовать весь свой потен-
циал, трудно стать личностью, потому что барак тянет к себе памятью тесно-
ты, памятью всепохожести, атмосферой безындивидуальности. Осознает это
и сам герой: «Я один понял и принял случившееся… Я как будто давно ждал
этого. Как будто все эти годы ждал, что разлетятся временные иллюзии и я
опять буду там, в своем детстве» [4, с. 151].
Воспоминания затягивают героя, замещая реальность происходящего.
На полигоне объявляют, что Белов не виноват в случившемся, но процесс,
151
как говорится, запущен. Володя умирает в самолете, возвращаясь домой. Та-
кой исход еще раз подтверждает тот факт, что герой повествования не просто
неудачник, он принадлежит к числу «меченых», отвергнутых жизнью и обре-
ченных на неудачи по происхождению. Хотя и способности у друзей были
равны, но разными были социальные условия их существования. Оказывает-
ся, что «благодаря» своей провинциальности он уже является неконкуренто-
способным по сравнению со столичным человеком и опередить его не смо-
жет, если эту отрицательную черту в себе не преодолеет.
Тип «провинциального героя» появляется и в более поздней повести
В. Маканина «Валечка Чекина» (1974), правда, теперь уже в женском вариан-
те. «Провинциалов», прибывших в столицу «июньскими поездами пятьдесят
четвертого года», было немало, повествует рассказчик: «…Нас, юных, забро-
сило в Москву, как волной. Очень и очень многих. И добрых. И недобрых. И
напористых. И слабых. И всяких-всяких. Мы и сами не знали, какие мы. Это
было скрыто и еще не проявлено внутри волны — заметна была лишь сама
волна» [3, с. 247]. Все они приехали из городков и поселков в столицу на
приемные экзамены, в том числе и главная героиня повести, провинциалка
Валечка. Жила она в маленьком городке с матерью и младшим братом, учи-
лась старательно («без троек»), увлекалась литературой, но каким-то ветром
занесло ее в технический вуз, куда она с успехом поступила. И, как бы между
прочим, автор подмечает событие, оказавшее впоследствии серьезное влия-
ние на становление характера девушки: в школьные годы Валя влюбилась «в
преподавателя литературы. Самая подходящая личность» [3, с. 243]. Хотя и
была она из бедной семьи, но всегда выглядела чистенькой и опрятной. Учи-
лась Валя неплохо (а точнее, сдавала кое-что через связи), в общежитии была
всеобщей любимицей (быть таковой она стремилась всегда и везде), к концу
четвертого курса выскочила замуж за однокурсника Павла Гребенникова.
Однако вскоре она как-то незаметно сбивается с пути (но корни-то тянутся из
детства!) и «идет по рукам», меняя мужчину за мужчиной, небескорыстно,
конечно: научного руководителя Седовласого, молодого и талантливого
Стрепетова, поэта и лингвиста Корнеева. По словам ее брата Сережи, броси-
ла она мужа потому, что у него «денег мало, славы мало», а Валя «это самое
―мало‖ не уважает» [3, с. 314]. Впоследствии это подтверждает и сама Валеч-
ка: «А я люблю, когда мужчина со славой и когда он сражается» [3, с. 305].
«…Ей важен именно минутный шум. Она, конечно, обаятельная, но, в сущ-
ности, девочка пустенькая. Совсем пустенькая. Коптит себе небо и ничего-
шеньки не думает…» [3, с. 290].
Очень емкая авторская характеристика относительно «провинциалов»
возникает при описании Сережи, брата Валечки: «Он говорил с тем харак-
терным, нескрываемым гонором, какой имеется у провинциалов, удивитель-
но легко и быстро освоившихся в Москве» [3, с. 297]. Завышенная самооцен-
ка — это еще одна характерная черта таких персонажей. Автор показывает,
что их самоуверенное поведение выглядит смешным и нелепым в глазах
окружающих, но сами «провинциалы» этого не понимают.

152
 По мнению Толи Тульцева, одного из персонажей повести, для дости-
жения счастья «провинциал должен найти в жизни нечто, что полностью за-
давит ему мозги и выбьет из него веселость. Ему нужен груз, как ослу» [3, с.
284]. Валечка же Чекина жила нелогично и несерьезно, делом не занималась,
умела расположить к себе окружающих, мило улыбаясь своей козырной
улыбкой и продвигаясь таким образом по жизни. И в Москве она осталась
провинциалкой. Но самое интересное заключается в том, что девушка всегда
была счастлива. «Она уверяла и меня и себя (себя-то больше) в том, что ее,
такую нравящуюся и обаятельную, все любят. Все без исключения. Даже
женщины» [3, с. 281]. Но попался ей на пути и тот, кто «терпеть не мог сим-
патичных девочек, получающих те или иные дипломы и степени за свои
улыбки» [3, с. 323]. В период обучения в аспирантуре назначили Валечке но-
вого научного руководителя, известного Черникова, который действительно
круто изменил ее жизнь. Оказалось, что знания ее не просто невелики, а она
вообще ничего не знает. Чекиной предстояло пройти через комиссию, чтобы
подтвердить свой диплом, но она испугалась, бросила все и уехала. Ведь ей
важна совсем не наука, а нечто другое: «поехать на какой-нибудь симпозиум.
Пожить в гостинице. Чтоб ковры и вино. И чтоб за тобой поухаживали на ка-
ком-нибудь банкете. Какая-то околонаучная дамочка…» [3, с. 281]. В финале
рассказчик узнает, что Валечка живет в Поволжье, работает на железной до-
роге, замужем и ребенок есть, лоск ее ссыпался и превратилась она в бабу.
Однако всюду, где бы ни находилась, Валечка была самой собой, в ней был
этот избыток жизни, и она была счастлива. Подобно другим провинциалкам,
она пыталась покорить большой город «излучением необыкновенной силы»,
однако ничего у нее не вышло, потому что необходимо прилагать определен-
ные умственные и трудовые усилия, она же надеялась на чудодейственную
силу своей внешности.
Таким образом, в повестях 1960–1970-х гг. В. Маканин разрабатывает
тип «героя-провинциала», определяющими характеристиками которого яв-
ляются провинциальность происхождения и сознания. Маканинские персо-
нажи (Володя Белов из «Прямой линии», Валечка Чекина из одноименного
произведения) не положительные и не отрицательные, они «живые» и инте-
ресные. А главная заслуга Маканина-реалиста в том, что его герои — приме-
ты застойного времени, созданные «по горячим следам».
ЛИТЕРАТУРА
1. Амусин, М.Ф. Алхимия повседневности: Очерк творчества Владимира Макани-
на. — М., 2010.
2. Аннинский, Л. Структура лабиринта: Владимир Маканин и литература «средин-
ного человека» / Маканин В. Избранное: Рассказы и повесть. — М., 1987. — С. 3–18.
3. Маканин, В. На первом дыхании: сборник. — М., 2009.
4. Маканин, В. Прямая линия: повести. — М., 2010.

153
 И.А. Скобченко (Минск, МГЛУ)
КОГНИТИВНАЯ СТРУКТУРА КОНЦЕПТА СПОРТ
В СОЗНАНИИ АМЕРИКАНЦЕВ И РУССКИХ
В связи с феноменом глобализации, мы можем говорить об актуально-
сти вопросов, связанных с культурными и лингвокультурологическими про-
явлениями. В этой связи изучение концепта СПОРТ в сознании американцев
и русских с дифференциацией по возрасту (т.к. принадлежность к той или
иной возрастной группе также несет следы аффективного опыта человека)
может помочь пролить свет на специфику американской и русской менталь-
ности, увидеть культурно-специфичное в обеих культурах.
На сегодняшний день в лингвистике нет единого понимания концепта.
Множественность пониманий и интерпретаций концепта обусловлена его
многофункциональностью, междисциплинарным статусом, а также ракурсом
исследования. Концепт видится нам как сложная, многоуровневая структура,
как базовое перцептивно-когнитивно-аффективное образование динамиче-
ского характера, как единица живого коллективного знания, репрезентован-
ная словами, подчиняющаяся закономерностям психической жизни человека.
Концепт является сложно структурированным явлением, включающим
в себя стереотипное ядро, приядерную зону и периферию. В ядре концепта
представлены образы и понятия, типичные для представителей того или ино-
го возраста той или иной нации, образующие основу национального коллек-
тивного обыденного знания. Посредством свободного ассоциативного экспе-
римента мы получили набор ассоциаций, образующих единое ассоциативное
поле. По ассоциациям, принадлежащим к приядерной зоне и периферии, мы
сможем сделать выводы об индивидуальных представлениях русских и аме-
риканцев о спорте, нетипичных для большинства людей. Также полевая
структура концепта служит своеобразной «базой» для когнитивного компо-
нента концепта. Именно основываясь на частотности ассоциаций, которую
иллюстрирует полевая структура, мы можем судить о содержательной сто-
роне концепта, о его ментальной репрезентации в сознании представителей
той или иной нации.
Мы проведем сопоставление содержания ядер концепта СПОРТ для
американцев и русских по трем возрастам (подростки — до 18 лет, моло-
дежь — от 19 до 27 лет, взрослые — от 28 и более лет) на основе ассоциатив-
ного эксперимента. Конечно, мы не можем отрицать значимость ассоциатов,
принадлежащих к приядерной зоне концепта или периферии, невысокая ча-
стотность той или иной реакции не означает снижение ее значимости. Но
именно в ядерной зоне концепта содержатся наиболее типичные, общие для
большинства представителей нации ассоциаты. Именно поэтому особое вни-
мание мы уделяем именно ядерной зоне концепта СПОРТ.
Путем сопоставления содержания ядерных зон концепта СПОРТ, мы
смогли выделить общие и специфичные реакции для каждой возрастной
группы американцев (см. табл. 1).

154
 Таблица 1
Ядерные реакции по трем возрастным группам американцев
№ Реакция 14-18 лет 19-27 лет 28-59 лет
1. Fun 10,2 % 9,54 % 5,78 %
2. Football 9,5 % 11,55 % 9,97 %
3. Baseball 7,48 % 6,53 % 6,61 %
4. Basketball 4,08 % 6,03 % 4,13 %
5. Soccer 4,08 % 5,52 % 3,4 %
6. Competition 3,4 % - -
7. Exhaustion 3,4 % - -
8. Team - 3,51 % -
9. Hockey - - 4,13 %
10. Volleyball - - 3,4 %
11. Exercise - - 3,4 %
Таким образом, 71 % компонентов стереотипного ядра являются об-
щими для всех возрастных групп, а именно: fun, football, baseball, basketball,
soccer. Ядерные элементы в большинстве случаев обозначают тот или иной
вид спорта, наиболее популярный в американской культуре.
Одной из самых частотных ассоциаций во всех возрастных группах яв-
ляется football. Мы полагаем, что это связано с особым статусом данного ви-
да спорта в сознании американской нации, поскольку американский футбол
сегодня является одним из самых популярных и зрелищных видов спорта в
Америке. Согласно одному из опросов агентства Reuters, американский фут-
бол является любимым видом спорта среди жителей США с 1972 г., когда он
впервые обошѐл по популярности бейсбол. Все американцы, вне зависимости
от возраста, выделяют такой критерий как fun, что позволяет сделать вывод о
позитивном отношении к феномену спорта у всех американцев, независимо
от возраста.
К специфичным реакциям для восемнадцатилетних американцев отно-
сятся ассоциаты competition, а также exhaustion. Вероятно, американские
подростки сами активно занимаются спортом, что и обусловливает появле-
ние данных компонентов в ядре поля. Для испытуемых в возрасте 19-27 лет
специфичным компонентом является реакция team, что можно объяснить ин-
тересом к командным видам спорта, которые широко практикуются в учеб-
ных заведениях США.
Ассоциаты, обозначающие популярные виды спорта volleyball и hockey,
а также неотделимый компонент любого занятия спортом, exercise являются
специфичными для группы взрослых американцев. Мы полагаем, что это
связано, с одной стороны, с тем, что хоккей и волейбол — достаточно попу-
лярные виды спорта, отличающиеся зрелищностью. С другой стороны, опи-
сываемая группа чаще предпочитает смотреть спортивные трансляции по те-
левидению, нежели заниматься спортом самостоятельно.
В целом мы можем сделать вывод о сходстве и стереотипности амери-
канских представлений о спорте в обыденном сознании американцев, по-
скольку повторяемость самых частотных реакций указывает нам на наличие

155
общего ядра в полевой структуре концепта, разделяемого всеми возрастными
группами.
Путем выделения ядерной зоны концепта СПОРТ для русских трех по-
колений, мы смогли проследить общие для каждой группы испытуемых тен-
денции (см. табл. 2).
Таблица 2
Ядерные реакции по трем возрастным группам русских
№ Реакция 15 — 18 лет 19 — 26 лет 27 — 52 лет
1. Здоровье 7,33 % 8,38 % 4,69 %
2. Футбол 4,58 % 3,31 % 6,71 %
3. Мяч 5,5 % 3,11 % -
4. Бег 3,67 % 3,89 % -
5. Мышцы 5,5 % - -
6. Кроссовки 5,5 % - -
7. Красивая фигура 5,5 % - -
8. Сила - 3,89 % -
9. Тренировка/нагрузка - 3,31 % -
10. Целеустремленность - 3,11 % -
11. Медаль - - 4,69 %
12. Олимпиада - - 4,69 %
13. Хоккей - - 4,02 %
Мы видим, что лишь 15% реакций стереотипного ядра являются об-
щими для всех возрастных групп, а именно: здоровье, футбол.
Одной из самых частотных ассоциаций во всех возрастных группах яв-
ляется здоровье. Мы полагаем, что это может быть связано с распространен-
ным мнением, что занятия спортом повышают тонус, оказывают положи-
тельное воздействие на все системы организма, влияют на здоровье. Также
вполне возможно, что на сознание оказывает влияние агитационная про-
грамма Советского Союза, а позже и нынешних России и Беларуси «Зани-
майтесь спортом! Спорт — это здоровье».
К специфичным реакциям для подростков относятся ассоциаты мяч,
бег, мышцы, кроссовки, красивая фигура. Вероятно, спорт у русскоговоря-
щих подростков ассоциируется с занятиями физкультурой в школе, где ос-
новные обучаемые виды спорта — это игры с мячом. Также все мы помним,
что спортивная обувь — обязательный элемент формы на таких уроках, без
которого до урока могут и не допустить. Возможно поэтому в сознании рус-
скоговорящих школьников спорт неразрывно связан с кроссовками.
Ассоциаты, номинирующие такие качества спортсменов как сила и це-
леустремленность, а также обязательные тренировки/нагрузки, являются
специфичными для второй группы испытуемых — молодежи. Мы полагаем,
что, возможно, представители этой возрастной группы сами активно зани-
маются спортом, поэтому использовали данные абстрактные ассоциаты для
характеристики занятий спортом, основываясь на собственном опыте.
Такие ассоциации как медаль, олимпиада, хоккей являются специфич-
ными для третьей группы испытуемых — взрослых от 27 до 52 лет. Хоккей
— популярный вид спорта в основном среди взрослых людей в связи с его
156
зрелищностью. Олимпиада — значимое событие в спортивном мире, также
очень зрелищное и любимое многими людьми. А медаль как награда за спор-
тивные успехи присутствует при любом спортивном мероприятии.
Сопоставив данные о ядерных реакциях американцев и русских, мы
можем сделать вывод о наличии общенационального ядра концепта СПОРТ
для американцев, о чем говорит 71 % совпадений, и об его отсутствии для
русских (15 % совпадений).
Доминирующей ассоциацией американцев всех возрастов является fun,
что позволяет сделать вывод о позитивном восприятии такого явления, как
СПОРТ, американской нацией. В то же время среди ядерных и, стало быть,
наиболее частотных, ассоциаций русских нет ни одной оценочной, не говоря
о ее позитивной окраске, ассоциации.
Обращает на себя внимание тот факт, что более половины ядерных ас-
социаций американцев обозначают тот или иной вид спорта (football, soccer,
baseball, basketball), для русских же спорт — в первую очередь атрибутика
(мяч, кроссовки, медаль) и качества (сила, целеустремленность).
Среди ассоциаций общих ядер американцев и русских существует
лишь одна общая: футбол и football. Причем номинируют эти понятия раз-
личные явления: европейский футбол и американский футбол. Стоит отме-
тить, что американские ядерные ассоциации обнаруживают национальную
специфику: football, baseball, basketball, т.е. упоминаются виды спорта, заро-
дившиеся в США.
В целом, сопоставив когнитивные структуры концепта СПОРТ для
обеих наций, мы можем сделать вывод об относительно небольшом сходстве
ассоциаций у представителей разных возрастов русскоговорящих испытуе-
мых. В данном случае нам несколько затруднительно говорить о наличии
общего ядра в полевой структуре концепта, разделяемого всеми возрастными
группами. Когда как у американских испытуемых наблюдается своеобразное
«единство» в представлениях о спорте вне зависимости от возраста.
ЛИТЕРАТУРА
1. Карасик, В.И., Слышкин, Г.Г. Лингвокультурный концепт как единица исследо-
вания / Методологические проблемы когнитивной лингвистики: Сб. науч. тр. // Под ред.
И. А. Стернина. — Воронеж, 2001. — С. 75–80.

И.С. Скоропанова (Минск)

ИСКУССТВЕННЫЕ ЛЮДИ В РАССКАЗЕ ДЕНИСА ЯЦУТКО
«ПУСТОЙ ГОРОД»
«Всеобщая декларация прав человека», принятая в 1948 г. Организаци-
ей Объединенных Наций, не содержала пункта, отстаивающего право на со-
хранение самой человеческой природы, т.е. в конечном счете право быть че-
ловеком естественного происхождения, настолько фантастичной казалась
перспектива искусственного производства людей, смоделированная в романе
О. Хаксли «О дивный новый мир» (1932). Третья (вслед за появлением ядер-
157
ной физики и информационным взрывом) революция, определяющая разви-
тие современной науки и техники, — биотехнологическая, все более набира-
ющая обороты, заставила изменить отношение к прогнозам, воспринимав-
шимся как чистый вымысел, поскольку в наше время шаг за шагом они начи-
нают воплощаться в жизнь. «Многие технологии, которые предвидел Хакс-
ли — например, оплодотворение ин витро, суррогатное материнство, психо-
тропные средства и генная инженерия для изготовления детей — уже есть
или маячат на горизонте <…> … Завершение проекта «Геном человека» в
2000 году предвещает куда более серьезные проблемы» [3, с. 15]. Успехи в
области клонирования наряду с большими обещаниями — включая возмож-
ность бесконечного воспроизводство человека из взрослой клетки — неотде-
лимы от осознания угрозы изменения природы человека, вплоть до его «ис-
чезновения» как существа природного. Осмысление последствий предпола-
гаемого достижения бессмертия посредством клонирования предпринимает
Д. Яцутко в рассказе «Пустой город» (2004).
Город Д. Яцутко архетипически восходит к идеальному полису-
государству Платона, Утопии Т. Мора, Городу Солнца Т. Кампанеллы, одна-
ко символизирует постчеловеческую цивилизацию будущего, благодаря
биомедицине добившейся победы над смертью и осуществившей, таким об-
разом, главную мечту людей: жить вечно. Подзаголовок рассказа «Социо-
псевдоархитектурный проект с подробными описаниями» сигнализирует о
том, что автора интересует социальная «архитектура» общества бессмерт-
ных — людей-клонов, сменивших живородящих смертных.
Кое о чем говорит уже внешний вид города. Из него вытеснена есте-
ственная природа. Упоминаются лишь синтетические газоны парка, побуж-
дающие предположить, что и все остальное в нем — муляж живого природ-
ного оазиса. Все дома прямоугольные или кубические — «без излишеств».
Не наблюдается радующего глаз разнообразия, стремления украсить место
своего пребывания какой-то лепкой, росписью, башенками, скульптурами,
фонтанами. Аккуратность, чистота, хочется сказать, стерильность неотдели-
мы от некоего конструктивистского упрощения, не осложненного эстетиче-
скими заботами утилитаризма. Чувствуется, что к красоте (либо ее отсут-
ствию) жители города безразличны. В общественных зданиях входы-проемы
без дверей — в них светло и просторно, хотя как-то пусто и словно не согре-
то человеческим теплом. Пустынное впечатление производит и сам город. В
нем все мирно и стабильно, но нет привычного урбанистического оживления,
энергичного ритма, даже шума, и за индустриальным пейзажем как-то не
видно заполняющих город людей. Вместе с тем порядок и благополучие
торжествуют здесь над хаосом, неустроенностью. Забыты войны и связанные
с ними разрушения, упразднены полиция и тюрьмы, поскольку отсутствует
преступность. Нетрудно догадаться, что это результат генной инженерии,
«поправляющей» природу человека и устраняющей хромосомы агрессивно-
сти, патологии.
Никто не мучит и не тиранит людей-клонов, никто ничего им не за-
прещает, и клонированные вполне довольны своим положением, тем более
158
что не знают страха смерти. Может показаться, что это и есть то идеальное
общество всеобщего благоденствия, о котором грезили столетия. Однако та-
кое впечатление обманчиво — и совершенно счастливая жизнь может ока-
заться неполноценной, если процветание достигнуто ценой утраты важней-
ших человеческих качеств и, собственно, человеческой сущности.
Особенности людей-клонов оттеняют вводимые нарратором сравнения
с людьми древности (т.е. нашей современности). Потомков удивляют стран-
ные, на их взгляд, строения, обычаи и привычки людей прежней цивилиза-
ции: залы ожидания на вокзалах и в аэропортах, заполненные собирающими-
ся куда-то ехать или лететь, общение с природой, уход за растениями, при-
страстие к чтению, описанные в книгах любовные переживания и похороны с
оплакиванием покойного и многое другое. Биотехнизированным существам
все это представляется ненужным, отжившим свое. «То, что делали древние,
в большинстве случаев глупо и нерационально» [5, с. 368], — резюмирует
нарратор, хотя и признается, что «информация об их деяниях щекочет» (то
есть вызывает некоторое любопытство) своей «абсурдностью» (!). Людям пу-
стого города непонятно, зачем нужно куда-то стремиться, ждать каких-то
встреч и перемен, тосковать от потери близкого человека, чувствовать себя
несчастным в отсутствие любви, наслаждаться природой, вникать в книжную
мудрость веков, — в этом они не видят необходимости, вообще смысла, удо-
влетворены тем, что есть, и тем, что сами собой представляют, и потребности
в чем бы то ни было ином не испытывают. Таковы последствия изменения
человеческой природы — за счет приобретения одного (= бессмертия) утра-
чивается другое (= природно-культурная целостность и человеческая иден-
тичность). Наиболее пострадали, показывает Д. Яцутко, эмоциональная сфе-
ра и сфера половой жизни, с каковыми обычно и связывают понятие есте-
ственного человека. При отсутствии витального стимула развития заблоки-
рованной оказывается и активность духовного центра. Абсолютно всѐ люди-
клоны Д. Яцутко воспринимают, не испытывая никаких чувств, «прохладно»,
«никак»; описания соитий в рассказе нет, даже когда речь идет о неком подо-
бии оргии. Манера письма в «прозе» — намеренно нейтральная, безэмоцио-
нальная, сухая, ведь и повествование приписывается одному из жителей го-
рода и преломляет психологический склад его личности: упрощенной, бес-
страстной, роботической. То, что подается нарратором как нормальное, само
собой разумеющееся, воспринимается как нелепость, абсурд, кошмар, хотя,
на первый взгляд, ничего страшного не происходит. Люди-клоны работают,
развлекаются и даже отчасти чтут традиции, унаследованные от прошлого,
правда, они полностью обессмыслены. В городе, например, существует «зал
ожидания», куда можно прийти и посидеть в кресле, — низачем, просто так,
во исполнение некоего утвердившегося ритуала, тем более что непонятно,
чем занять свободное время. По-видимому, с этой же целью оборудованы и
«места для чтения» — по 2–3 на жилой квартал: это ниша в стене, «способ-
ная вместить стоящего человека и оборудованная звуконепроницаемой две-
рью и плоским экраном, который может опускаться или подниматься так,
чтобы быть на уровне глаз читающего» [5, с. 368]. Из описания видно, что
159
книга вытеснена электронным ее вариантом, а литература — мультимедий-
ной сетературой либо вообще чем-то средним между литературой и кино, —
иначе к чему звуконепроницаемая дверь? Человек на время словно оказыва-
ется запертым в вертикальном ящике наподобие тюремных «стаканов». К
наслаждению искусством это не располагает, да оно и не предполагается: эс-
тетические чувства горожан не развиты, чтение воспринимается исключи-
тельно как акт получения информации, в данном случае — избыточной ин-
формации, каковую неясно к чему применить. Так что посещение «мест чте-
ния» — тоже ритуал и форма развлечения. Конечно же, в городе есть и свя-
тыни, именуемые святынями разума: это труды тех, кто «много сделал для
культуры или науки» [5, с. 370]. Их собирают/запирают в каком-либо здании
«для почитания и благоговения», по сути, сдают в архив; при обучении мо-
лодежи считается достаточным включить в программы «несколько фраз, ска-
занных святым по тому или иному поводу», дабы затем «торжественно забы-
вать его труды» [5, c. 371]. В чем именно заслуги признанных святыми, лю-
ди-клоны чаще всего не знают и не стремятся узнать. А ведь они — их по-
рождение, и действительно ли заслуживают поклонения создатели бессмерт-
ных, еще большой вопрос. Думать в пустом городе не принято — только по-
глощать информацию. Безрадостное впечатление производят танцевальные
вечера людей будущего: здесь нет ни веселья, ни «заведенности» музыкой:
поглощают разносимые соки и танцуют горожане как бы механически, с от-
сутствующим выражением лица, не реагируя друг на друга, даже если кто-то
обнажился и во время танца мастурбирует. Собравшиеся опять-таки следуют
некоему общепринятому ритуалу свободного времяпровождения, не испыты-
вая абсолютно никаких эмоций и интереса друг к другу, не заботясь о прили-
чиях. Беседы не ведутся — неизвестно, о чем говорить, да и зачем? Желания
общаться персонажи не испытывают — они рядом друг с другом, в общей
толпе, но каждый сам по себе и ничуть этим не тяготится.
Непритворно-безразлично, формально относятся жители пустого горо-
да к смерти. «Смерть никого не увлекает, никто не ходит в утилизационный
цех смотреть на покойников, никто не читает у гроба стихов» [5, с. 368], —
сообщает нарратор. Для людей-клонов смерть — банальность наподобие вы-
падения молочного зуба. Они знают, что из клетки их клонируют снова и та-
кое воспроизводство будет продолжаться до бесконечности, обеспечивая их
бессмертие. Но утрата смертности, торжество искусственного над естествен-
ным привели к резкому обеднению внутреннего мира, деградации интеллек-
та, кастрации чувств. В силу искусственного воспроизводства у клонов угас
половой инстинкт, заглохла эротическая чувственность, а с ней и потреб-
ность в любви — предпочтении единственно необходимого (-мой) всем дру-
гим. Не нужна больше и семья, сближающая людей, роднящая их между со-
бой. Ни у кого нет детей, наследников, в каковых обычно вкладывают душу,
получая ответную любовь. Атрофировались чувства жалости, сострадания,
скорби — они просто не нужны, если умершего в любой момент можно вос-
кресить посредством клонирования. Необходимость в поддержке, совмест-
ном преодолении трудностей также исчезла. Естественные связи между
160
людьми ослабли, куда-то улетучилась дружба. Отчуждение стало нормой. В
тексте нет упоминаний об актах агрессии, драках, войнах — через их посред-
ство в среде бессмертных ничего нельзя добиться; но исчезли и качества,
стимулирующие победу, — сила воли, инициативность, смелость, энергич-
ность, воодушевление, боевой напор, не говоря уже о «чувстве локтя». Глав-
ным стало обеспечение механизма клоновоспроизводства, осуществляюще-
гося по установленной схеме. Религиозные верования отпали как ненужные,
ведь основная причина возникновения религии — потребность преодоления
страха смерти посредством психологического укоренения в мыслимом как
вечное. Однако и атеизм жителей пустого города не сознательный, а — от
бездумья: населяет ли кто-нибудь Пустую Обитель (Небеса), их не интересу-
ет. Ценности, выработанные культурой, тоже потеряли свое значение, по-
скольку были рассчитаны на смертных людей; ни к чему оказалась и культу-
ра с ее вечными темами: Жизнь — Смерть — Любовь. Без религии и культу-
ры произошло опустошение душ, ничем не заполненных. Стимула к созда-
нию новых духовных ценностей, каковыми ранее были смерть и жизнь в
присутствии смерти, не оказалось. Жители пустого города не испытывают
потребности к чему-либо стремиться — зачем? Что это изменит в их судьбе?
И они, в сущности, не живут, а имитируют жизнь, в которой нет ни смысла,
ни высоких целей, ни перемен. Победа над смертью оказалась пирровой,
обернувшись деградацией бессмертных, движущихся по замкнутому кругу
самоповторений.
Под пером Д. Яцутко биотехнологический проект преображения чело-
века в клона приобретает черты антиутопии, выражающей отрицательное от-
ношение к экспериментам над людьми, человеческой природой, пусть и с са-
мой благой целью. Последствия клонирования могут оказаться самыми не-
предсказуемыми и уже необратимыми. «Мы не обязаны считать себя рабами
неизбежного технологического прогресса, если этот прогресс не служит че-
ловеческим целям» [3, с. 308], — утверждает Ф. Фукуяма. У Д. Яцутко ана-
логичное убеждение получает убедительное художественное воплощение.
Но, казалось бы, что может помешать людям отказаться от опасного
проекта, не допустить его реализации? Да то духовное клонирование, како-
вому они подвергаются через мощную «теле-радио-газетно-компьютерную»
(П. Вайль) обработку массовых обществ в глобализирующемся мире.
«Нивелируется… Стандартизируется… Упрощается… Более чем зна-
комое ощущение. Знакомое, наверное, любому мало-мальски мыслящему со-
временному индивиду. Ощущение тотальной — всеподавляющей, всезапол-
няющей, всезаменяющей — унифицированной тупости. Дебильной пласт-
массовой простоты» [1, с. 278], — вот чувства, переполняющие думающих
современников.
Как эпидемию планетарной глупости характеризует наше время
В. Ерофеев, замечая: «При конфронтации с тоталитаризмом демократия за-
щищалась своим умом. Ум культивировался как средство выживания…, и
демократия в конечном счете победила. Но, победив, она начала распадаться
из-за отсутствия дебильного врага. То, что сдерживалось в течение десятиле-
161
тий конфронтации, теперь в отсутствии опасности … растаяло и потекло фе-
кальным потоком идиотизма» [2, с. 246].
Клоны «Пустого города» лишь гротескно повторяют многое из наблю-
даемого уже сегодня, доводят до абсурда целенаправленно осуществляющу-
юся примитивизацию культурной и умственной жизни. Не из клеток ли мас-
совых людей как самого распространенного типа современности — они и
произведены? Замаскированный сарказм Д. Яцутко двуадресен и ставит на
откормленной морде лжепозитива клеймо: «недействительно».
ЛИТЕРАТУРА
1. Гаррос, А., Евдокимов, А. Серая слизь. — СПб.; М., 2005.
2. Ерофеев, Вик. Бог Х.: Рассказы о любви. — М., 2001.
3. Фукуяма, Ф. Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической
революции. — М., 2004.
4. Хаксли, О.О дивный новый мир / О дивный новый мир: Английская антиуто-
пия. — М., 1990.
5. Яцутко, Д. Пустой город. Социопсевдоархитектурный проект / Проза: Антоло-
гия. — СПб., 2004.

О.А. Сосновская (Витебск, Витебский ГУ)

БЭДЖЕВЫЙ ТЕКСТ: ЛИНГВОФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ
Бэджевые тексты (коммуникативные новообразования, отрицающие
сложившиеся в обществе и языке стереотипы, иронично репрезентирующие
современную действительность в предельно лаконичной форме) в большин-
стве случаев создаются анонимно, являются результатом активного творче-
ства многих людей, обобщают их наблюдения и жизненный опыт. Однако
значительная часть бэджевых текстов вторична, т.е. бэджи основываются на
широко известных, авторитетных текстах — пословицах, поговорках, афо-
ризмах, цитатах из литературных источников, песен, кинофильмов, а также
на анекдотах, объявлениях, лозунгах, научных и профессиональных терми-
нах.
«Различные реминисценции, в виде которых прецедентные тексты
функционируют в дискурсе, являются ассоциативными стимулами, оживля-
ющими в сознании носителя языка концепты прецедентных текстов. Можно
выделить пять основных видов реминисценций, служащих средством апел-
ляции к концептам прецедентных текстов: упоминание, прямая цитация, ква-
зицитация, аллюзия и продолжение» [1, с. 51].
Для образования бэджевых текстов авторы предпочитают трансформи-
ровать исходный текст, используя квазицитацию, продолжение и аллюзию.
Опора на известный текст-прототип, известный широкому кругу коммуни-
кантов, позволяет автору максимально кратко и сжато изложить необходи-
мую информацию, а также рассчитывать на необходимый ему прагматиче-
ский эффект.

162
 Квазицитация — воспроизведение языковой личностью части текста
или всего текста в своем дискурсе в умышленно измененном виде. Данный
вид реминисценций настолько распространен среди бэджевых текстов, что
позволяет объединить их в группы по источнику цитирования.
К первой группе следует отнести единицы, созданные на основе посло-
виц и поговорок. Это достаточно большой корпус текстов, который включает
в себя тексты различной тематики и отличается яркой негативной оценочной
коннотацией.
Поговорки зачастую подвергаются деструкции: какой-либо элемент
заменяется другим, созвучным ему, или же на основании формы поговорки
создаются совершенно новые тексты, лишь отдаленно напоминающие ис-
ходные: У бобра добра не ищут; Язык до киллера доведет; Не все то виндо-
ус, что висит; Не по Хуану сомбреро.
При полной замене всех компонентов исходного текста, «при которой
от него остается одна мелодия» [2, с. 73] происходит абсурдизация выраже-
ний, которая призвана вызвать шоковый эффект: Лысый конного не раз име-
ет; Лысый конному не пеший (вариант: Сытый конному не пеший, где на ис-
ходную пословицу накладывается еще одна: Сытый голодного не разумеет).
Достаточно часто авторы бэджей используют в качестве исходного
текста пословицы. Характерно, что на базе одной пословицы может образо-
ваться до трех бэджей, причем тематически они будут различаться: Любишь
кататься — люби и катайся; Сделал дело — вымой тело; Сделал дело — ба-
бу с воза.
Существуют два способа образования бэджей на базе пословиц. При
первом для создания бэджа используется только каркас пословицы, к кото-
рому присоединяются элементы, схожие с исходными элементами текста,
однако не омонимичные и не паронимичные им. Так, в тексте бэджа Семь
раз об дверь, один раз об рельс смысл создается путем замены слов отмерь и
отрежь пословицы-оригинала на созвучные об дверь и об рельс.
Еще одним способом образования бэджей на основе пословиц является
контаминация — соединение частей двух абсолютно разных пословиц,
вследствие чего обе теряют свой основной смысл и приобретают новый, с
особой коннотацией: Баба с возу — и волки сыты, и овцы целы; Баба с во-
за — потехе час. Бэджи, созданные на основе пословиц, отличаются высоким
уровнем обобщения, они адресуются многим людям, а не кому-то в частно-
сти.
Вторую группу составляют бэджевые тексты, образованные на основе
цитат из литературных произведений, как стихотворных, так и прозаических.
Используются цитаты не только из очень известных произведений, но и из
текстов, не знакомых широкому кругу читателей. Объектом квазицитирова-
ния может быть и заглавие произведения: романа Джерома К. Джерома
«Трое в лодке, не считая собаки», повести Б. Васильева «А зори здесь ти-
хие…», пьесы Бомарше «Севильский цирюльник», произведения Д. Рида
«Десять дней, которые потрясли мир». Тексты бэджей, основанных на загла-
виях вышеперечисленных произведений, образуются путем замены одной из
163
лексем при сохранении ее морфологического статуса (ср.: Трое в лодке, не
стесняясь собаки; А зомби здесь тихие; Цивильный серюльник; 3 кнопки, ко-
торые потрясли DOS). Несмотря на то что авторы данных единиц, по-
видимому, имеют высокий уровень интеллектуального развития, свои знания
и способности они направляют на создание текстов с пейоративным значени-
ем, а деструкция в данном случае становится способом придания тексту от-
рицательной коннотации или оттенка комизма.
Бэджи, образованные на основе текстов стихотворных произведений,
представляют собой полную противоположность бэджам, созданным на базе
прозаических текстов. Стихотворные бэджи основываются на строках очень
известных произведений, знакомых всем с детства и школьной скамьи; со-
храняются и ритм, и рифма произведения-основы, сниженный смысл дости-
гается путем замены отдельных элементов другими, создающими значение
пейоратива. Наиболее часто основой для создания бэджевых текстов стано-
вятся произведения А.С. Пушкина: строки из романа в стихах «Евгений Оне-
гин» (ср.: Мой дядя самых честных правил — Мой дядя самых честных гра-
бил;), «Сказки о царе Салтане, сыне его Гвидоне и царевне Лебеди» (ср.: Ро-
дила царица в ночь не то сына, не то дочь — Родила царица в ночь Коле —
сына, Толе — дочь), поэмы «Руслан и Людмила» (ср.: Здесь русский дух,
здесь Русью пахнет — Здесь русский дух… здесь Думой пахнет), стихотворе-
ний «Я вас любил…» (ср.: Я вас любил, любовь еще, быть может… — Я вас
любил, еще быть может); (ср.: Унылая пора! Очей очарованье… — Унылая,
пора!) Ряд бэджей создан на основе цитат из комедии А.С.Грибоедова «Горе
от ума» (ср.: Счастливые часов не наблюдают — Счастливые трусов не
надевают; ср.: Свежо предание, да верится с трудом — Свежо питание, да
с трудом), стихотворения А. Барто «Идет бычок, качается» (ср.: Идет качек,
быкуется); реже используются строки из произведений авторов второй поло-
вины XX в.
Ценным материалом для авторов бэджей стали народные сказки — как
русские, так и зарубежные, стилизованные, однако, под русские: Жила-была
девушка, Робин Гуд, у богатых брала, бедным давала; Ложись, девка, боль-
шая и маленькая; Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, синяя; Не перепились
еще на Руси богатыри — добры молодцы.
Третью группу составляют бэджи, образованные на основе поэтиче-
ских текстов, положенных на музыку: Не отвлекаются, любя (ср.: Не отре-
каются, любя), основанный на строке одноименного стихотворения
В.М.Тушновой, положенного на музыку М.Минковым; Крепче за шоферку
держись, баран (ср.: Крепче за баранку держись, шофер), образованный на
базе строки «Песенки шофера» из бразильского кинофильма «Там, где кон-
чается асфальт», русский текст которой сочинил А. Никитский. Современные
песни представлены в бэджах Как упоительны в России вечера (группа «Бе-
лый орел») — ср.: Как упоительна в России ветчина; Каждая маленькая де-
вочка мечтает о большой любви (исполняет Наташа Королева) — ср.: Каж-
дая маленькая девочка мечтает о большом.

164
 Бэджи Мой адрес не дом и не улица, мой адрес теперь — точка RU;
Если глюк оказался вдруг и не друг и не враг, а баг... свидетельствуют о том,
что создатели бэджей являются активными пользователями компьютеров и
«мировой паутины» — Интернета.
В четвертую группу объединяются бэджевые тексты, образованные на
основе фраз из кинофильмов. В качестве примера можно привести следую-
щие бэджи: Место клизмы изменить нельзя (ср.: Место встречи изменить
нельзя — название одноименного кинофильма, поставленного С.Говорухи-
ным по роману А. и Г. Вайнеров «Эра милосердия»), Чтоб ты жил на одну
рекламу (ср.: Чтоб ты жил на одну зарплату, кинофильм «Бриллиантовая
рука» режиссера Л. Гайдая); Таможня берет добро (ср.: Таможня дает доб-
ро, кинофильм «Белое солнце пустыни» режиссера В. Мотыля); Там, где кон-
чается асфальт, начинается Россия (ср.: «Там, где кончается асфальт»,
название кинофильма режиссера О. Сампайо).
Пятую группу образуют бэджевые тексты, которые строятся по образцу
анонсов, объявлений, афиш. Они сохраняют характерную для данных единиц
лаконичность, точность, им не свойственно использование личных место-
имений, указание на субъект действия осуществляется с помощью окончаний
глаголов первого лица единственного или множественного числа: Протяну
ноги в хорошие руки; Снимаю, порчу; Продам кулер к Pentium.Pro. Карлсон;
Только на ОРТ, полуфиналы: Пушкин — Дантес, Лермонтов — Мартынов;
Турагентство «Моисей». Туры по Египту...
Основу шестой группы бэджей составляют разнородные тексты, обра-
зованные на базе терминов: Естественный отбор денег; Естественный от-
бор — это изъятие денег у мужа после зарплаты; Чистоплотность — это
чисто масса на чисто объем; крылатых выражений, заимствованных рус-
ским языком из латинского: Пришел, увидел, укусил; рекламных слоганов:
Вляпавшись раз, сижу и сейчас; Стиморол — непоправимо испорченный
вкус; Хороните деньги в Сберегательном банке; Храните деньги в сберега-
тельных баксах!
Следует отметить, что деструкция текстов, имеющих источник цита-
ции, выполняет определенную функцию — инвертивную. «Она проявляется
в стремлении превратить чужой текст в бурлеск, вывернуть наизнанку, оглу-
пить все… что усвоено в школе, что вертится на языке. Для баджа нет ничего
святого. Деструкция либо придает известному тексту двусмысленный харак-
тер, либо обессмысливает его» [2, c.72].
Аллюзия — «стилистический прием, намек на известный историче-
ский, легендарный или бытовой факт, который создает в речи, литературном
произведении, научном труде и т.п. соответствующий обобщенный под-
текст» [3, с. 25]: Крысы предупредили капитана корабля, что у них учебная
тревога; Дайте американцу точку опоры, и он положит на нее ноги; «Что-
то здесь не так...» — задумчиво произнес Колобок, медленно пережевывая
остатки лисицы.

165
 Продолжение, как правило, описывает те же события, что и прототип,
но с другой точки зрения: Может быть, утро вечера и мудренее, но только
не с похмелья; Буря мглою небо кроет, вперемешку с русским матом...
Прямая цитация и упоминание редко используются при образовании
бэджей, т.к. не вносят изменения в текст-источник: Шла Саша по шоссе и со-
сала… сушку; Да легче полчаса помолчать, чем всю ночь упрашивать; Я бе-
лая и пушистая;
За каждым прецедентным бэджевым текстом стоит своя уникальная
система ассоциаций, вызываемых им в сознании носителей языка. Однако не
все бэджи имеют источники цитации, многие из них образуются самостоя-
тельно, т.е. являются непрецедентными: Любовь к теще измеряется кило-
метрами; Лучшим противозачаточным средством по-прежнему является
слово «нет»; Не спи в одном ботинке; А мирный герцог в Англии — пис дюк;
Идите скорее снег убирать, а то растает.
Следует, однако, отметить, что бэджевые тексты, базирующиеся на ци-
татах из известных произведений, являются более экспрессивными, чем пер-
вичные бэджи, т.к. отсылка к тексту-основе уже влечет за собой ряд ассоциа-
ций, которые делают бэдж более ярким, цельным, придают ему смысловую
законченность.
ЛИТЕРАТУРА
1. Слышкин, Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных
текстов в сознании и дискурсе. — М., 2000.
2. Береговская, Э.М. Надпись на значке как вид текста / Филологические науки. —
2000. — № 6. — С. 68–74.
3. Русский язык : энциклопедия / под ред. Ю.Н. Караулова. — М., 2003.

А.Е. Сьянова (Минск, БГУ)

ФОРМИРОВАНИЕ КАРТИНЫ МИРА ЧЕРЕЗ ДИАЛОГ
АНТИЧНОГО И БИБЛЕЙСКОГО В ЛИРИКЕ Р.М. РИЛЬКЕ
Европейская культура и цивилизация развивалась под влиянием двух
равно значимых традиций: античной (эллинской) и библейской (древнеев-
рейской). Влияние эллинской культуры было определяющим в сфере рацио-
нального мышления, влияние Библии — в сфере духовно-этической. Союз-
спор двух культурных традиций длится уже многие столетия.
Принципы библейской эстетики кардинально отличаются от эллин-
ских. Изначально обе традиции являлись противоположными по своему по-
ниманию человека и его места в мире, по определению принципов воплоще-
ния бытия. Г.В. Синило отмечает характерные черты каждой из традиций и
их отличия: «Кроме того, следует отметить, что в противовес эллинской
культуре зрения — культуре пластичных, скульптурных, архитектурных
форм, простирающих свою власть и над поэтическим словом, — культура
библейская является культурой голоса и слуха, культурой звучащего слова,
бесконечного вслушивания в незримое и едва уловимое веяние Духа Божье-

166
го, в голос Божий… Это глубинно связано именно с различным восприятием
мира и времени: если для греков важнее пространство, целостный космос,
освоенная человеком ойкумена (экумена), то для евреев — время, точнее —
мир, развертываемый во времени» [1, c. 60].
На стыке античной и библейской культур формируется европейская
культурная традиция. С.С. Аверинцев подчеркивает особую замкнутость гре-
ко-римского мира и особенно литературы для внешних воздействий: «Зна-
комство с восточной традицией помогло христианизировавшейся греко-
латинской литературе найти точку опоры за пределами замкнувшегося круга
собственной классики и тем самым подготовиться к решению новых задач»
[2, c. 502]. Но библейское сознание смогло преодолеть эту закрытость и од-
новременно сформировать новый тип культуры, опирающийся на античную
рациональность в постижении бытия и признающую библейские ценности и
заповеди императивом нравственности.
Достижения античного и библейского мира во все времена выступали
духовной опорой в решающие и переломные моменты развития человеческой
культуры, особенно в кризисные эпохи. Особый пример осмысления и взаи-
модействия библейского и античного духовного и поэтического наследия,
библейской и античной эстетики, поэтики и стилистики являет собой творче-
ство Р.М. Рильке.
Райнер Мария Рильке (1875–1927 гг.) — один из крупнейших австрий-
ских поэтов эпохи конца XIX — начала XX в., в творчестве которого пере-
плелись самые разные художественные тенденции: неоромантизм, импресси-
онизм, символизм. Как поэт рубежа веков, он остро чувствовал трагизм мира,
утрату душевной гармонии и потерю опоры в жизни. Рильке обращается в
своей поэзии к наследию античной и библейской культуры, заново пере-
осмысливая вечные идеалы и ценности в духе своего времени.
Поэт утверждает в своем творчестве особую роль художника слова,
творца новой реальности, объединяющего видимый и невидимый миры в
гармоничное целое, делающего тленные предметы вечными в своих произве-
дениях. Г.И. Ратгауз подчеркивает: «Свое честолюбие поэта он видел в дру-
гом. Как можно глубже вникнуть в материальный и духовный мир, окружа-
ющий человека, вжиться в него, приобщиться к природе во всех ее проявле-
ниях, к народной жизни, к жизни больших городов с их памятниками искус-
ства, к тайнам любви, человеческого существования и смерти — вот в чем он
видел основную задачу поэта. Поэт — голос окружающего мира, как писал
Рильке» [3, c. 375].
В сборнике «Часослов» поэт черпает свое вдохновение в библейских
текстах, обращается к образам ветхозаветных героев, дает собственную ин-
терпретацию сказаний о творении мира и человека, поднимает проблему
бедности и смерти. Рильке начинает свой путь к осознанию поэтического да-
ра. Он создает отдельную вселенную: Da neigt sich die Stunde und rührt mich
an // mit klarem, / metallem Schlag: // mir zittern die Sinne. / Ich fühle: / ich
kann — // und ich fasse den plastischen Tag [4, c. 253]. (И час этот пробил, /
ясен и строг, // И металлом коснулся меня. // Я дрожу. / И знаю: / теперь бы
167
я смог // Дать пластический образ дня) (Пер. Т.Сильман) [5, с. 84]. В «Часо-
слове» библейская этика играет главенствующую роль. Она является точкой
опоры поэта, ищущего путь преодоления внутреннего разлада в душе. На по-
этику «Часослова» оказывает большое влияние псалмопевческая традиция.
Стихотворения этого периода в чем-то напоминают библейские Псалмы. По-
эт постоянно переходит от воспевания бытия к плачу-жалобе об утраченной
гармонии, а затем вновь — к ликующему гимну.
Сборник «Книга образов» становится переходным этапом в лирике
Рильке. Картины, или образы, создаваемые поэтом, являются наглядной ил-
люстрацией особого взгляда поэта на мир: обращая внимание на отдельные
вещи или явления, Рильке как бы стремится раскрыть их глубинную сущ-
ность, одновременно выражая и свое отношение к рассматриваемым явлени-
ям: Я с напряженностью флага вдаль устремляюсь. // Влага бури дальней
мне внятна, / и я с этой бурей сливаюсь. // В то время как все, / что внизу, /
мне внемлет не дремля… (Пер. В Куприянова) [6, с. 255]. Стихотворения это-
го периода отличаются особой пластичностью. Здесь уже библейская тради-
ция отступает на второй план, в произведениях появляется античная рацио-
нальность, описательность и художественная наглядность, характерная для
античной литературной традиции. Черпая вдохновение в окружающем мире,
Рильке делает еще один шаг и на пути к постижению высокой миссии поэта-
вестника земного бытия. Якоб Штейнер, исследуя эволюцию поэтического
таланта Рильке, пишет: «Damit ging die Zweite Epoche in Rilkes Leben und
Werk zu Ende. Die nächste sollte ihn zur Höhe künstlerisches Vollendung bringen.
Das Buch der Bilder zeigt ihn auf dem Wege dazu. Der Titel weist auf das Visuell
und, je nach der Bedeutung des Wortes „Bild―, die visuelle Komponente der Spra-
che hin» [7, S. 163]. («Вторая эпоха в жизни и творчестве Рильке подошла к
концу. Следующая должна была привести его на вершину художественного
совершенства. «Книга картин» показывает поэта на пути к нему. Заглавие
намекает на визуальность и, согласно определению слова «картина [образ]»,
на зрительные компоненты языка». — Подстрочный перевод наш. — А. С.).
В 1905–1906 годах Рильке жил в Париже и был личным секретарем
знаменитого Родена. Поэт загорается идеей создать свои стихотворения та-
кими же пластически совершенными, как и скульптуры Родена. Новый идеал
Рильке — именно скульптор. Автор стремится воплотить в своих произведе-
ниях осязаемую вещественность, прочность, не подверженную переменчиво-
сти, быстротечности и преходящести. В этом можно увидеть и обращение к
«искусству классической древности». В античной традиции большее значе-
ние имели пластические виды искусства. Рильке словно стремится передать
особую совершенную пластику каждого изображаемого предмета. Стихотво-
рения поэта приобретают в это время другую форму за счет превращения их
в «стихотворения-предметы» (Ding-Gedichte), наполненные собственной ди-
намикой и своеобразием. Вся вселенная отражается в форме «стихотворения-
предмета». Ding — это не только вещественное, но и духовное. Поэт обраща-
ется не только к обычным предметам и явлениям, но и к известнейшим вет-
хозаветным и новозаветным сюжетам, а также черпает вдохновение в антич-
168
ной культуре. И все многообразие библейского и античного мира также пе-
редается в форме «стихотворений-предметов», обращаясь одновременно и к
статической форме греческого стиха, и к динамизму библейской поэзии. Г. В.
Синило подчеркивает: «Поэт как бы мыслит культурами, отчетливо осозна-
вая, что культура европейская вырастает на скрещении двух равновеликих
влияний — античного (эллинского) и библейского (древнееврейского), на
скрещении двух различных концепций времени — времени языческого, дви-
жущегося по замкнутому кругу и потому наиболее органично воплощающе-
гося в символике мифа об умирающем и воскресающем божестве, и времени
библейского, впервые обретшего направленность, ставшего историческим
временем, летящим от сотворения мира к светопреставлению» [8, c. 167].
Одно из последних лирическо-философских произведений Рильке —
цикл «Дуинские элегии» — создавалось на протяжении десяти лет. Этот ли-
рический цикл представляет собой цельное произведение, в котором, соглас-
но замыслу автора, нельзя ничего переставить, поменять местами. Каждая
элегия является логическим продолжением предыдущего стихотворения, до-
полняет его, помогает глубже раскрыть образы-символы. «В общем контек-
сте творчества Рильке «Дуинские элегии» сопоставимы с «Часословом», —
пишет А.В. Карельский, — Поэт возвращается к форме, если можно так вы-
разиться, монументального лирического излияния. Элегии тоже выдержаны в
едином эмоциональном ключе, они — одно произведение, а не «сборник» [9,
с. 273–274]. Рильке творил в сложное время общественно-исторического и
духовного кризиса (Первая мировая война, Ноябрьская революция в Герма-
нии, поражение Баварской республики). Все это не могло не наложить свой
отпечаток на поэта, не обострить его чувства. В его поэзии усиливается тра-
гизм, ощущение одиночества человека в мире. Ноты отчаяния прорываются
уже в самых первых элегиях. Поэт больше не сравнивает свое творчество с
пророческим призванием, поэзия становится для Рильке трудной миссией,
бремя которой поэт должен нести до конца. Поэтика «Элегий» сочетает в се-
бе и библейское, и античное начало: сентенции, созвучные мыслям Книги
Экклесиаста, заключены в форму элегии, отсылающей нас к сложной форме
античного гимна с его перепадами ритма и особой структурой: …Aber wir, /
die so grosse // Geheimnisse brauchen, / denen aus Trauer so oft // seliger
Fortschritt entspringt: / — konnten wir sein ohne sie? [10, s. 7] …Но мы поневоле
// Ищем тайн, / ибо скорбь с сочетании с ними // Помогает расти… (Первая
элегия. Пер. В. Микушевича) [10, с. 8]. Мысли, нарастающие, как волна, и
сложная метафорика заставляют вспомнить гимны Пиндара, одновременно
напоминая о предшественнике Рильке — Гѐльдерлине, чьи гимны стали для
поэта в этот период образцом поэтического искусства.
В тот же период поэт создает и знаменитые «Сонеты к Орфею»
(«Sonette an Orpheus», 2 — 23 февраля 1922 г.). В этом цикле, по праву при-
знанном одним из лучших сборников австрийского поэта, Рильке создает
свой собственный миф об Орфее, переосмысливая его образ в рамках кризиса
культуры XIX — XX вв. Н. С. Павлова, характеризуя поэтическую речь Рай-
нера Марии Рильке, отмечает: «Сонеты к Орфею» гораздо светлее элегий,
169
хотя продолжают их трагические темы. В «Сонетах» нет постоянного для
Рильке напряжения между «я» и миром. Поющий бог, бог-художник, за спи-
ной которого угадывается автор, не отделен границей от жизни… он в ней
присутствует, ее преображает… «Сонеты» — это попытка оправдания суще-
ствования творчеством» [11, c. 38]. Генеральными в этом лирическом цикле
являются темы певца и песни, тайны происхождения песни и ее воздействия
на слушателя, прославления земного бытия, вечной перемены и превращения
умирающего Орфея и его воскрешения в другой эпохе в другом художнике
слова. Строгая форма сонета и использование античной метрики придают
сборнику определенную строгость и размеренность, в то время как библей-
ское начало проглядывает сквозь структуру произведений в их смысловой
наполненности. Орфей не только поющий бог-музыкант, но и праобраз некой
трасцендентной силы, дарующей поэтическое вдохновение художнику слова:
Ты учишь петь. / Но что нам твой урок, // нам, / вечно страждущим и недо-
вольным? // Петь / — значит просто быть. / Легко и вольно // Лишь ты по-
ешь. / Но ты на то и бог. // А мы? / Как нам запеть? / Когда мы суть? (Пер.
А. Карельского, III Сонет) [6, c. 301]. Античность и Библия в «Сонетах» гар-
монично сочетаются, вступая в тесное взаимодействие, образуя неразруши-
мую связь.
В лирике Рильке библейский и античный миры не просто соседствуют,
но дополняют друг друга и ведут постоянный диалог, органично вплетаясь в
картину мироздания, рисуемую поэтом.
ЛИТЕРАТУРА
1. Синило, Г.В. Специфика эстетики Танаха. Библейская поэтика и библейская поэ-
зия на переломах эпох / Танах и мировая поэзия. — Минск, 2009.
2. Аверинцев, С.С. Истоки и развитие раннехристианской литературы / История
всемирной литературы: В 9 т. Т. 1. — М., 1983. — С. 501–515.
3 Ратгауз, Г.И. Райнер Мария Рильке (Жизнь и поэзия) / Рильке Р. М. Новые сти-
хотворения. Новых стихотворений вторая часть. — М., 1977.
4. Rilke, R.M. Das Stunden-Buch / R. M. Rilke. Sämtliche Werke: in 6 Bd. — Frankfurt
am Main, 1987. — Bd.1. — S. 249–341.
5. Рильке, Р.М. Лирика / Пер. с нем. Т. Сильман. — М. — Л., 1965.
6. Рильке, Р.М. Новые стихотворения. Новых стихотворений вторая часть. — М.,
1977.
7. Steiner, J. Reiner Maria Rilke / H. Steinecke. Deutsche Dichter des 20.
Jahrhunderts. — Berlin, 1994.
8. Синило, Г.В. Рецепция библейских образов в лирике Рильке и Пастернака / Сла-
вянские литературы в контексте мировой: Материалы докл. Междунар. науч. конф.,
Минск, 25 — 30 окт. 1993 г. — Минск, 1994.
9. Карельский, А.В. От героя к человеку: Два века западноевропейской литерату-
ры. — М., 1990.
10. Rilke, R.M. Duineser Elegien 1912 — 1922. — München — М., 2002.
11. Павлова, Н.С. Поэтическая речь Райнера Марии Рильке / Известия РАН. Се-
рия литературы и языка. М., 2007. — № 66, с. 28–41.

170
 Фазели Пуя (Иран)
ОБРАЗОВАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ ТЕРМИНОВ
С ЭЛЕМЕНТОМ ПОЛИТ- СПОСОБОМ АББРЕВИАЦИИ
В РУССКОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ЯЗЫКЕ
Обширная разветвленность политической терминологии, активно раз-
вивающейся в последние десятилетия конца XX и начала XXI в. в связи с
глобальной политизацией всех общественных и государственных сфер жизни
современного общества, выдвигает задачу исследования данного терминоло-
гического поля.
Важную часть политической терминологической системы составляют
однословные политические термины, языковые и речевые, [2, с. 67], номен-
клатурные единицы с общим компонентом полит-, представляющий собой
сложный словообразовательный комплекс, созданные с применением всех
основных способов словообразования русского языка — морфологического
(аффиксального), субстантивации, сложения, аббревиации и сращения. В
данной статье рассматриваем аббревиацию как один из основных способов
образования политических терминов с элементом полит-.
Аббревиация — способ образования, объединяет все типы сложносо-
кращенных и сокращенных производных. Словообразовательный формант
включает: а) произвольное усечение основ, входящих в мотивирующее сло-
восочетание слов, последнее из которых может и не быть сокращено; б) еди-
ное основное ударение; в) систему флексий в соответствии с отнесением аб-
бревиатуры к одному из типов склонения существительных. Словообразова-
тельное значение — соединительное, как и при чистом сложении [6, с. 139].
Таким образом, способом аббревиации образуются дериваты, относя-
щиеся только к — имени существительному и редко — к имени прилагатель-
ному (причастию). Мотивирующей основой аббревиатур являются словосо-
четания разной структуры — от двухкомпонентных до многокомпонентных.
По разновидностям и комбинация отрезков и сочиненных слов выделяются
следующие структурные типы аббревиатур:
1) аббревиатуры инициального типа с тремя подтипам: а) буквенные,
б) звуковые, б) смешанные (по В. В. Лопатину — буквенно-звуковые) [4,
с. 9]; 2) слоговые; 3) аббревиатуры, состоящие из сочетаний начальных ча-
стей слов с целыми словами; 4) аббревиатуры, состоящие из сочетаний
начальных частей слов с формой косвенного падежа существительного [6,
с. 255; 3, с. 84].
В узком понимания термина к аббревиатурам относятся аббревиатуры
инициального типа или сокращенные образования. Аббревиатуры 2-6 типов
называют также сложносокращенными словами.
Сокращенные и сложносокращенные образования с элементом полит-
в составе мотивирующих словосочетаний извлечены из словарей и электрон-
ных ресурсов [7; 8; 9].
1. Аббревиатуры инициального типа, представляющие собой сокра-
щенные многокомпонентные названия политических организаций, учрежде-

171
ний, политических документов, номинации лиц, занимающих политической
деятельностью и др. подразделяются на три подтипа:
1.1. буквенные аббревиатуры, состоящие из названий начальных букв
слов, входящих в исходное словосочетание: БП — Бюджетная политика,
ГПУ [гэ-пэ-у] — Государственное политическое управление, ОГПУ [о-гэ-пэ-
у] — Объединенное государственное политическое управление, ОКП — от-
дел кадровой политики, ТП СНГ — Тарифная политика железных дорог гос-
ударств — участников Содружества независимых государств на перевозки
грузов в международном сообщении, КГПС — Комплекс градостроительной
политики и строительства города Москвы, МММП — Муниципальная модель
молодѐжной политики, ПСП — Политика сложности пароля, ГКП — Госу-
дарственная кадровая политика, АВП — Ассоциация по внешней политике,
КПС [ка-пэ-эс] — Консультативно-политический совет, ГКП [гэ-ка-пэ] —
Государственная кадровая политика и др.
1.2. звуковые аббревиатуры, состоящие из сочетаний начальных звуков
слов, входящих в исходное словосочетание, т.е. читаемые как обычное слово.
Например: НЭП — Новая экономическая политика, ПУР — Политическое
управление Реввоенсовета, МАСП — Международная ассоциация советских
политзаключенных, НИЦПИМ — Научно-исследовательский центр полити-
ческой истории Москвы, РСПИ — Российский социально-политический ин-
ститут, РГАСПИ — Российский государственный архив социально-
политической истории, ИПЛ — Издательство политической литературы,
НКИП — Национальный комбинированный индекс политики, ОНВЭП —
Основные направления внешнеэкономической политики и др.
1.3. буквенно-звуковые (смешанные) аббревиатуры, состоящие из
названий начальных букв и из начальных звуков слов, входящих в исходное
словосочетание. Например: ЦБППиД [цэ-бэ-п:-и-д] — Центристский блок
политических партий и движений, КВВМПУ [к-вэ:-м-п-у] — Киевское выс-
шее военно-морское политическое училище, КВВПАУ [к-вэ:-п-а-у] — Кур-
ганское высшее военно-политическое авиационное училище, ЛВВПУ ПВО
[л-вэ:-п-с-у пэ-вэ-о] — Ленинградское высшее военно-политическое училище
ПВО, СВВПСУ [с-в:-п-с-у] — Симферопольское высшее военно-полити-
ческое строительное училище, СО РАЖНПР [с-о р-а-ж-н-пэр] — Смоленское
отделение Российской ассоциации жертв незаконных политических репрес-
сий и др.
2. Слоговые аббревиатуры, состоящие из сочетаний начальных частей
слов (ее иногда называют абброморфема) [1, с. 22], входящих в исходное
словосочетание: замполит — зам(еститель командира по) полит(ической ча-
сти); помполит — пом(ощник командира по) полит(ической части); полит-
рук — полит(ический) рук(оводитель), «лицо военно-политического состава,
руководящее политической работой в частях Красной Армии Советской Со-
юза (до 1942 г.)» [5, с. 553]; политэкс — полит(ическая) экс(пертиза): сокра-
щенное название научного журнала в области политологии, который издает-
ся при поддержке факультета философии и, политологии СПбГУ с 2005 г.;
политэконом — поли(тический) эконом(ист) или полит(ико)эконом(ист); по-

172
литпросвет — полит(ико-)просвет(ительное учреждение); сибполитпро-
свет — Сиб(ирский) полит(ико-)просвет(ительный комитет) и др.
3. Аббревиатуры из сочетаний начальных частей слов с целыми слова-
ми. При этом способе деривации новое слово образуется из словосочетаний,
но собирается в единое целое по частям из слогов, которые получаются из
начальных частей слов. Обычно последнее слово исходного словосочетания
может использоваться целиком. Такие слова называются сложносокращен-
ными и синтаксически имеют неравноправное (подчинительное) отношение.
В исследованном материале мотивирующей базой данного типа аббревиатур
являются двухкомпонентные терминологические единицы с зависимым при-
лагательным политический (политическая экономия, политическое управле-
ние, политическая реклама и др.). В нашей работе сложносокращенные сло-
ва, состоящие из сочетания начальной части слова политический — полит-
(первый компонент) с целым словом (опорный компонент) подразделяется на
две группы:
3.1. аббревиатуры c опорным компонентом именам существительным
подразделяются на три разряда: 1) в качестве мотивирующего словосочета-
ния используется двухкомпонентные словосочетания модели AN с прилага-
тельным политический, которое представлено элементом полит- с последу-
ющим присоединением к опорному существительному: политэкономия, по-
литэкономист, политграмота, политдень, политкаторжанин, политка-
торжанка, политминимум, политотдел, политработа, политработник, по-
литредактор, политредакция, политсостав, политуправление, политуправ-
ленец, политучеба, политчас, политшкола, политаппарат, политобразова-
ние, политэмигрант, политэмигрантка, политинформатор, политинформа-
ция, политпросвещение, политкружок, политбюрократ, политдискотека и
др.; 2) мотивирующим словосочетанием является трехкомпонентное слово-
сочетание модели AAN. Оба прилагательные подвергаются усечению с по-
следующим присоединением к опорному существительному: политпросвет-
работа — полит(ико-)просвет(ительная) работа, политпросветработник —
полит(ико-) просвет(ительный) работник — работник полит(ического) про-
свет(ительного) учреждения, политпросветотдел — полит(ический) про-
свет(ительный) отдел, комполитсостав — ком(андно-)полит(ический) со-
став, госполитуправление — гос(ударственное) полит(ическое) управление;
3) в качестве опорного компонента используется термин политика, опреде-
ляющий компонент представлен начальными частями слов нац(иональный),
инвест(иционный), пром(ышленный): нацполитика, инвестполитика, пром-
политика. Сложносокращенные слова с элементом полит- относятся к высо-
копродуктивной модели, с компонентами евро-, нац-, инвест- — к продук-
тивным. Сложносокращенные слова данных типов вступают в синонимиче-
ские отношения с базовым адъективным сочетанием: политическая экономия
и политэкономия, политический состав и политсостав, политическое обра-
зование и политобразование, национальная политика и нацполитика, про-
мышленная политика и промполитика и др.
3.2. аббревиатуры c опорным компонентом именем прилагательным
причастием (или субстантивированным существительным): в качестве перво-
173
го компонента выступает начальная часть прилагательного политический —
полит- (относящийся к политике), которая присоединяется к опорному ком-
поненту, например: политпленный, политзаключенный, политпрофессио-
нальный, политкорректный, политэкономический, политссыльный.
4. Аббревиатуры из сочетаний начальных частей слов с формой кос-
венного падежа существительного: мотивирующими сочетаниями данного
типа аббревиатур являются трехкомпонентные (NA2N2), четырехкомпонент-
ные (ANA2N2) словосочетания: минагрополитики — мин(истерство) агр(ар-
ной) политики, минстройполитики — мини(стерство) строи(тельной) поли-
тики, госкомпромполитики — гос(ударственный) ком(итет) пром(ышленной)
политики.
Таким образом, при деривации политических терминов с элементом
полит-, способом аббревиацией использованы все основные типы: иници-
альный, слоговой типы; тип сочетаний начальных частей слов с целыми сло-
вам; тип сочетаний начальных частей слов с формой косвенного падежа су-
ществительного. Аббревиатуры с элементом полит- по лексико-семанти-
ческой характеристике включаются в категории лица; качеств и свойств;
предметов и явлений; процессов и действий.
ЛИТЕРАТУРА
1. Алексеев, Д. И. Аббревиация в русском языке: автореф. дис. д-ра филол. наук. —
Воронеж, 1977.
2. Головин, Б.Н., Кобрин, Р.Ю. Лингвистические основы учения о терминах. — М.,
1987.
3. Краткая русская грамматика / Под ред. Н.Ю. Шведовой, В.В. Лопатина. — М.,
1989.
4. Лопатин, В.В. Аббревиатура // Языкознание. Большой энциклопедический сло-
варь / Гл. ред. В. Н. Ярцева. — М., 1998. — С. 9.
5. Ожегов, С.И., Шведова, Н.Ю. Толковый словарь русю языка. 4-е изд. — М.,
1998.
6. Русская грамматика 1980 // Русская грамматика Текст. — Т. 1. — М., 1980.
7. Словарь. Электронный ресурс. — Режим доступа: http://www.sokr.ru/полит/. —
Дата доступа: 18.03.2012.
8. Словарь. Электронный ресурс. — Режим доступа: http://www.sokr.ru/ полити-
ческ/. — Дата доступа: 18.03.2012.
9. Список аббревиатур. Электронный ресурс. — Режим доступа: http://ru.wikipedia.
org/wiki/ Список_аббревиатур. –Дата доступа: 18.03.2012.

Фазели Пуя (Иран)

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОГО
ТЕРМИНОВЕДНИЯ: СООТНОШЕНИЕ ТЕРМИНА
И ОБЩЕУПОТРЕБИТЕЛЬНОГО СЛОВА ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
Актуальность исследования научной терминологии в русском языке
обусловлена современным развитием науки, техники, образовательных тех-
нологий и существенными изменениями, произошедшие в социальной жизни
общества. В результате данных процессов в современном русском литера-
турном языке возникли многочисленные терминологические номинации, су-
174
щественным образом пополнившие его лексическую систему. Новые специ-
альные языковые единицы вызвали необходимость, с одной стороны, теоре-
тического осмысления их места в лексической системе литературного языка,
взаимоотношений с общелитературным словом, с другой, теоретического и
практического исследования организации отдельных терминологических си-
стем в пределах определенной области науки, техники и культуры.
Термин как главная единица специальной лексики, основной объект
изучения терминоведения до сегодняшнего дня не имеет общепринятого
определения. Приведем некоторые дефиниции термина: «слово (или словосо-
четание), являющееся официально принятым и узаконенным наименованием
какого-либо понятия в науке, технике, искусстве» [14, с. 5]; «термин является
словом (или словосочетанием), представляющим единство звукового знака и
соотнесенного связанного с ним соответствующего понятия в системе по-
нятий данной области данной науки и техники» [11, с. 25];
Рассмотрение семантической структуры дефиниций термина свиде-
тельствует об отсутствии единого общепризнанного определения главной
единицы терминологии и главного объекта терминоведения. Определения
термина относятся к типу неофициальных дефиниций, «которые не узаконе-
ны государственными органами, предлагаются какими-либо лицами или
группами лиц», в отлитие от официальных дефиниций, зафиксированных в
сборниках стандартов [16, с. 243, 274]. По мнению В. М. Лейчика, «проблема
необходимости и целесообразности отражения в термине существенного или
только отличительного признака понятия» относится к числу нерешенных
проблем терминоведения [10, с. 201–202].
Термины относятся к разным сферам знаний и деятельности и непре-
менно являются элементом определенной совокупности терминологических
единиц, определенной области знания и деятельности, которые разными ав-
торами называются терминологией, или терминосистемой [10, с. 18].
В состав терминологии входят слова, которые употребляются в науч-
ных и специальных текстах и обозначают реалии, понятия той или иной об-
ласти знаний. Термины выражаются, прежде всего, словами (или сочетания-
ми слов) естественного книжного языка и поэтому, с одной стороны, непо-
средственно соотносятся с общеупотребительными словами литературного
языка, а с другой стороны, являясь носителем специального значения и имея
специальную сферу функционирования, неизбежно приобретают особенно-
сти специального слова.
Анализ совокупности общих и отличительных признаков общеупотре-
бительных слов и терминов привело ученых к двум подходам понимания
природы термина:
1. Термины — это не особое слово, а слово в особой функции, а именно
номинативной [3, с. 5]. С функциональной позиции рассматривает термин и
В. В. Виноградов (термин — слово в дефинитивной функции). «…Слово ис-
полняет номинативную или дефинитивную функцию, т.е. или является сред-
ством четкого обозначения, и тогда оно — постой знак, или средством логи-
ческого определения, тогда оно — научный термин» [2, с. 12–13]. Большая
175
часть лингвистов примыкают к точке зрения Г.О. Винокура и В.В. Виногра-
дова и рассматривают термин как слово литературного языка в особой функ-
ции, а терминологическую лексику как часть общелитературного языка, во
многом подверженной тем же лексико-семантическим процессам, по кото-
рым развивается словарный состав литературного языка в целом [6, с. 73].
Термин ‒ это не искусственный знак, а слово или словосочетание в особой
функции выражения специального понятия) [6: 48]; это слова, и ничто языко-
вое им не чуждо [9, с. 124; 13, с. 350; 4, с. 11; 5, с. 11; 7, с. 10; 8, с. 76 и др.].
Общеупотребительное слово и термин сближают общие грамматические и
лексические характеристики (ср.: политика, политик, политолог — суще-
ствительные; политический, общественно-политический, политологиче-
ский — прилагательные; политизировать, политиканствовать, политика-
нить — глаголы; политически, аполитично, по-нэповски, экономически —
наречие). Кроме того, термины, как и общелитературные слова, имеют план
содержания и план выражения, могут вступать в синонимические, антоними-
ческие, родовидовые, ассоциативные связи с другими терминами; обладают
способами терминообразования, имеющими непосредственное отношение к
общелитературной деривации [3, с. 3–54].
2. Понимание природы термина как слова «особого типа» также широ-
ко применяется в научной литературе [17, с. 70]. Термин в отличие от обще-
употребительного слова всегда выражает строго фиксированное научное по-
нятие [11, с. 18], и «оно относится к специальному языку и создается для
точного выражения специальных понятий» [1, с. 474]; его значение должно
быть определено, а не истолковано, как значение обычного слова [19, с. 169].
Термины широко используются в кодифицированных книжных языках
с разветвленной системой функциональных стилей и прежде всего, научном
и официально-деловом, которые обслуживают страны с высокой степенью
развития науки, техники, производства, экономики, имеющие острую необ-
ходимость в наименованиях новых явлений и понятий. Термины в отличие от
общеупотребительных слов создаются искусственно: «у слова как бы отсе-
кают его лексическое значение» и «привязывают» к нему строгое, точное
определение — дефиницию» [15, с. 152]. Термины создаются и вводятся в
терминологии целенаправленно, по мере развития знания. С формальной
точки зрения термины в отличие от общеупотребительных слов чаще всего
представляют расчлененные наименования в виде словосочетаний (ср.: по-
литический режим, политическая психология, политика партии и т.д.) или в
виде сочетаний символов и слов (ср.: Ɣ–лучи и др.). В семантическом отно-
шении термины стремятся к однозначности и к слиянию их значения с соот-
ветствующим научным понятием, к идеальному симметричному соотноше-
нию плана выражения и плана содержания: один термин выражает одно по-
нятие и одно понятие имеет одну форму выражения. По сравнению с обще-
употребительными словами, термины имеют более ограниченную лексиче-
скую сочетаемость и меньшую способность к развитию многозначности, си-
нонимии и омонимии. Данные парадигматические связи характеризуют меж-
отраслевые терминологии. В терминах практически отсутствуют коннотации,
176
дополнительные значения и семантические оттенки, которые возникают в
контекстуальном окружении общеупотребительного слова; т. е. термин ха-
рактеризуется стилистической нейтральностью, независимостью от контек-
ста и стабильностью внутреннего содержания, которое может изменяться
только при углублении научного знания, приводящего к новым представле-
ниям о мире [8, с. 78].
В отличие от общеупотребительного слова термин характеризуется бо-
лее сложной семантической структурой, в которой на лексическое (букваль-
ное) значение термина накладывается специальное — терминологическое
значение, что приводит к возникновению сложной семантики — «специаль-
ному терминологическому лексическому значению термина» [4, с. 11–13].
«Научное терминологическое значение, как правило, значение прямое, номи-
нативное, конструктивно и контекстуально не обусловленное».
Термин в отличие от общелитературного слова является главным ком-
понентом плана выражения научного знания и обладает разветвленной си-
стемой функций в выражении накопления и сохранения в передаче и разви-
тии объективного научного знания о мире. Как лексическая единица термин
выполняет номинативную (репрезентативную) функцию, называет общее по-
нятия, категории, признаки (свойства) понятий, а также отношения; функцию
фиксации специального значения; сигнификативную функцию (функцию
обозначения или знаковую функцию); дефинитивную, определяющую поня-
тие, закрепленное за термином; коммуникативную (информационную) функ-
цию, характеризующую «слово как средство передачи реципиенту некоторой
содержательной и сопутствующей — стилистической — информации с уста-
новлением обратной связи»; обучающей функции и функции передачи спе-
циального значения во времени (эвристической функции) т.е. функции уча-
стия в научном познании и открытии истины; когнитивную функцию, опре-
деляющую термины как итог делительного познания сущности предметов и
явлений действительности. В качестве дополнительных выделяются функции
классифицирующая и правовая (термины законодательных актов, патентных
документов) [10, с. 63–73].
Таким образом, система функций, выполняемых терминам подчеркива-
ет отличия термина от общеупотребительного слова, т. к. он является более
сложной по сравнению с общеупотребительным словом языковой единицы.
Поэтому термины, как единицы специальной лексики могут быть противопо-
ставлены общей лексике. К ним не применяется понятие «литературный
язык» [18].
Таким образом, осмысление оппозиции общелитературное слово —
термин (или термин — нетермин) остается недостаточно определенным в со-
временной лингвистике.
Граница между терминологической и общеупотребительной лексикой
нестабильна и имеет не исторический, а функциональный характер, в языке
происходит постоянный процесс превращения общеупотребительного слова
в термин (терминологизация) и использование специального слова в качестве
бытового слова (детерминологизация) [12, с. 131].
177
 По мнению Герда, проблема разграничения термина от нетермина (об-
щеупотребительного слова) зависит от методического направления исследо-
вания специальных слов, которые должны идти от исходного моделирования
максимально полной структуры данного конкретного знания к последующе-
му обращению к текстам с целью выявления соответствия единиц плана вы-
ражения соотносительным единицам плана содержания [4, с. 12].
ЛИТЕРАТУРА
1. Ахманова, О.С. Словарь лингвистических терминов Текст. — М., 1969.
2. Виноградов, В. В. Русский язык (грамматическое учение о слове). — М. — Л.,
1947.
3. Винокур, Г.О. О некоторых явлениях словообразования в русской технической
терминологии / Труды МИФЛИ. Т. 5, филол. факультет: сборник статей по языкознанию /
под ред. М. В. Сергиевского [и др.]. — М., 1939. — С. 3–54.
4. Герд, А.С. Формирование терминологической структуры русского биологиче-
ского текста. — Л., 1981.
5. Головин, Б.Н., Кобрин, Р.Ю. Лингвистические основы учения о терминах. — М.,
1987.
6. Даниленко, В.П. Об основных лингвистических требованиях к стандартизируе-
мым терминам / Семантические проблемы языков науки, терминологии и информати-
ки. — М., 1971. — Ч. 1. — С. 72–79.
7. Исмаилова, Г.К. Идео- и номографический анализ языковой структуры термино-
логической системы (на материале финансово-кредитной системы немецкого, русского и
казахского языков) : автореф. дисс… канд. филол. наук; 10.02.19 / Казахский ун-т между-
нар. отнош. и мир. языков им. Абылай Хана. — Казань, 2004.
8. Капанадзе, Л.А. О понятии «термин» и «терминология» / Развитие лексики со-
временного русского языка. — М., 1965. — С. 75–85.
9. Котелова, Н.З. К вопросу специфике термина / Лингвистические проблемы науч-
но-технической терминологии / Ред. кол. С. Г. Бархударов (отв. ред.) [и др.]. — М.,
1970. — С. 122–126.
10. Лейчик, В.М. Терминоведение: предмет, методы, структура. — 3 изд. — М.,
2007.
11. Лотте, Д.С. Основы построения научно-технической терминологии. Вопросы
теории и методики / отв. ред. И. И. Артоболевский. — М., 1961.
12. Моисеев, А.И. О языковой природе термина / Лингвистические проблемы науч-
но-технической терминологии: материалы совещ., Ленинград, 30 мая — 2 июня 1967 г. //
Акад. наук СССР, Ин-т. рус. яз., Ленингр. отд-ние ин-та языкознания; ред кол.: С. Г. Бар-
хударов [и др.]. — М., 1970 — С. 127–138.
13. Прохорова, В.Н. Термин. Терминология / Русский язык. Энциклопедия / глав.
ред. Ф.П. Филин [и др.]. — М., 1979. — С. 349-350.
14. Реформатский, А.А. Что такое термин и терминология. — М., 1959.
15. Русский язык и советское общество. Социолого-лингвистическое исследование.
Лексика современного русского литературного языка / под ред. М.В. Панова. — М., 1968.
16. Современный русский язык / Под ред. В.К. Костомарова, В.И. Максимова. 2
изд. — М., 2010.
17. Ступин, В.А. Инфолосоциолингвистика. Методология, методика и техника ис-
следования динамики терминологических процессов и предметных областей: учеб.-метод.
пособие. — СПб., 2000.
18. Суперанская, А.В. Подольская, Н.В, Васильева, Н.В. Общая терминология. Во-
просы теории / Отв. ред. Т. Л. Канделаки. 3 изд. стер. — М., 2004.
19. Шмелев, Д.Н. Современный русский язык. Лексика: учеб. пособие. — М., 1977.

178
 В.В. Хомич (Минск, МГЛУ)
СТРУКТУРА АССОЦИАТИВНОГО ПОЛЯ
ПРИЛАГАТЕЛЬНОГО «КРАСНЫЙ» В РАЗНЫХ ЯЗЫКАХ
Одним из способов изучения лексической системности является сло-
весно-ассоциативный эксперимент. Задается стимул, который первоначально
воздействует на подсознание, и у носителей языка возникает некоторая груп-
па ассоциаций на заданный стимул. Вокруг каждого стимула создается опре-
деленное ассоциативное поле, которое стимулирует не только знания о кон-
кретной ситуации, но и весь энциклопедический опыт человека. Реакции на
данное слово-стимул составляют его ассоциативное поле. Слова-реакции
отображают когнитивную базу человека, которая дает представление о спо-
собе определения смысловой близости. За любой единицей языка стоит мен-
тальная картина, обобщенная рядом признаков. Ассоциативное поле содер-
жит все знание о понятии, существующие в индивидуальном сознании.
Чтобы выявить ассоциативное поле слов-стимулов экспериментальным
путем необходимо суммирование всех ответов испытуемых на данный сти-
мул.
Особенно интересны отношения между словами-стимулами и их ассоци-
ативными полями внутри одной семантической группы, в данном случае —
это группы слов, обозначающих цвет в английском, немецком и французском
языках.
Общеизвестно, что различные цвета по-разному действуют на человека.
И вместе с тем замечено, что некоторые цвета являются общими для создания
определенных эмоциональных состояний человека. Конечно, разные цвета
вызывают у людей разные ассоциации, но ассоциации на какой-либо опреде-
ленный цвет имеют ряд закономерностей и тесно связаны между собой.
В словаре «Norms of Word Association» Лео Постмана и Джеффри Кеп-
пела собраны данные словесно-ассоциативного эксперимента, проведенного
Джеймсом Дженкинсом в Миннесотском университете с носителями англий-
ского языка, Оскаром Мезеком в Вюрцбургском университете с носителями
немецкого языка и Марком Розенцвейгом в Сорбонне и парижских лицеях, а
также на некоторых предприятиях.
Эти данные позволяют описать структуру ассоциативных полей слов,
обозначающих цвет, в английском, немецком и французском языках.
Так, реакции на слово-стимул «красный» (red, rot, rouge) распределяются
в английском, немецком и французском языках по частеречной принадлежно-
сти и по лексическому значению следующим образом.
В группе конкретных существительных можно выделить несколько раз-
личных подгрупп. Причем в каждом из рассматриваемых языков некоторые
подгруппы могут совпадать, некоторые различаться. В английском языке от-
мечены такие семантические подгруппы, как: физические объекты (river, fire,
house, etc.), страны мира (Russia, China, etc.), национальности (Indians,
Russians), праздники (Christmas), флора (apple, rose, orange, etc.), фауна (bill,
dog, bee, etc.), человеческий организм (hair, head, lips, etc.), люди (spy, girl,
179
flier, etc.), одежда (clothes, shoes, coat, etc.), действия (stop, hurt, etc.) и разные
вещи (flag, ball, etc.). Существительные классифицировались на основании их
лексического значения. В немецком языке структура ассоциативного поля
слова-стимула rot (красный) практически совпадает со структурой рассмот-
ренного стимула в английском языке. Однако в немецком языке выделяются
еще и такие морфологические группы, как глаголы и причастия; из семанти-
ческих подгрупп добавились болезни (Rotlauf), сказочные существа (Rot-
Käppchen, Teufel), еда и питье (Wein). Такие подгруппы, как праздники, наци-
ональности, действия в немецком языке отсутствуют. Во французском языке,
помимо групп существительных и прилагательных, выделяются глаголы и
причастия, а среди подгрупп отсутствуют сказочные существа, болезни, еда и
питье, праздники, действия и национальности. Дополнительных подгрупп не
отмечено.
Следует отметить, что не только группы и подгруппы данных полей мо-
гут либо совпадать, либо различаться, различаются и сами реакции внутри
конкретной подгруппы в зависимости от рассматриваемого языка. Так, в ан-
глийском языке выделены следующие реакции на стимул «красный», которых
нет в двух других языках: incorrect (неправильный), Christmas (Рождество),
shy (застенчивый) и др.; в немецком языке erotisch (эротичный), scharf (ост-
рый, точный),Rot Käppchen (Красная Шапочка) и др.; во французском языке
сразу же привлекает внимание глагол aimer (любить), а один из испытуемых
даже употребил этот глагол в первом лице j‘aime (я люблю), хотя существи-
тельного l‘amour, казалось бы, типичного для французского языка не наблю-
дается; оттенок comme le ciel (небесный) также отмечен только во француз-
ском языке.
А такие реакции, как красивый (beautiful, schön, beau), роза (rose, Rosa,
rose), кровь ( blood, Blut, sang) и др. являются общими для носителей данных
языков.
Таким образом, в количественном отношении преимущество имеют в ан-
глийском языке прилагательные (их количество составляет 70 % от общего
количества прочих ассоциаций); в немецком и французском языках суще-
ствительные — (их количество составляет 49 и 58 % соответственно).
ЛИТЕРАТУРА
1. Norms of Word Association. — New York — London, 1970.

180
 Цао Хайянь (Китай, Далянский ПУ)
КОНЦЕПТ «ДОМ» В РОМАНЕ «ТИХИЙ ДОН»
М.А. ШОЛОХОВА1
В 1926 г. М.А. Шолохов опубликовал сборник «Донских рассказов». А
через два года вышел первый том романа «Тихий Дон», сразу поставивший
автора в первый ряд советских писателей. А.С. Серафимович первый заметил
и верно оценил выдающиеся достоинства ранних произведений Шолохова.
Он сравнивал молодого писателя с молодым желтоклювым орленком, кото-
рый неожиданно взмахнул огромными крыльями. Крылья сурового и ис-
креннего таланта высоко подняли М.А. Шолохова, большого, выдающегося
художника слова.
Говорят, что возможности писателя во многом определяются его уме-
нием чувствовать современность. Чувством выдающегося художника его
уловил и двадцатилетний Шолохов. В своих ранних рассказах и даже в рома-
нах М.А. Шолохов действительно описал более широкие картины жизни
родного края, которые впоследствии нашли отражение в эпопее и стали ве-
личественным эпосом исторических судеб народа в переломную пору рево-
люции. Позже писатель признался: «Хотелось написать о народе, среди кото-
рого я родился и который я знал»2.
В конце 1926 г. М.А. Шолохов возвращается из Москвы на Дон, посе-
ляется в станице казаков и погружается в работу над романом. Можно ска-
зать так, что почти всю свою жизнь М.А. Шолохов прожил в родном крае,
среди казаков. И мы видим, что концепт дом часто встречается и в его ран-
них рассказах, и в романе-эпопее «Тихий Дон». Писатель начал великолеп-
ный роман так: «Мелеховский двор — на самом краю хутора. Воротца со
скотиньего база ведут на север к Дону...» Именно с «мелеховского двора»
Шолохов описал предвоенный татарский хутор, родословная казаков Меле-
ховых и выступление донцов на далекую германскую войну. «И широкой
полноводной рекою потекло волнующее повествование о трагической судьбе
Мелеховых, драматических событиях на Дону и во всей стране, судьбе наро-
да в бурные годы революционного разлома, потекло неторопливо и мощно,
как течет сам Тихий Дон»3.
В романе «Тихий Дон» дом — это место, где родились герой и его род-
ные, в нем царят теплота и любовь. У Шолохова старушка Ильинична, жена
Григория Наталья и их сын Мишатка являются символом дома. С одной сто-
роны, мать Ильинична заботится о бытовой жизни всей семьи, она любит
своих детей, их горе и радость беспокоят ее. В конце жизни она одиноко

1
本文受―中央高校基本科研业务费专项资金资助（supported by―the Fundamental Research
Funds for the Central Universities‖）‖， 是大连理工大学基本科研业务费专项项目《
顿河哥萨克群体精神真理探寻与历史性悲剧》阶段性成果.
2
Гура В. Абрамов Ф. М. А. Шолохов. M.: Советский писатель, 1986. С. 170.
3
Кулинич А. В. Михаил Шолохов. Очерк жизни и творчества. M.: Высшая школа,
1984 г. стр. 37.
181
смотрит на далекую степь под луной, скучая по единственному сыну Григо-
рию. М.А. Шолохов описал теплую и печальную картину семейной жизни
Мелеховых. Хотя Наталья, жена Григория, очень красивая, тихая, самоот-
верженная женщина, но Григорий ее не любит. Ее трагическая жизнь и не-
счастливая любовь производят на читателей сильное впечатление, вызывают
сочувствие. Наталья всегда трудится дома, воспитывает детей и ждет мужа,
когда Григорий уходит на фронт. Но он полюбил другую женщину. И поэто-
му в романе Аксинья тоже символизирует концепт дом.
В конце романа «Тихий Дон» Григорий Мелехов возвращается домой,
но во время войны много его родных умерли. К счастью, на берегу реки еще
стоит маленький мальчик — сын главного героя Мишатка. Для Григория дом
тесно связан с маленьким сыном. Мишатка не только его опора, но с ним
вместе жить — это уже самое большое удовольствие на белом свете.
В романе М.А. Шолохов описан жизненный путь казака Григория Ме-
лехова в военные годы, и не только одного казака, но и судьбу всего казаче-
ства. Таковы плюсы романа — жизнь и смерть, их противостояние, любовь и
ненависть — все слилось воедино. В романе прежде всего и выявляется глу-
бинная авторская мысль о человеке вообще. «Часто автор отдает свою зор-
кость героям, особенно Григорию Мелехову, когда в одном его мгновенно
вбирающем взгляде на человека происходит интуитивно-целостное его узре-
ние, даже прозрение вещей, выходящих за самого этого человека, но связан-
ных с ним»4. С другой стороны, родной дом играет важную роль в жизни
Григория. Он часто скучает по дому. У писателя «мелеховкий двор» является
духовным домом. Каждый раз, когда герой заболевал, уставал, он всегда воз-
вращался домой. Здесь среди родных ему людей: папы, мамы, брата, сестры,
жены и сына, он отдыхал душой от тягот военной жизни, чувствовал любовь
родных и оттаивал.
Концепт дом у Шолохова многозначен. Шолоховеды, исследуя роман
«Тихий Дон», естественно, не могли обойти вниманием слово «Дон».
«Огромную идейную нагрузку несет образ Дон, который выступает симво-
лом жизни народа»5. Концепт дом тесно связан с рекой Дон. Как выше мы
уже говорили, для Шолохова дом не только его родной край, но и родной
дом казаков, которых он описывает в своих произведениях. Как известно, с
давних времен предки казаков поселились в степи на Дону. Это люди, кото-
рые высоко ценят свободу, справедливость и православную веру, они могут
отдать все для того, чтобы защитить свой родной край. «Казак не может не
пойти на службу и не может оставить свою землю»6, потому что их корни и
духовный рай на донской земле.

4
Семенова С. Философско-матафизические грани «Тихого Дона» // Вопросы лите-
ратуры. 2008 г, No.1. стр. 74.
5
Матушкина В.И. Тишина в «Тихом Доне» М. Шолохова // Русская речь. 2008.;№ 6.
с. 46.
6
Давыдова О.А. Язык художественной литературы. Лексика казачьей службы в
«Тихом Доне» // Русская речь. 2005. № 6. с. 21.
182
 Влияние Л.Н. Толстого на М.А. Шолохова, особенно ощущается во
взгляде на войну, критики отмечали не раз, но все же у автора романа «Тихий
Дон» «свое, углубленное понимание мирного и военного статуса жизни,
идущие от большей близости к натурально-природному типу существования,
корневому сочувствию бытия вообще»*. Дом и Дон выступают символами,
на которые писатель обратил большое внимание. Они не только являются от-
ражением жизни одного казака и казачества, они еще выражают судьбу всего
народа, даже человечества.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гура, В., Абрамов, Ф. М. А. Шолохов. — M., 1986.
2. Давыдова, О.А. Язык художественной литературы. Лексика казачьей службы в
«Тихом Доне» // Русская речь. — 2005. — № 6.
3. Кулинич, А.В. Михаил Шолохов. Очерк жизни и творчества. — М., 1984.
4. Матушкина, В.И. Тишина в "Тихом Доне" М. Шолохова // Русская речь. —
2008. — № 6.
5. Семенова, С. Философско-метафизические грани «Тихого Дона» // Вопросы ли-
тературы. — 2002. — № 1.

Н.А. Цыбульская (Минск, БГУ)

ЛЕКСЕМА «TRAVAIL/РАБОТА»
И ЕЕ СЕМАНТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО
Результаты познавательной деятельности человека, которое условно
можно разделить на собственно познание, создающее субъективную модель
мира самого по себе, и оценку, проявляющуюся в его эмоциях, психологиче-
ских состояниях, закрепляются в языковом сознании (языковая картина ми-
ра) и обыденном (наивная картина мира). Такие картины мира отражают
менталитет носителей языка и присущие им речевые стереотипы. Основную
нагрузку вербального выражения представлений человека о явлениях ре-
ального мира выполняют единицы лексико-семантического и фразеологиче-
ского уровней.
В данной статье будет рассмотрена французская лексема travail/работа
в двух ракурсах — парадигматическом и синтагматическом. В качестве фак-
тического материала мы привлекли современную французскую прессу, сло-
вари.
Лексема travail относится к основным жизнеполагающим. В труде че-
ловек реализует свои физические и интеллектуальные, профессиональные
способности, складываются отношения между людьми, а трудолюбие являет-
ся критерием нравственной оценки личности. В русском языке ей соответ-
ствуют две синонимические лексемы работа и труд, которые являются вза-
имозаменяемыми либо дополняют друг друга. Например: Работа и труд все
перетрут. Ядро концептуального поля travail представлено лексемами, обра-

*
Семенова С. Философско-метафизические грани «Тихого Дона» // Вопросы лите-
ратуры. 2002. № 1. с. 93.
183
зующими морфологическое поле: существительными travail, travailleur, euse;
прилагательным travailleur, euse; глаголом travailler.
Словарные дефиниции лексемы travail свидетельствуют о том, что она
многозначна. Travail определяется как I. состояние, вызывающее страдания:
Les grands travaux que Notre-Seigneur a souffert. II. деятельность человека,
нацеленная на результат. Во втором значении travail представлена как
1. труд, работа; 2. занятие; 3. качество; 3. cделанная вещь, произведение;
4. процесс в веществе; 5. способ исполнения; 6. результат интеллектуальной
деятельности; 7. профессиональная деятельность; 8. функционирование
механизмов [5, с. 2008–2009].
Первичный анализ лексемы travail позволяет констатировать, что труд
связан со способностями человека, что находит отражение в ряде синони-
мов. Так труду, связанному с физическими способностями, соответствует
labour, интеллектуальными — étude, ouvrage, oeuvre, профессиональными —
emploi, métier, profession, spécialité. Труд является также необходимостью
человека (besogne) и средством существования (gagne-pain).
Во фразеологизмах отражены характеристики трудового человека, со-
пряженные с большой физической силой, выносливостью. J‘travaillerai
comme un boeuf, métro, boulot, dodo, c‘est pas pour moi tous ces métiers qui
douffent [3, р. 362]. Во французском языке работать как вол, в русском —
работать как лошадь). Фразеологические новообразования — это результат
номинативной деятельности человека под влиянием неязыковых факторов. В
ходе функционирования ЛЕ ее семантика может значительно расширяться
от языка к языку. Так, во многих языках осел является стереотипом глупо-
сти, упрямства. Однако, во французском языке зооним un âne/ осел может
употребляться и для обозначения крестьянина, рабочего человека (в русском
языке– рабочая лошадка). Дело в том, что традиционно un ân был основной
рабочей силой в сельском хозяйстве. Данный пример свидетельствует о том,
что выбор наименования животного для создания образа определяется свое-
образием животного мира, населяющего данную территорию. В труде чело-
век может допускать ошибки, о чем свидетельствует следующий фразеоло-
гизм: –C‘est quant même étrange ce que vous faites, elle a dit. C‘est dommage
que сe soit mal écrit. — J‘ai travaillé comme un sourd pour arriver à ça. [3,
p. 338] Довольно странно, то, что вы делаете... Жаль, что это плохо напи-
сано. Так я работал как глухой…
Лексема travail зафиксирована также в устойчивых выражения, кото-
рые отражают обыденное сознание носителей языка: труд Цереры, Геркуле-
сов труд, Сизифов труд, работать на прусского короля. Например: Que cha-
cun retournant au travail de Cérès se trouve pour sortir au moment favorable (La
Fontaine). Говоря о труде Цереры имеются в виду тяжелые сельскохозяй-
ственные работы. Sur les panses des bahuts, le long des cheminées ... s‘étalaient
en balafres des inscriptions ..., ou bien la date et l‘heure de ce travail d‘Hercule
(R.Rolland). Un travail de Sisyphe nous attendait chaque nuit... (Vaillant-
Couturier). Il a travaillé, il a travaillé pour le roi de Prusse (chanson)

184
 Экономические и социальные изменения в обществе сопровождаются
интенсивными изменениями характера труда и даже самого человека в труде.
Подобные изменения осмысливаются человеком, концептуализируются и
актуализируются языковыми единицами, пополняя словарный фонд. Можно
констатировать, что в настоящее время употребительность номинативных
единиц активизировалась. Опорные слова стали выражать не только соци-
ально значимые концепты, но и расширили свою сочетаемость, являясь ба-
зой для создания новых, зачастую раздельнооформленных номинативных
единиц в качестве синтаксически главного или зависимого слова. Если
1. travail/ работа, то noir, en réseau, le télétravail, le stock-travail, le travail
nomade, abstrait, interactif, souple 2. travailleur/рабочий (social, mi-agacé, mi-
attendri, dépossédé de son rôle, dépressif, désespéré,déboussolé, stressé,
allergique au travail). Например: Le travail au noir, net d‘impôts, ...est une douce
tentation à laquelle, pourtant nous vous conjurons de ne pas céder. (Maxi) Tout le
monde, actuellement, est plus ou moins allérgique au travail, les jeunes sur-
tout.(Maxi) 3. travailler/работать (au flan-без цели, арго пригорода Парижа).
Данные примеры демонстрируют развитие языковой картины мира и
расширение номинативной парадигмы как когнитивно-номинативной моде-
ли, отражающей современные реалии, события, которые мотивируют созда-
ние новых слов и/или активность употребления готовых слов в номинатив-
ной деятельности.
Но познавательная деятельность человека неотделима от оценочной,
сопровождаемой эмоциями, которые оказываются вовлеченными в процесс
познания. В системе разнообразных функций языка экспрессивная функция
рассматривается многими лингвистами как существенная, одной из харак-
терных особенностей разговорной речи (Р.А. Будагов, А.А. Уфимцева,
Г.В. Колшанский, Г.Я. Солганик, Н.А. Лукьянова). Как известно, номинатив-
ные лексемы играют ведущую роль в коммуникативном процессе. Экспрес-
сивные лексические единицы (ЭЛЕ) относятся к периферии словарного со-
става и являются вспомогательными в акте коммуникации. Но это не снижает
важности экспрессивной функции языка. С точки зрения значимости в си-
стеме языка, ЭЛЕ можно рассматривать как функциональную разновидность.
Они не существенны для научного стиля, но крайне важны для разговорно-
литературной речи. Лексико-семантическое поле (ЛСП) travail включает не
только нейтральные слова-синонимы, но и единицы разговорного употреб-
ления le boulot/работенка, boulotter, boulonner, bosser /вкалывать. Напри-
мер: Il trouve des petits boulots avant de prendre sa guitarе et aller chanter dans
le métro; « ...dans les conditions où je suis, à pas dormir, à tousser, à faire des
boulots comme cheval en voudrait pas» [4, р. 362] /Понимаешь, работать так,
как работаю я, в тех условиях, в которых нахожусь, не спать, кашлять, де-
лать работенку, от которой бы и лошадь отказалась. Paradoxe au firmament
du temps, toute une partie de la population bosse plus. (Société) / Парадокс в
распределении времени, часть населения все больше вкалывает.
То, что лексические единицы интересны для стилистики, не исключает
их исследование в точки зрения семасиологии (В.А. Звегинцев). Лексемы со
185
скрытой экспрессивностью составляют значительный словарный слой. Ори-
ентировка на эмоциональную оценку недостаточна, что делает необходимым
обращение к контексту, который выполняет функцию пояснения семантики
экспрессивного слова на синтагматическом уровне, сообщает о некотором
«предмете» в определенной объективной модальности, одновременно выра-
жают эмоционально-оценочное отношение говорящего к предмету высказы-
вания. Кроме того, контекст дает сведения о том, в каких ситуациях и кем
употребляется слово. Приведем пример. Il a déjà beaucoup bossé sur le sujet.
(L‘Express) — Он уже много горбился над этой темой. В порождении экс-
прессивности глагола bosser(ишачить, вкалывать) ведущую роль играет об-
разность, которая достаточно очевидна. Она связана с метафорическим пере-
носом наименования: une bosse — горб. Глагол сообщает не только о дли-
тельной, тяжелой работе, но и передает эмоцию говорящего — недовольство.
Компонентами контекста, передающими эмоциональное состояние го-
ворящего, являются 1. интонация Je suis trop vieux ... Dans le métro,des jeunes
gens me cède leur place, tu vois le travail ! (Villard) 2. повторы. être boulot
boulot / [4, р. 47]– быть усердным в работе. 3. Вводные слова. Alors je me
suis marié. ... Et voilà l‘ tra-vail !.... essaie d‘imaginer un peu la vie en rose..
(Hanska) 4. Персонификация. On est tous des boulots. [4, р. 47 ]. 4. Метафори-
ческий перенос: Qu‘est-ce qu‘on boulonne, ici ? [4, р. 47 ] 5. Фразеологизмы:
Dans bien des cas les salariés préfraient travailler un poil plus et gagner bien da-
vantage. (Maxi) / В большинстве случаев наемные рабочие предпочитают ра-
ботать немного (дословно: чуть-чуть, едва), но зарабатывать хорошо.
Предварительный анализ показывает, что семантический признак «от-
ношение человека к труду» представлен двумя ЛСГ. Лексическая группа
«трудолюбивый человек» немногочисленна: трудяга, работяга. Данный
факт свидетельствует о том, что нравственной нормой в обществе признает-
ся добросовестное отношение к труду, а отклонение от нормы осуждается,
высмеивается в обществе. Поэтому в системе лексики (литературного и раз-
говорного языка) ей противостоит многочисленная группа «человек лени-
вый». Например: paresseux, fainéant, feinant, cossard, sans-coeur, indolent,
flemmard, mou, nonchalant, cancre, tire-au flanc/лентяй, лодырь, бездельник,
тунеядец, дармоед [5, р.1359; 6, р. 416].
Таким образом, как показывают наши наблюдения, привлеченный к ис-
следованию разговорный язык (литературный, диалектный) позволяет глуб-
же проникнуть в сущность и значимость экспрессивной функции языка, вы-
явить общие и национальные особенности семантики экспрессивного слова.
ЛИТЕРАТУРА
1. Звегинцев, В.А. Семасиология.– М., 1957.
2. Лукьянова, Н.А. Экспрессивная лексика разговорного употребления. –М., 1986.
3. Bernet, Ch., Rézeau, P. Dictionnaire du français parlé. — P. 1989.
4.Сaradec , F., Pouy, J.-B.Dictionnaire du français argotique et popu-laire.– P . 2009.
5. Dictionnaire Le Petit Robert . — Montréal, 1984.– P. 2008–2010.
6. Dupuis, H. Dictionnaires des synonymes et des antonymes. –Montréal, 1961.– P. 580.
7. Presse française: L‘Express 1999, Label France 2000, Le Canard enchaîné 1985, Maxi
2000, Alternatives économiques 2009, Atmosphères 2000.

186
 І.Ч. Часнок (Мінск, БДУ)
УСКЛАДНЕННЕ НАРАТЫЎНАЙ АРГАНІЗАЦЫІ ТЭКСТУ
РАМАНА КУЗЬМЫ ЧОРНАГА «СЯСТРА»
Кузьму Чорнага часта (хочацца сказаць заўсѐды) параўноўваюць з
рускім класікам Ф. Дастаеўскім. А якраз творчасць Ф. Дастаеўскага служыць
матэрыялам для вялізнай колькасці прац у галіне нараталогіі, у тым ліку най-
больш важных — пачынаючы ад М. Бахціна і заканчваючы (хоць працяг,
вядома, будзе і ўжо ѐсць) В. Шмідам.
З творчасцю Кузьмы Чорнага ў гэтым кірунку, на жаль, склалася іншая
сітуацыя. І ў беларускім літаратуразнаўстве самі паняцці «нарацыя», «на-
ратар» яшчэ не атрымалі дастатковага пашырэння, таму сістэмнае даследа-
ванне такога кшталту адсутнічае.
Звернемся да аналізу ранняга рамана Кузьмы Чорнага «Сястра», (ства-
раўся на працягу 1926–1927 гг.), які большасцю крытыкаў і літаратураз-
наўцаў не лічыцца значным дасягненнем пісьменніка — у адрозненне,
напрыклад, ад рамана «Зямля» (1928 г.). Тыповай ацэнкай «Сястры» можна
лічыць наступныя выказванні: «псіхааналіз на мелкаводдзі»; «пісьменнік у
даволі-такі аб‘ѐмным рамане не стварыў адчувальных, аб‘ѐмных характа-
раў. Вобразы Казіміра Ірмалевіча, Ваці Браніслаўца, Абрама Ватасона ста-
тычныя. Ім бракуе руху, новых граняў характараў, якія б маглі паявіцца, каб
у рамане разгортвалася сапраўднае дзеянне» [4, с. 61]; «твор перагружаецца
сырым матэрыялам, сюжэт размываецца, дзеянне замаруджваецца» [5, с.
42]. Аднак ѐсць даследчыкі, якія напісалі пра значнасць «Сястры» і пра неаб-
ходнасць перагляду ацэнкі гэтага рамана (А.Адамовіч, В.Жураўлѐў, Л. Сінь-
кова (Корань) і некаторыя інш.).
Асабліва наватарскі [3, с. 75] першы буйны твор Кузьмы Чорнага мае
адрозную ад тыповай для прозы савецкіх часоў, ускладненую наратыўную
арганізацыю. Асаблівую ўвагу ў рамане «Сястра» звяртае на сябе катэгорыя
ўнутранай падзейнасці. Паводле В. Шміда, падзейнасць з‘яўляецца абавязко-
вай катэгорыяй для любога наратыўнага тэксту. Саму падзею даследчык выз-
начае як змену зыходнай сітуацыі: ці знешняй сітуацыі ў апавядальным
свеце, ці ўнутранай сітуацыі таго ці іншага персанажа (ментальныя падзеі) [7,
с. 13].
Падзейнасць у рамане «Сястра» менавіта ўнутраная: яна звязана з пе-
раменамі, што адбываюцца ў душы, у характары герояў. Гэта і ѐсць менталь-
ныя перамены, падзеі. Яны адлюстроўваюцца праз чорнаўскі псіхалагізм.
Таму псіхалагічны аналіз займае такое вялікае месца ў стылі пісьменніка. Як
пісаў А. Адамовіч, «псіхалагічная драма чалавека, яго напружаны роздум і
пакутліва вострыя перажыванні — аснова кампазіцыі ў К. Чорнага» [1,
с. 37]. Падкрэслім, што і ўвесь сюжэтны рух звязаны з унутраным рухам у
душы персанажаў.
Ключавым звяном у тэксце, што звязвае герояў, падзеі (у тым ліку і
тыя, што адбыліся ў мінулым), з‘яўляецца вобраз Мані. Любая згадка пра яе,
фотаздымак, лісты — усѐ гэта здольна паўплываць на жыццѐ і думкі цэн-
187
тральных фігур рамана. На наш погляд, нельга пагадзіцца з меркаваннем,
што вобраз Мані нічога не нясе [4, с. 61]. Даследчыкі, якія так лічылі, пры
разглядзе рамана адштурхоўваліся ад традыцыйнага разумення падзейнасці,
маючы на ўвазе рэалістычны дыскурс і падзейнасць менавіта знешнюю. Мы
ж апелюем да падзейнасці ўнутранай і адзначым, што якраз вобраз Мані
дапамагае героям раскрыцца, спрыяе ўнутраным зменам.
Вобраз Мані суправаджае і Казімера, і Вацю на працягу ўсяго твора. І,
дзякуючы гэтаму, мы бачым, якія розныя характары паўстаюць у рамане. У
Казімера пачуцці да гераіні выспяваюць як падсвядомае, нешта не да канца
ўсвядомленае.А Вацевы пачуцці да Мані развіваюцца праз унутранае су-
праціўленне героя.
Лісты ад Мані (адна з формаў стылізацыі бытавога аповеду [2, с. 75] )
падаюцца ў творы як прыступкі да падзей, бо пасля іх змяняецца светапо-
гляд, настрой, жыццѐ герояў: «Адразу Манін ліст парушыў ход і кірунак яго
(Казімера — І.Ч.) настрояў», «Ліст яе парушыў усѐ» [6, с. 60]. Праз напісан-
не лістоў і ўспрыняцце прачытанага паказваецца ўнутраная дынаміка: рух
пачынаецца з думак, паступова выспявае матывацыя для будучых учынкаў
персанажаў, адбываюцца змены ў іх свядомасці.
Самым важным у рамане, на наш погляд, з‘яўляецца праблематызацыя
і выяўленне ментальных пошукаў Ваці Браніслаўца. У сувязі з гэтым можна
вылучыць макрападзею — спасціжэнне чалавекам (Вацем) свету і сябе само-
га. Гэта макрападзея падтрымліваецца падзеямі, што фіксуюць змены ад-
носінаў да Ваці з боку іншых персанажаў, а таксама пераменамі ў пункце
гледжання наратара.
Наратар мае магчымасць даваць пэўныя ацэнкі, калі выступае са сваім
асобным пунктам гледжання, няхай сабе і імпліцытна выяўленым. Стаўленне
да Ваці змяняецца разам з унутраным развіццѐм героя. На пачатку твора ў
адносінах да Ваці заўважаецца іронія: «Хутка пасля гэтага ѐн захапіўся быў
адным прафесарам, які выдрукаваў сваю навуковую працу ―Аб чым нам
спяваюць пеўні‖. Працу гэтую Ваця Браніславец пачаў нейк раптам лічыць
надзвычайна вялікім навуковым творам, хоць яе і не чытаў зусім. Бачыў
толькі вокладку і ўважліва прачытаў тытульную старонку кнігі» [6, с. 30].
Трэба адзначыць, што тут наратар увесь час называе героя па імені і про-
звішчы. Калі Ваця раскрываецца перад чытачом па-іншаму, наратар пачынае
называць яго проста па імені, як кагосьці больш блізкага. Іронія знікае і віда-
вочнай становіцца наратарская сімпатыя. Разгледзім, якая ўнутраная ды-
наміка назіраецца ў Вацевай душы і прыводзіць яго да «аднаўлення».
Спачатку мы бачым героя, які нічым не захапляецца, нічым не цікавіц-
ца, але ўжо хоча «пазнаць усю шырыню» [6, с. 30]. Разам з тым і ў пачуццях, і
нават у пакоі Ваці пануе хаос. У яго нават узнікла думка пра жаніцьбу дзеля
таго, каб «парадак які ў жыцці з‘явіўся» [6, с. 31]. Ваця жыве хістаннямі,
сумневамі, бесперапынным пошукам. Ён пакутуе з-за адзіноты і неразумен-
ня, з-за сваіх пачуццяў да Мані, разважае пра месца чалавека ва ўсім і ўсяго ў
чалавеку, але не можа прыйсці да нейкай пэўнасці. Яму проста інтуітыўна
хочацца ісці насуперак, адмаўляць тое, што прымаюць іншыя. Але на праця-
188
гу твора, дзякуючы ўнутранаму душэўнаму руху, герой эвалюцыянуе. Ужо ў
першай частцы рамана наратар, калі распавядае пра сустрэчу Браніслаўца з
Бонем і Казімерам на кватэры ў паэта-чмыхуна, адзначае: «Пасля, аглядаю-
чыся на пройдзеныя буры, успамінаючы іх і напорнасць і слабасць, ѐн свядо-
ма лічыў момант гэты пачаткам вялікага аднаўлення ў сабе» [6, с. 86]. Гэта
сведчыць пра тое, што Ваця да аднаўлення прыйшоў і нават яго асэнсаваў.
Ужо сам факт бесперапынных пошукаў, адмаўлення ад унутранай за-
спакоенасці і самазадаволенасці ставіць героя маральна вышэй за Казімера,
Абрама… Менавіта Вацю адзначае як найлепшага чалавека стары Радзівон
Цівунчык (а якраз з персанальным пунктам гледжання гэтага персанажа
вельмі часта супадае пункт гледжання наратара). Пра Вацеву душэўную пе-
равагу гаворыць Казімеру Маня: «[…] Бадай-што ѐн (Ваця — І. Ч.) лепш
тут за ўсіх. І за цябе нават. Усѐ ж ты сухім стаў цяпер. Таксама як, мусіць,
і Абрам. А можа, у вас гэта ідэя якая ці мэта ў кожнага засланяе сабою ўсѐ
іншае?» [6, с. 268].
Пра нязначнасць знешняга ў параўнанні з унутраным для наратара і для
персанажа (Ваці) сведчыць шаснаццатая глава першай часткі, з-за якой,
напэўна, і ўзнікла пародыя на раман, надрукаваная ў часопісе «Маладняк» *.
Вось як распавядаецца ў рамане «Сястра» пра сустрэчу Ваці Браніслаўца і
паэта, якому аўтар не дае імя: «Прычынаю іх спаткання і знаѐмства было: з
боку Ваці — вечар нейкага юбілею ці нейкіх успамінаў, што быў наладжаны
нейкаю ўстановаю і куды нейкім чынам папаў Ваця Браніславец» [6, с. 82],
«Пасля яшчэ нешта было выпіта, нечым яно закусвалася[…]» [6, с. 82]; «Той
чакаў яго ўнізе пад усходамі. […] Тонкі ѐн быў і нейкі дробны, востры. […]
здалося, што той зноў зачмыхаў носам. […] Той павярнуў набок твар» [6,
с. 85] (падкрэслена намі — І.Ч.). Наратар-псіхолаг, які з лѐгкасцю пранікаў у
самыя патаемныя думкі і пачуцці герояў, выказвае тут столькі няпэўнасці,
каб падкрэсліць нязначнасць усяго апісанага для Ваці. Ва ўсім, што адбыва-
ецца, Ваця здольны адчуваць і адрозніваць ад сапраўднага ўсѐ пустое, паказ-
ное, фармальнае. Знешняе мала цікавіць героя, бо яно не закранула яго
ўнутранага жыцця. Вацю толькі раздражняе новы крывадушны прыяцель-
чмыхун, што грае на публіку. Галоўны «рухавік» чорнаўскага сюжэта — па-
чуцці і тыя ментальныя перамены, што вырастаюць з пачуццяў, рэфлексіі.
Для аўтара істотнай з‘яўляецца тая рэвалюцыя-эвалюцыя, што адбываецца ў
душы Ваці, а не тая, пра якую «крычаць на вуліцах» (у тым ліку і такія, як
«прыяцель»-чмыхун). Такім чынам, правільнае разуменне падзейнасці (унут-
ранай) дазваляе разглядаць таўталогію ў працытаваным урыўку з «нейкімі»
людзьмі і рэчамі не як недахоп, а як камунікатыўную стратэгію ў рамане і

*
І.Я. Навуменка ў кнізе «Ранні Кузьма Чорны» прыводзіць такую цытату з малад-
някоўскай пародыі: «Вацязайшоў з ім у нейкіпакойчык. І от тадыѐнубачыў, што тут
былінейкіялюдзі з нейкайустановы, нештапілі, нечымзакусвалі, нештаразлівалі і аб-
нечымгаварылі. І яны, гэтыялюдзі, далінештавыпіцьВацю. Вацянештавыпіў, нечымза-
кусіў і от тады ў яго ад нечагазакруціласянейкаягалава, а нейкі нос адчуў ад нейкагача-
лавеканейкі востры пах. І от тадыВацяпачмыхаў носам, паглядзеў на к пагадзепрый-
шоўшагачалавека, падняўся і выйшаў на шырокую, як гэты свет, вуліцу« (с. 64).
189
дапамагае ў прачытанні твора. Перад намі не «няспелы» тэкст пачаткоўца, а
тэкст з прыѐмам, абумоўленым псіхалагізмам, бо «дакладнасць псіхалагіч-
нага аналізу можа заключацца якраз у знешне вельмі недакладных і незакон-
чаных вызначэннях і характарыстыках» [1, с. 84].
Доказам таго, што праз унутраную падзейнасць выяўляюцца ідэі рама-
на, служаць і дыялогі, палілогі, у якіх у час узаемадзеяння персанажаў на
першым плане стаіць унутранае, а ўжо затым знешняе. Абрам размаўляе з
Вацем:
– Усіх не напаўняла адна аднолькавасць, бо ўва ўсякага ѐсць сваѐ нут-
ро, але агульнасць застаўляе падначаліцца кожнае нутро.
– А калі я не мог іначай… Хіба мог ты глянуць у маю душу?
– Цяпер душа адмяняецца, — сказаў кучаравы і чырвоны, тручы кан-
цамі пальцаў куткі вачэй каля пераносся [6, с. 90].
У прыведзеным прыкладзе голас выпадковага персанажа выяўляе асоб-
ны пункт гледжання, з якім і палемізуе аўтар, калі стварае вобраз Ваці
Браніслаўца.
Сам наратар у вялікай ступені надзелены такімі якасцямі, як ураж-
лівасць, чуласць. Выяўленне ім суб‘ектыўнага ўспрыняцця, нават экзальта-
цыі, спрыяе імпрэсіяністычнасці рамана: «Тады стаяў над горадам голас ма-
ладога дня, заклапочанага перабудоваю свету» [6, с. 105]; «У горад дзень
прыйшоў гатовым да вялікіх жорсткасцей у імя вялікай ласкавасці» [6, с.
105] (падкрэслена намі — І.Ч.). Такія апісанні набываюць у творы наратыўны
характар [7, с. 20]. Як піша В.Шмід, у самім адборы ўбачанага могуць вы-
яўляцца ўнутраныя змены таго, хто бачыць [7, с. 20].
У рамане «Сястра» аналітычны псіхалагізм (уменне бачыць рэчаіснасць
найперш менавіта праз псіхалогію — уражанне + успрыняцце + усведамлен-
не-асэнсаванне + развагі, думкі) робіцца асновай для раскрыцця ўнутранай
падзейнасці, якая ўпершыню ў беларускай прозе пачынае паслядоўна
дамінаваць над падзейнасцю знешняй. Такі падыход да адлюстравання
рэчаіснасці быў наватарскім, не характэрным для беларускага рэалістычнага
дыскурсу 1920–1930-х г.
ЛІТАРАТУРА
1. Адамовіч, А. Маштабнасць прозы. — Мінск, 1972.
2. Бахтин, М. Вопросы литературы и эстетики. — М., 1975.
3. Корань (Сінькова), Л. Цукровы пеўнік: Літ.–крыт. арт. — Мінск, 1996.
4. Навуменка, І.Я. Ранні Кузьма Чорны. — Мінск, 2000.
5. Тычына, М. Кузьма Чорны. Эвалюцыя мастацкага мыслення. — Мінск, 1973.
6. Чорны, К. Збор твораў: 8 т. / Пад рэд. А. М. Адамовіча. — Мінск, 1973.
7. Шмид, В. Нарратология. — М., 2003.

190
 А. М. Шавыра (Минск, БГУ)
ФЕНОМЕН СТАЛКЕРСТВА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
И КУЛЬТУРЕ
Повесть «Пикник на обочине» — одно из самых знаменитых произве-
дений Бориса и Аркадия Стругацких, впервые опубликованное в 1972 году в
журнале «Аврора». Вопреки недовольству официоза (авторам потребовалось
написать 14 объяснительных писем в ЦК, сделать около 200 исправлений,
потратить немало нервов, чтобы повесть вышла отдельным изданием) произ-
ведение вызвало широкий читательский резонанс и получило мировую из-
вестность. Правда, самый близкий к авторскому варианту текст «Пикника»
вышел только в 1997 г. Но по данным на 1998 г. уже существовало 38 раз-
личных изданий «Пикника на обочине» в 20-ти странах (США, Финляндия,
Италия и др.), где не только хорошо приняли повесть, но и удостоили ее вы-
соких наград (премии Ж. Верна «За лучшую книгу года», премии Шестого
французского фестиваля фантастики в Метце, номинации «Лучшая ино-
странная книга года» и др.).
«Пикник на обочине» относится к жанру научной фантастики. В произ-
ведении перед читателем открывается постапокалиптическая панорама Хар-
монда и его окрестностей. У жителей этого города, по сути, только два пути:
работать в МИВК и посвятить жизнь изучению Зоны либо быть сталкером и
отдать жизнь за артефакты Зоны. Сталкер — независимый одиночка, которо-
го, несмотря на запреты и опасности, тянет тянет к себе неизвестное, пре-
вращая в «охотника» за странным, таинственным, непонятным. Расценивать
ли поведение главного героя как асоциальное? Как стоит поступать с ожив-
шими людьми? Адекватна ли цена за сталкерство — здоровье и судьба соб-
ственного ребенка? Центральной проблемой «Пикника» является проблема
нравственного выбора человека. Что ценнее: жизнь мальчишки или туманная
надежда на всеобщее благо? Стругацкие так и не дают ответа на этот вопрос,
оставляя концовку повести открытой. Повесть написана от лица героя-
рассказчика, простым языком, который, по словам авторов, выражает мысли
обыкновенных людей. Эти слова подтверждает лингвистический анализ тек-
ста «Пикник на обочине»: активный словарный запас — ниже среднего уров-
ня; средняя длина предложения — 68 знаков, что также ниже среднего уров-
ня. Однако эти невысокие показатели нивелируются за счет умения писате-
лей вести сюжет, наполнять действительность новыми явлениями.
Созданный Стругацкими неологизм «сталкер» в черновых вариантах
«Пикника у обочины» появился не сразу. До него были «старатели» и «трап-
перы». «Видимо, сам термин «сталкер» возник у нас в процессе работы над
самыми первыми страницами текста. Что же касается «старателей» и «трап-
перов», то они нам не нравились изначально, это я помню хорошо» [6], —
вспоминает Борис Стругацкий. В самом же слове «сталкер» не трудно уви-
деть английский глагол «to stalk», но и тут не все так просто: «произносится
это слово, как «стоок», и правильнее было бы говорить не «сталкер», а «сто-
кер», но мы-то взяли его отнюдь не из словаря, а из романа Киплинга, в ста-
191
ром, еще дореволюционном, русском переводе называвшегося «Отчаянная
компания» (или что-то вроде этого) — о развеселых английских школярах
конца XIX — начала XX в. и об их предводителе, хулиганистом и хитроум-
ном юнце по прозвищу Сталки» [6], — свидетельствует Борис Натанович.
Следовательно: придумывая слово «сталкер», братья Стругацкие имели в ви-
ду проныру Сталки — иногда жестокого, иногда великодушного хулигана.
Им нужен был персонаж, выбивающийся из социума, поставленный в особые
обстоятельства, который может рассчитывать лишь на самого себя. Для кол-
лективистского советского общества, привыкшего жить по команде, этот тип
был необычным, разрабатывать его было интересно. Привлекала и экстре-
мальная ситуация, вокруг которой разворачивается действие. Вместо «свет-
лого будущего» предлагалось рассмотреть катастрофический вариант в судь-
бе человечества и определиться применительно к нему.
Неудивительно, что «Пикник на обочине» оказал влияние на других
русских фантастов — современников братьев Стругацких. Элементы подра-
жания их повести можно обнаружить в таких произведениях, как «Старик с
обочины», «Трейлер Старика» Сергея Лукьяненко, «Спасите Галю!» Кира
Булычева и др. Укоренился в головах людей и феномен сталкерства, иниции-
руя самые разнообразные его проявления в самом широком диапазоне.
Наверное, нет ни одной сферы современной культуры, в которой невозможно
было бы выявить следы влияния «Пикника». Начиная от музыкальных групп
(яркий пример — группа «Сталкер», появилась на свет в 1985 году, послед-
ний альбом вышел в 2003 г.), заканчивая серией граффити, посвященных те-
ме сталкерства и постапокалиптике. Отсылки к повести можно наблюдать в
сфере маркетинга, существует огромное число продолжений повести в Ин-
тернет-просторах (блоги, ЖЖ, тематические форумы), да и само явление
сталкерства стало образом жизни.
Продолжение мира идей и образов «Пикника у обочины» читатель мо-
жет найти в серии книг «S.T.A.L.K.E.R.». Она состоит из 89-ти повестей, ро-
манов и тематических сборников. На данный момент выпуск серии книг «за-
морожен» из-за неимения издателя. Среди писателей линии «S.T.A.L.K.E.R.»
есть как и молодые (Алексей Молокин, Вячеслав Шульга), так уже и мате-
рые авторы (Андрей Левицкий, Дмитрий Янковский, Алексей Калугин (лау-
реат премии «Лунная радуга» Сергея Павлова)); количество писателей в
группе на данный момент около 52-х (см: [12]). Критики и журналы фанта-
стической тематики не остаются в стороне от этого нового движения, лучшие
произведения данной серии книг удостоены наградами и хвалебными отзы-
вами, некачественные же произведения пишущие о них довольно мягко
называют «середнячком для любителей серии» [8].
Также существует серия компьютерных игр «S.T.A.L.K.E.R.», состоя-
щая из трех офлайновых и двух онлайновых игр (разработка и модернизация
которых ведется и по настоящий момент). Интересна судьба названия и ис-
тория создания этих игр. Первая игра «S.T.A.L.K.E.R.: Тень Чернобыля» вы-
шла в свет в марте 2007 и стала популярна не только в странах СНГ но и в
Европе. Создатели игры переняли атмосферу «Пикника у обочины», основ-
192
ные аномалии и артефакты (их функции и названия), но при этом решили
сменить «поле боя». Действие происходит уже не после посещения пришель-
цев, а после второго взрыва на Чернобыльской АЭС. Что, на мой взгляд,
придает образу сталкера еще большую правдивость, ведь современному че-
ловеку гораздо проще поверить во взрыв АЭС, чем в посещение Земли ино-
планетянами. Но главное — образ сталкера, человека Зоны, для которого са-
ма Зона — это нечто живое и сакральное, остается непоколебимым (см.:
[11]).
Что касается серии книг «S.T.A.L.K.E.R.», то вначале складывалось
мнение: всего, чего можно ожидать от нее, — это литературного пересказа
сюжета игры и его вариаций. Однако ситуация сложилась по-другому. Вот
слова одного из основателей книжной серии Сергея Калугина: «Книги из се-
рии S.T.A.L.K.E.R. сродни приключенческим романам Хаггарда. Герои от-
правляются в путь на поиски неких таинственных сокровищ, переживают
множество самых невероятных приключений, встречаются с удивительными
существами. При этом главным оказывается не сокровище, которое совсем не
обязательно будет найдено, а тот путь духовных и нравственных исканий,
что проходят герои. Но — без морализаторства» [3]. На просторах СНГ нет
ни одного аналога серии игровых новеллизаций, который смог бы добиться
такого успеха у читателей. Если сравнивать по количеству экземпляров (сре-
ди фантастики), то можно сделать вывод, что серия книг «S.T.A.L.K.E.R.» не
уступает популярности произведений самых читаемых сегодня современных
русских фантастов — Сергея Лукьяненко и Ника Перумова.
Интересным результатом симбиоза игрового пространства и реальной
жизни является интернет-газета «Вестник сталкера». Ее оригинальность за-
ключается в том, что это газета не об игре и мире сталкера — она внутри них.
При чтении «Вестника сталкера» создается впечатление, что Зона — это ре-
альное явление, а сталкер — реальная профессия. Рассматривая первый вы-
пуск газеты, можно безошибочно определить основной прием, с помощью
которого достигается иллюзия реальности мира сталкера — по факту, это ок-
сюморон, растянувшийся на протяжении всей газеты. Рядом с рубрикой «О
чем мы не должны забывать», в которой рассказывается о страшных событи-
ях Чернобыля, соседствует «Доска объявлений», где уже игровые персонажи-
торговцы приглашают в свои точки и сулят праздничные скидки, этот раздел
сменяют «Советы сталкеру», в которых подробно описываются приемы ока-
зания первой помощи. В калейдоскоп реального и ирреального добавляется и
творчество «для души» самих сталкеров — это стихи, песни и фотографии —
о Зоне и сделанные в Зоне(см: [1]).
«Пикник на обочине» оказал влияние и на кинематограф: хорошо из-
вестен фильм Андрея Тарковского «Сталкер», снятый по сценарию братьев
Стругацких. В настоящее время идет работа над русско-украинским телесе-
риалом «Сталкер» (режиссер Михаил Бобро). Американский кинематограф
после успеха игр серии «S.T.A.L.K.E.R.» также заинтересовался «Пикником
на обочине» и заявил о съемках фильма по его сюжету. Фанаты серии игр и
книг «S.T.A.L.K.E.R.» не остались в стороне — на форумах довольно часто
193
проходят конкурсы на лучший любительский фильм, посвященный данной
тематике. Их жанровое разнообразие просто поражает — несмотря на задан-
ную тему, представлены почти все жанры кино: комедия, драма, боевик, арт-
хаус. В 2008 г. заявило о своем существовании творческое объединение
«КИНОСТАЛКЕР». Сфера его интересов довольно разнообразная — съемка
фильмов и написание сценариев, конкурсы фоторабот; проект «Дневники
режиссеров» обучает основным правилам любительской съемки; музыка для
любительских фильмов пишется самими участниками объединения (см: [15]).
Существует еще и театральная постановка «Пикника у обочины», которую
спродюссировала финская компания «Circus Maximus» в 2003 г. Спектакль
смогли увидеть жители городов Хельсинки и Тампере в 2004 г.
Атмосфера «Пикника» смогла пробраться и в реальную жизнь — она
оказала большое влияние на индустриальный туризм, вплоть до того, что в
нем появилось отдельное ответвление под названием сталкерство или стал-
кинг. В целом, можно смело говорить, что в СССР индустриальный туризм
развился под влиянием фильма Тарковского «Сталкер». Но как не парадок-
сально, в самом фильме сталкер — это проводник по Зоне, а не исследова-
тель. Атмосфера «Пикника у обочины» смогла зародить целую субкультуру,
члены которой называли себя сталкерами, но ситуация в стране не дала ей
развиться в действительно масштабное объединение (1980-е гг., недостаточ-
ная возможность обмениваться информацией). Сталкеров того времени по-
стигла участь одиночек — исследования объектов проходили либо в одиноч-
ку, либо в паре. Однако с течение времени все изменилось — индустриаль-
ный туризм прочно стал на ноги, у него появилось множество направлений и
течений (диггерство, руффинг, постпаломничество и т.д.). Сегодня — стал-
керство, сталкинг — разновидность индустриального туризма, с посещением
«закрытых» территорий, то есть тех территорий, пребывание на которых
опасно для здоровья или жизни. Так как сталкерство подразумевает под со-
бой посещение охраняемых (закрытых) объектов, попасть в группу профес-
сиональных сталкеров проблематично, что опять же влияет на появление
сталкеров-одиночек (см: [4]).
Смесью реальной, игровой и книжной действительности мира сталкера
являются ролевые игры живого действия. Это явление пришло к нам из Аме-
рики и подразумевает под собой ролевую игру, в которой участники отыгры-
вают свои роли через действия. На примере группы «Большие костры» рас-
смотрим, как же происходят ролевые игры живого действия. Выбирается
эпизод (игры или книги), который будет реконструироваться, в зависимости
от него подбирается территория и оснащение (стандартное: камуфляж,
пейнтбольное оружие, палатка, рюкзак и дозиметр), игрокам раздаются роли,
от которых нельзя отходить даже ночью (ведь игра длится, в основном, не-
сколько дней). По словам участников, именно с помощью этой игры можно
целиком погрузиться в мир сталкера, прожить несколько дней в другой ре-
альности, понять, что же такое есть сталкер — профессия, судьба или фило-
софия (см: [9]).

194
 Явление сталкерства стало всеобъемлющим. С 1995 г. в Москве прово-
дится международный фестиваль фильмов о правах человека «Сталкер». Вот
каким может оказаться воздействие литературы на жизнь, а ведь когда-то
даже Стругацких критики не рассматривали серьезно, а фантастику в целом
не считали литературой: «Настала пора говорить о «литературе», которая
существует рядом с литературой, — о книгах, которые будто бы ставят перед
собой цель ни о чем не говорить всерьез, все, что можно (и даже то, что нель-
зя), измельчить, занизить...» [14]. Феномен сталкерства можно сравнивать с
тимуровским движением, но выгодное различие в том, что сталкерство не
просто социальное, а еще и культурное явление. Кто знает, может из моло-
дых поэтов постапокалиптики выйдет действительно знаковая фигура
ХХI ст.
ЛИТЕРАТУРА
1. Вестник сталкера // Сайт настоящих сталкеров [Электронный ресурс]. — Режим
доступа: http://stalker728.ucoz.ru/index/0-46. — Дата доступа: 23.02.2012
2. Злотницкий, Д. Зона для всех. Серия S.T.A.L.K.E.R. / Мир фанстастики. —
2008. — № 68. — С.50–56.
3. Зона для всех / Мир фантастики [Электронный ресурс]. — Режим доступа:
http://www.mirf.ru/Articles/art3201.htm. — Дата доступа: 23.02.2012
4. Индустриальный туризм и городские исследования/ Свободная энциклопедия:
Википедия [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/ Инду-
стриальный_туризм. — Дата доступа: 23.02.2012
5. История группы «Сталкер»/ Андрей Державин и группа «Сталкер» [Электрон-
ный ресурс]. — Режим доступа: http://stalkerd.ucoz.ru/index/istorija_gruppy_stalker/0-10. —
Дата доступа: 23.02.2012
6. Комментарии к пройденному / Аркадий и Борис Стругацкие [Электронный ре-
сурс]. — Режим доступа: http://rusf.ru/abs/books/bns-06.htm. — Дата доступа: 23.02.2012
7. Пикник на обочине // Свободная энциклопедия: Википедия [Электронный ре-
сурс]. — Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/Пикник_на_обочине. — Дата доступа:
23.02.2012
8. Рецензии: «Беглый огонь» / Мир фантастики [Электронный ресурс]. — Режим
доступа: http://www.mirf.ru/Reviews/review3671.htm. — Дата доступа: 23.02.2012
9. Ролевые игры живого действия / Свободная энциклопедия: Википедия [Элек-
тронный ресурс]. — Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/ Ролевые_игры_живо-
го_действия. — Дата доступа: 23.02.2012
10. Сталкер (человек) // Свободная энциклопедия: Википедия [Электронный ре-
сурс]. — Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/Сталкер_(человек). — Дата доступа:
23.02.2012
11. S.T.A.L.K.E.R. (серия игр) / Свободная энциклопедия: Википедия [Электронный
ресурс]. — Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/S.T.A.L.K.E.R. _(серия_игр). — Да-
та доступа: 23.02.2012
12. S.T.A.L.K.E.R. (серия книг) // Свободная энциклопедия: Википедия [Электрон-
ный ресурс]. — Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/S.T.A.L.K.E.R._(се-
рия_книг). — Дата доступа: 23.02.2012
13. Стругацкие Аркадий и Борис. Пикник на обочине. — М.: АСТ, 2009. — 192 с.
14. Творчество Стругацких в калейдоскопе критики // Аркадий и Борис Стругацкие
[Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.rusf.ru/abs/rec/rec00.htm. — Дата до-
ступа: 23.02.2012
15. ТО «Киносталкер» / ТО «Киносталкер» — официальный сайт [Электронный ре-
сурс]. — Режим доступа: http://kinostalker.ru/. — Дата доступа: 23.02.2012

195
 Шевченко Д. А. (Минск, БГУ)
ИСТОЧНИКИ НАЦИОНАЛЬНО И КУЛЬТУРНОГО СВОЕОБРАЗИЯ
ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ
Национальное и культурное своеобразие фразеологических единиц
(далее ФЕ) может быть обусловлено различными факторами. ФЕ можно со-
относить с прототипной ситуацией, с мифом и архетипом и со стереотипом и
эталоном.
Так, ФЕ любого языка закрепляют в себе и накапливают мировосприя-
тие и миропонимание народа. Процесс формирования ФЕ можно предста-
вить следующим образом: формированию ФЕ предшествует прототипная си-
туация, которая соответствует прямому значению фразеологизма, затем с те-
чением времени это значение переосмысливается и способствует образова-
нию ФЕ, в семантике которой содержится образ, основанный на первичном
значении слов прототипной ситуации [3, с. 42]. Прототипы являются важ-
ным источником национально-культурного во фразеологии, т.к. именно они
наиболее точно отражают коллективный опыт народа, прочно закрепившись
в языке и став воспроизводимыми большим количеством людей.
Формирование национально-культурных ценностей этноса, его миро-
понимания и мировосприятия происходит с течением времени, начинается с
древности и продолжается до сих пор. Миф является особым проявлением
творческой деятельности человека, источником культурной информации, пе-
редающейся из поколения в поколение, события, в нем представленные, вос-
принимаются как реально существующие, как «создания коллективной фан-
тазии, в которых мир предстает в виде конкретно-чувственных вымышлен-
ных существ, но которые мыслятся первобытным сознанием как вполне ре-
альные» [3, с. 8].
Многие ФЕ, имеющие связь с мифологией, можно назвать интернацио-
нальными, т.к. они представлены во многих языках мира и содержат в себе
общий источник — миф. К примеру, рус. ФЕ Ахиллесова пята (‗единствен-
ное или самое уязвимое место‘), бел. Ахілесава пята, англ. Achilles‘ heel, исп.
el talon de Aquiles формально восходят к древнегреческому мифу о герое-
полубоге Ахиллесе. Его мать окунула его в воды священной реки, желая сде-
лать бессмертным, при этом одной пятки не коснулась вода и которая оста-
лась единственным уязвимым местом. В это пятку Ахиллес был смертельно
ранен при осаде Трои [(культурологический комментарий) 1, с. 25]. Древне-
греческий миф о Пандоре, получившей от Зевса ларец, в котором находились
все белы человечества: болезни, смерть, голод, лежит в основе рус. ФЕ ящик
Пандоры, бел. скрыня Пандоры, англ. open (a) Pandora‘s box (букв. «открыть
ящик Пандоры»).
В языке также существуют ФЕ, которые основываются на семантике
мифов и содержат в своем актуальном значении мифологические образы.
Образы, составляющие такие ФЕ, подразумевают связь с мифологией. Так, в
славянской мифологии образ огня может выступать в качестве архетипа хо-

196
рошей силы (жизненное тепло) и плохой, разрушительной силы (разрушение
и сожжение). Так, в восточнославянской фразеологии существуют ФЕ с ком-
понентом ‗огонь‘ с отрицательной оценкой: рус. таскать каштаны из огня
(‗делать какое-либо трудное дело, результатами которого будет пользоваться
другой‘) [6, с. 494], бел. падкінуць агню ў хату (‗поссорить кого-либо с кем-
либо‘) [2, с. 137], с одной стороны, и положительной оценкой: Прометеев
огонь (‗неугасащее внутреннее стремление к достижению высоких целей, к
счастью всех людей‘) [7, с. 155], с другой [3, с. 93].
Рассматривая культурно-национальную специфику ФЕ, особое внима-
ние следует обратить на роль стереотипов и эталонов в формировании фра-
зеологического фонда языка. В первую очередь отметим, что носителю лю-
бого языка свойственно стереотипное восприятие картины мира, т.е. он вос-
принимает окружающую действительность сквозь призму конкретных обра-
зов, уже сформировавшихся у этноса.
Основанием для стереотипного понимания действительности является
имплицитное знание носителей языка. Так, с течением времени у людей раз-
вивается определенное устойчивое представление о действительности, а ча-
стотность встречаемости объектов окружающего мира приводит к формиро-
ванию конкретных стереотипов в их жизни. На восприятие мира конкретным
этносом влияют оценочные представления, которые связываются со стерео-
типами и эталонами, что, в свою очередь, является следствием национальной
специфичности языка.
Говоря о стереотипах и эталонах, В.Н. Телия рассматривает их как эле-
менты, отражающие менталитет народа. При интерпретации ФЕ их ассоциа-
тивно-образное восприятие соотносится со стереотипами, тем самым выявля-
ется их культурно-национальный смысл. Однако не каждой ФЕ соответству-
ет свой эталон или стереотип в связи с тем, что выяснить прототип, лежащий
в основе разнообразия образов ФЕ, представляется возможным лишь при
наличии целостных отрывков языковой картины мира. При этом образ, нахо-
дящийся в основе той или иной ФЕ указывает на «определенный стиль миро-
видения, характерный для той или иной лингвокультурной общности» [5, с.
305]. При помощи языка ФЕ переходят из поколения в поколение и отража-
ют «прямо или опосредованно через соотнесенность ассоциативно-образного
основания с эталонами и стереотипами национальной культуры … народную
мудрость как в ее архаичных догматах, так и в панхроничных» [5, с. 305].
Таким образом, ФЕ, будучи связанными с культурно-национальными
эталонами и стереотипами, влияют на формирование мировосприятия носи-
телей языка, а в процессе употребления ФЕ в речи воспроизводится понима-
ние этносом ситуаций и явлений действительности. Так, в основе ФЕ аппе-
титная баба, кровь с молоком лежит эталонное восприятие женщины муж-
чиной. Образ ФЕ гулящая баба связан сразу с двумя стереотипами: ассоциа-
тивно-образным восприятием гулящего человека как вольного с одной сто-
роны и отношением к женщине как хранительнице семейного очага, посто-
янно сидящей дома с другой [5, с. 304-305, 309].
197
 О том, как люди видят себя и других писал Ю.А. Сорокин. Он утвер-
ждал, что процессы идентификации другого этноса и самоидентификации
связаны между собой тесным образом, и важную роль в этих процеесах иг-
рают стереотипы [4, с. 43]. Таким образом, мы можем говорить о таком поня-
тии как автостереотипы, содержащие в себе те знания, которые носители
языка имеют сами о себе. Так, у англичан существует такие ФЕ как English
breakfast (букв. «английский завтрак» — завтрак, состоящий из яиц, бекона и
тостов), которая выражает традиционное представление англичан о завтраке
в противоположность европейскому, ФЕ Сontinental breakfast (букв. «конти-
нентальный завтрак» — завтрак, который состоит из кофе и хлеба с маслом
или джемом).
Наряду с автостереотипами выделяются также гетеростереотипы —
набор представлений о другой нации. Примером гетеростереотипа может
служить представление о традиционном английском юморе в русском языке,
что отражается при помощи ФЕ английский юмор, представление об особом
поцелуе французов эксплицируется с помощью ФЕ французский поцелуй в
русском языке и a French kiss в английском.
В качестве эталонов используются такие компоненты ФЕ, которые от-
ражают жизнь носителей языка, такие образцы, с которыми постоянно что-то
сравнивают. В процессе формирования эталонов в состав ФЕ разных языков
могут входить разные компоненты. В русском языке образование ФЕ здоров,
как бык обусловлено восприятием быка в качестве эталона здоровья, в то
время как в итальянском языке мы имеем ФЕ sano come un pesce (букв. «здо-
ров, как рыба»), т.к. в итальянском сознании именно рыба является эталоном
здоровья [8, с. 86–87].
Подводя итог всему вышесказанному, мы хотим отметить, что стерео-
типы и эталоны, находясь в рамках определенной лингвокультуры, выража-
ют мировидение определенного народа. Однако нельзя упускать тот факт,
что некоторые из них имеются в нескольких языках, т.е. актуальны для не-
скольких лингвокультур. К примеру и у русских, и у белорусов, и у англичан
есть соответствия в эталоне поведения, связанном с концептом «смех»: в
русском языке есть ФЕ лопнуть со смеха, умирать со смеха, поднять на
смех, сущий смех, поднимать на смех, не до смеха, и смех и грех [7, с. 380], в
белорусском языке есть ФЕ качацца са смеху, надрываць жываты ад смеху,
пакаціцца ад смеху, падымаць на смех, курам на смех, і смех і грэх [2, с. 424],
и в английском языке есть ФЕ laugh your head off (букв. «отсмеять себе голо-
ву»), laugh smb out of court (букв. «высмеять кого-либо»). Как мы видим, и в
русской, и в белорусской, и в английской лингвокультурах концепт смех ас-
социируется со схожим поведением: сильно, до изнеможения смеяться либо
осмеять / высмеять кого-либо.
ЛИТЕРАТУРА
1. Большой фразеологический словарь русского языка / Большой фразеологический
словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий /
Отв. ред. В. Н. Телия. — 2-е изд., стер. — М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА. — 784 с.

198
 2. Лепешаў, І.Я. Слоўнік фразеалагізмаў беларускай мовы: у 2 т. Т. 2.– Мінск:,
2008.
3. Маслова, В.А. Введение в лингвокультурологию. — М., 1997.
4. Сорокин, Ю.А. Речевые маркеры этнических и институциональных портретов и
автопортретов. (Какими мы видим себя и других) / Вопросы языкознания. — 1995. —
№ 6. — С. 43–53.
5. Телия, В.Н. Культурно-национальные коннотации фразеологизмов (от мирови-
дения к мировосприятию) / Славянское языкознание: материалы XI Международного
съезда славистов, Братислава, сент. 1993 г. — М., 1993. — С. 302–314.
6. Фразеологический словарь современного русского литературного языка / Под
ред. проф. А. Н. Тихонова / Сост.: А. Н. Тихонова, А. Г. Ломов, А. В. Корольков. Спра-
вочное издание: В 2 т. Т. 1. — М., 2004.
7. Фразеологический словарь современного русского литературного языка / Сост.:
А.Н. Тихонова, А.Г. Ломов, А.В. Корольков // Под ред. проф. А. Н. Тихонова: Справочное
издание: 2 т. Т. 2. — М., 2004.
8. Чердванцева, Т.З. Эталоны и стереотипные ситуации во фразеологизмах различ-
ных типов (на материале итальянского языка) / Культурные слои во фразеологизмах и в
дискурсивных практиках. — М., 2004. — С. 86–93.

И.И. Шпаковский (Минск, БГУ)

ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ
РАССКАЗА В. ПЬЕЦУХА «ДАЧНИКИ»
Название рассказа В. Пьецуха само по себе достаточно репрезентатив-
но: «дачники» — одно из тех известных горьковских слов-лейтмотивов, ко-
торое писатель наделял обобщенно-символическим значением высокой сте-
пени эмоциональной и социальной экспрессии (случайные в жизни народа,
не нужные ему интеллигенты). «Культурный слой» в рассказе (детали-
транслиты, образы-знаки, слова-сигналы) аппелирует и к «дачными» расска-
зами Чехова, а в целом к тем «сценам в русском стиле», контуры сюжета ко-
торых определял образ русской дачи ХIХ — нач. ХХ вв. Русская дача в рас-
сказе В. Пьецуха в духе предшествующей традиции предстает и уходящей
натурой (к началу ХХI в. она, по сути, становится «вишневым садом»), и
призмой, сквозь которую симптомы духовных немощей современников про-
являются особенно отчетливо. Но при этом «оглядка» на Чехова и Горького
не сводится к прямой ориентированности на чужой текст или «культурной
детерминированости», скорее это «диалог» с определенным комплексом идей
и смыслов, хоть и не отдающий музейным благоговением, но все же уважи-
тельный.
Игровая поэтика, опосредованная тотальной ироничностью, использо-
вание приемов драматургической организации текста, его театрализованного
«проигрывания» — характерные черты прозы В. Пьецуха. Так и в рассказе
«Дачники» «театральность» названия, ввод центрирующего развитие сюжета
мотива театра уже само по себе обнажает его «сценический» стилевой код.
Впрочем, нарративная стратегия рассказа скорее апеллирует к отражательной

199
и творческой способности современного человека «экранно» мыслить о жиз-
ни, его привычке к «кинотекстам», в которых структурирование картин
внешнего мира идет средствами аудиовизуальной выразительности. Писа-
тель, например, прибегает к «кинематографическому» приему «наезда каме-
ры» — последовательной смене нескольких «точек зрения» в движении от
общего к частному, с использованием как «режиссерских ракурсов», выра-
жающих сценографический аспект видимого (объективизирующие внутрен-
нее состояние героев жесты, мимика, изменение звука, ритма, интонации го-
лоса), так и «операторских» (удаление/приближение изображаемого, об-
щий/крупный план и т. д.). Масштаб авторского «видения» снижается от чуть
ли не космической перспективы (звездное небо) к обзору деревенских про-
сторов с высоты «ландшафтного зрения», от него к описанию общего вида
дачи, а затем обстановки веранды и, наконец, совсем дробно-конкретного —
«натюрморта» накрытого к ужину стола. Художественное пространство ло-
кализуется в образ концентрированной «площадки», на которой разыгрыва-
ется действие. Детали в каждой из картин «запрограммированы» на много-
значное идейно-эмоциональное соотнесение с последующими диалогически-
ми сценами. Допустим, такая отмеченная в начале подробность звукового
«фона», как «заунывная песнь шального, зажившегося комара», впослед-
ствии оборачивается обобщающей характеристикой речи героев, а в целом
номадического их существования, их свободного дрейфа по «поверхности
бытия».
Основной же «формулой» психолого-поведенческой доминанты их об-
разов становится сам топографический феномен русской дачи, а именно со-
стояние «пограничности» — между городом и деревней, квартирой в много-
этажке и отдельным домом, трудом и отдыхом, заполненность бытового про-
странства вещами, «застрявшими» на пути к помойке и т. д. «Пруд, наполо-
вину заросший осокой», «охваченные тлением механизмы», «автобус, кото-
рый много лет ржавеет посреди деревни» и ряд других образов-деталей «де-
кораций», подчеркивающих внутреннюю и внешнюю трагикомичность про-
исходящего, выводят в иронический контекст название деревни — Новые
Мехальки, но, главное, создают особый социально-психологический «фон»:
представляется жизненная среда, которая отмечена запустением, обезличен-
ностью и бесприютностью, всеми признаками вырождения. В простран-
ственной семантике особую содержательность приобретает образ «забро-
шенной зерносушилки, похожей на огромные сломанные часы». Он как бы
заключает все последующие сцены в рамки того этического содержания, ко-
торое имеет в экзистенцфилософии категория отчуждения (ее выражением в
искусстве часто становятся остановившиеся часы или часы без стрелок). Вы-
разительность пластической детализации заставочного зрительного ряда сю-
жетно мотивирует диалогические сцены и, приобретая концептуальный ха-
рактер, способствует превращению незамысловатых фигур героев в «лога-
рифмы» социально-философских и психологических обобщений.

200
 Если дореволюционные дачники — интеллигенты, отягощенные гру-
зом культуры «дворянских гнезд», — заключены в строгие рамки демонстра-
тивно проблемных ситуаций с изначально заложенной в них конфликтно-
стью, то в рассказе В. Пьецуха отсутствует как столкновение идей, так и
столкновение характеров. Даже если в рассказе и происходит событие, то как
событие оно не воспринимается, возникающие гипотетические кульминации
гасятся сами собой. Отсутствие событий как раз и становится главным сюже-
тообразующим событием рассказа, в самой духовной застылости, нравствен-
ной оцепенелости героев и заключается их драма. Они смутно, интуитивно
ощущают прогрессирующий процесс эрозии естественных законов жизни, но
все равно сделать ничего не могут. Вроде бы жертвы чеховского «трагизма
повседневности», они все же фигуры не трагические, а фарсовые — повто-
ряют расхожие истины, демонстрируют «заимствованный» спектр чувств,
бесплодно апеллируют к духовному, культурному, нравственному и творче-
скому содержанию жизни. По сути, развитие сюжета в рассказе направлено
на «разоблачение» провозглашенной в начале диалога героев посылки: «Че-
ловек возвышается до категорического императива, который включает в себя
прямо божественные слова… звездное небо над нами и нравственный закон
внутри нас» [1, с. 98]. Красиво упакованная мысль остается без смыслового
наполнения; на безволие нравственного организма героев намекает следую-
щее за репликой дополнение к описанию «сценических подмостков»: «Уже
не вечер, но еще и не ночь… в звездах есть что-то воспаленное, похожее на
сыпь, вся западная сторона затянута низким-пренизким серым облаком, точ-
но кто одеяло набросил на горизонт» [1, с.98]. Как и «звездное небо», «нрав-
ственный закон внутри» героев затянуло «серое одеяло» обывательского
«наслаждения от личного бытия». О духовно-интеллектуальной инфантиль-
ности героев, поддельности их чувств свидетельствует активная замена речи
звукоизвлечением — они дружно «заводят губами дурной мотив», подобно
псу хозяев дачи «давятся, но подвывают». То, как они «принимают позы»,
готовясь к любительскому спектаклю, выглядит сатирической параллелью,
шаржированным продолжением их беседы. Сама же беседа — это диалог в
унисон, в котором отсутствует «обратная связь», противодействие слову сло-
вом. Всем участникам разговора, по сути, не важно быть услышанными и
понятыми, они друг с другом «соглашаются и вроде бы не соглашаются»,
выполняя до смерти наскучивший им ритуал социально-культурного поведе-
ния. Утверждающая ритуальную затверженность интеллектуального про-
странства «дачи», «смазывающая» индивидуальное, неповторимое, диалоги-
ческая речь героев представляет их фигурами нарицательными, выражаю-
щими банальность и мелочность «усредненного» социума.
Но диалогическое слово героев В. Пьецуха не только выполняет «ил-
люстративную» функцию, оно обеспечивает «сценическую» наглядность
изображаемого «урока жизни». Усилению «сценического» эффекта вовлече-
ния читателя «вовнутрь» событий, погружения его в то же место и время,
способствует и авторское «комментирование» речевой ситуации в ремарках,
201
в которых передача контекстуального «настоящего» осуществляется не как
обычно грамматически прошедшим временем, но временем грамматически
настоящим. Создается иллюзия, что фабульное время так соотносится с сю-
жетным, как реальное время с отражением его в сознании человека. Как и в
драме, авторские ремарки призваны прежде всего содействовать восприятию
ситуативной конкретности (пояснения, кто и как произнес данную реплику,
указания на реакцию героев), но при этом они не утрачивают эпические воз-
можности изображая объект, выражать знания о нем. Отмечаемые по ходу
диалога героев их «сиюминутные» реакции (и «зримые», и внутреннего по-
рядка) способствуют «театрализации» действия, углубляют у читателя ощу-
щение, что он следит за развивающимся процессом. Особенно повышаются
«сценические» качества рассказа (читатель становится именно «зрителем»,
призванным понять никем еще не «обговоренный» смысл событий), когда
«жесты» героев отрываются от их диалогического слова, объективизируются
так, что создается впечатление — герой сам говорит о себе языком жестов.
Такая жестовая образность с ее «зримостью» позволяет преодолеть эпиче-
скую статичность портретной «живописи», избежать психологических длин-
нот, придать характеристикам героев энергию действия. Особую роль в со-
здании деконцентрированного динамического портрета играет описание ма-
неры поведения, мимики, указания на особенности интонации и голосовых
модуляций реплик героев, их «позы», которые выражают не столько стрем-
ление доказать сказанное, сколько скрыть подлинное. Впечатление, что эти
их «жесты» мимоходом «обронены» по ходу разговора, обманчиво, их
накопление в тексте носит системный характер. В совокупности своих ло-
кальных «разоблачений» они обнажают «психологическую сердцевину» ха-
рактера. Особенно это относится к разнообразным коллизиям диалогическо-
го слова и «жеста», возникающим в результате драматической неадекватно-
сти диалогического поведения героев и их внутреннего побуждения. Под-
тверждение, замена, опровержение слова «жестом» дает возможность чита-
телю, заглянув под речевые маски, увидеть истинный облик говорящего. Бо-
лее того, каждый сюжетный «всплеск», вызванный разладом вербального и
«жестового», соотносясь с общей идеей произведения, приобретает концеп-
туальный характер, повышает энергонасыщенность неявной зоны драматиче-
ского напряжения.
Для «сгущения» реальности, создания емкого полифонического под-
текста писатель прибегает и к потенциальным возможностям самой диалоги-
ческой речи с ее смысловыми скачками, неожиданными переходами, особой
группировкой слов и т.д. Раздвигае семантические рамки того, что происхо-
дит на «сцене», например, недоговаривание и повторяющееся слово. Так,
слово, переходя из реплики в реплику персонажей, появляясь в разных вари-
антах и контекстах гораздо чаще, чем это нужно для простого «подхватыва-
ния» темы, обогащается дополнительными смысловыми оттенками, приобре-
тает особую идейно-художественную «ударность». Своеобразный художе-
ственный эффект достигается и за счет недоговаривания, когда диалогиче-
202
ская речь героев выводит на поверхность только результат скрытой от чита-
теля цепочки их мыслей, тайных нюансов работы духа. В «освобожденном»
от внешних эмоциональных наслоений диалоге отчетливее выявляется более
высокий, «общий» уровень его экспрессивной насыщенности, открывается
возможность «угадывания» за обыденной речью героев самого значительно-
го, того, что определяет их миропонимание. Недоговаривание создает и эф-
фект драматической интриги, «заставляет» читателя эмоционально или ин-
теллектуально отзываться на изображаемое, догадываться и предполагать,
как бы принимать участие в конструировании «сценической» действительно-
сти. Широко использует В. Пьецух и любимые чеховские приемы по обора-
чиванию весомых слов в громкие и пустые: оксюмороны, контрасты, своего
рода говорение в пустоту, прослаивание высказываний героев о чем-то высо-
ком репликами о предельно бытовом, а также паузами (молчание — тоже
есть выбор, позиция, оценка) и междометиями.
Итак, драматическое начало в «Дачниках» В. Пьецуха захватывает в
свою «сферу влияния» чуть ли не все уровни структурно-образной системы
рассказа, однако, если драма не «говорит» об облике действующих лиц, осо-
бенностях их движений, «фоне», временном ритме и т.д. (все это должна
восполнить сцена, «соавторство» режиссера), то в рассказе широко вводятся
описательно-изобразительные элементы, максимального повышающие «сце-
ническую зримость» диалогических эпизодов. «Драматизированный» способ
отображения действительности в рассказе выявляется как в общих конструк-
тивных принципах компоновки материала («кинематографический» монтаж
сцены-ансамбля), так во внутриэпизодном строении, где адекватной художе-
ственной формой воплощения драматического начала становится диалог, ко-
торый «адаптирует» повествовательные и описательные элементы, «рассуж-
дающие конструкции» для «обслуживания» драматического процесса.
ЛИТЕРАТУРА
1. Пьецух, В. Дачники // Новый мир. — 2000. — № 6.

Ян Сяоянь (Китай)
РЕАЛИЗАЦИЯ КОНЦЕПТА «ЖЕНЩИНА»
В ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКОМ ПОЛЕ «СЕМЬЯ»
В КИТАЙСКОЙ НАИВНОЙ КАРТИНЕ МИРА
Разнообразие гендерных отношений культурной жизни китайцев пред-
определило обилие встречающихся в китайских паремиях гендерно маркиро-
ванных концептов, которые и являются предметом нашего рассмотрения.
При сборе китайского материала мы вынуждены были прибегнуть к
собственному переводу пословиц и поговорок, анализируя двухтомный
«Сборник китайских народных речений, пословиц и поговорок», изданный в
Чжэнджоу в 2001 году [3]. Из книги, содержащей 41404 изречения, мы вы-
брали (420) пословиц и поговорок, репрезентирующих концепт «женщина», и
203
осуществили их перевод, стараясь сохранить жанровое своеобразие паремий.
Паремий, включающих лексемы, описывающие лексико-семантическое поле
семья, отражающих концепт женщина, найдено 340 единиц.
Таблица 1
Реализация концепта «женщина» в лексико-семантическом поле
«семья» в китайском языке
Лексемы К-во паре- Примеры
мий
Жена (женский) 170 无妻不成家，无梁不成屋 — Без жены нет семьи, без
опоры нет дома.
Баба (бабий) 66 三个女人一台戏 — Три бабы смотрятся одним гон-
гом.
Невестка (сноха) 28 打倒的媳妇，和倒的面 — Невестка с глаз свекрови
долой, как собака.
Свекровь (свекров- 25 有闺女不愁没有婆家 — Каждая девушка найдет
ка, свекруха) свою свекровь.
Девка, девица, де- 23 女怕嫁错郎 — Девушки боятся вступать в неудач-
вушка (девичий) ный брак.
Теща 7 墙门朝稻田，岳母寻女婿 — Дома не хватает рук —
теща ищет зятя.
Вдова (вдовица) 4 寡妇门前是非多 — О вдове всегда идут разные слу-
хи.
Золовка 4 顺得姑来失嫂意 — Золовка и невестка всегда бо-
рются друг с другом за симпатию мужа.
Хозяйка 3 家无主心骨，扫帚颠倒竖 — Если в семье нет согла-
сия между хозяином и хозяйкой, то даже веник в уг-
лу дома не стоит.
Наложница 2 宁贫也不做富家妾 — Лучше чинить бедняку рваную
одежду, чем быть наложницей в доме богатого
Мачеха 2 春天后母面：春天以后，气候会阴晴冷暖无常 —
Ранняя весна переменчива как лицо мачехи.
Кума 2 干亲进了门，两眼骨碌碌；不是看财物，就是瞅女
人 — Кум и кума ценят то имущество, то красоту
женщины.
Сваха 3 媳妇娶到房，媒人撂过墙 — После свадьбы сваха
больше не придет.
Имя собственное 1 不打扮，不美观，擦擦抹抹赛貂蝉 — Без переоде-
вания, девушка неприглядная. После прихорашива-
ния выглядит красивее, чем красавица Дяо Чань
Итого 340
Наибольшую частотность в китайских паремиях имеет лексема жена
(170 единиц). В пословичном фонде китайского языка жена предстает как
существо слезливое, злое, словоохотливое, жадное и зависимое (в дальней-
шем условно — злая жена). Больше всего пословиц с отрицательной конно-
тацией женского характера, осуждающих злость женщины:
恶妇难难处，劣马难骑 — Со злой женой трудно справиться, на злом коне труд-

204
но ехать; 毒妇 — Зло — сердце женщины; 恶妇灾一生，如灾年饿一年 — Возьмешь
нехорошую жену — горюешь всю жизнь, неурожай — голодаешь весь год;
恶妇灾一生 — Женись на злой жене — будешь мучиться (будет мучением) всю
жизнь; 穿上桅杆断了，一时灾难，和恶妇结婚，一辈子受灾 — У перевернутой лодки
мачта сломалась — временная бедность, женился на злой жене — вечная
бедность; 生意不成功难过一次，和恶妇结婚一辈子难过 — Торговля неудачная —
один раз, женившись на злой жене — шестьдесят лет;
没有学到功夫，痛苦一，没有找到好的雇农，穷苦一年，没有找到好的妻子，穷苦一辈子 — Не
нашел хорошего кон-фу — бедность дня, не нашел хорошего батрака — бед-
ность года, не нашел хорошей жены — бедность всей жизни.
Отдельные пословицы констатируют или осуждают
– сварливость жены:
懒工人害工厂困难一年，和懒惰的妻子在一起，一辈子受苦 — С плохим работни-
ком будешь бедствовать год, со сварливой женой — всю жизнь;
– слезливость: 女人的眼泪是制服男人的法宝 — Слезы женщины — прекло-
нение коленей мужа; 忧郁，男人用歌唱表达，女人用眼泪表达 — Тоскуя, мужчина
поет, а женщина плачет;
– жадность:妻子吝啬金钱，金钱使兄弟不往来 — Жена жадна к деньгам,
братья чужие друг другу. 懒婆娘盼新年，盼完一年又一年 — Жадная баба ждет
нового года. Дождалась нового года и начала ждать нового года по китай-
скому календарю. 剩菜菜梗等待懒女人 — Жадная женщина ждет праздника Хо-
лодной пищи (Хань-ши). 懒婆娘盼祭祀日 — Жадная баба ждет жертвоприно-
шения предкам;
– беспутность: 马失足车倒，放荡女人毁家 — Спотыкающаяся лошадь ло-
мает телегу, беспутная женщина разрушает семью;
– глупость 愚蠢妻子针脚长— Глупая жена делает длинные стежки;
– упрямство:儿子的谎言和女人的固执无药根治 — На неверного сына и упря-
мую жену нет лекарства;
– неверность: 一妇不嫁二夫 — Замужняя женщина не может есть рис
двух мужчин.
Поскольку договоры о браке зачастую заключались родителями, жених
и невеста впервые могли увидеть друг друга только на свадьбе. Поэтому о
характере спутницы жизни мужчина мог только догадываться или надеяться,
что родители воспитали дочь в духе послушания и уважения. В противном
же случае мужчина мог заполучить злую жену, чем обрекал себя на пожиз-
ненное страдание, поскольку мог развестись только при определенных об-
стоятельствах.
Злой жене китайские паремии противопоставляют добродетельную /
добрую: 女子无才便是德 — Если у женщины нет таланта — это уже добро-
детель; 妻善家旺 — При доброй жене семья процветает; 妻善儿孝，家中风调雨顺
— При доброй жене и почтительном сыне сам на досуге, при своевременных
дождях и попутных ветрах (самые благоприятные атмосферные условия)
все в полной мере; 好芽是丰收的开始，好妻是幸福的开始 — Всходы хороши — зна-
чит будешь иметь половину урожая, жена хорошая — значит будешь иметь
205
половину счастья; 房屋不大不漏水；衣服不平整，暖和；妻子不漂亮，善良 — Дом не
громадный, но хорошо, что не течет вода, костюм не шелковый, но хорошо,
что тепло, пища не изысканная, но хорошо, что сытна; жена не красивая,
но хорошо, что добрая; 好妻不可替代兄弟手足 — Хотя жена добрая, но не заме-
нит доброго брата; 家有良妇，丈夫不忧虑 — Жена добрая — у мужа нет горя.
女人的本质为非善即恶，非恶即善 — Женщина — существо совершенное, ибо ни в
добродетели, ни в злодействе ей нет равных.
Сосредоточением зла в женщине в китайской наивной картине мира
выступает ее сердце или душа: 六月三九天蝎子尾，就像妇人心 — Июньское солн-
це, ветер три девяти дней, хвост скорпиона — душа женщины; Зло — серд-
це женщины.
Следует отметить, что в китайских паремиях, которые отражают образ
добропорядочной жены, покорной и кроткой женщины, более 40 % паремий
с лексемой жена. Большое количество паремий в китайской культуре пред-
ставляет образ заботливой матери. Паремий, представляющих женщину в от-
рицательном образе намного меньше. В нашей картотеке — 25 %. Этот факт,
на наш взгляд, объясняется тем, что в Китае весьма почитались древние тра-
диции конфуцианства и даосизма: женщина из поколения в поколение усваи-
вала предписанную ей обществом социальную роль, была необразованна, но
очень послушна. Причем интроспективный взгляд женщины совпадал с тре-
бованиями мужчины и общества. Таким образом, женщина, даже перебинто-
вывая ноги и ощущая невероятную боль, была счастлива своим предназначе-
нием.
Жена занимает важнейшее место в семье: 无妻不成家，无梁不成屋 — Без
жены нет семьи, без опоры нет дома; 秧好一半谷，妻好终生福 — Хорошая
рассада — половина долины, хорошая жена — счастье на всю жизнь.
Несмотря на подчиненное положение жены, женские способности оце-
нивались очень высоко и для китайской культуры характерно наличие выска-
зываний, высоко оценивающих мудрость жены: 妻贤夫祸少，子孝父心宽 —
Если жена добрая и умелая, то у мужа мало бед, а если сын уважает отца,
то сердце отца становится мягким; 聪明的妻子管家比丈夫管家要好 —
Способная жена лучше руководит домом, чем муж; 女人喜欢吹耳边风 —
Женщина что ветер возле подушки: мужу невольно придется ее послушать.
В китайском обществе главное для жены — долг и благодарность, воз-
даяние перед супругом и приемными родителями — родителями мужа. Сле-
дует заметить, что важнейшими и лучшими качествами женщин считались
робость, сдержанность, умение приспосабливаться к характеру мужа.
Насильственное соединение молодых людей породило поговорку:
夫妻同床睡，心隔千里远 — Муж и жена вместе живут, а сердца их за ты-
сячу ли друг от друга.
Консервативность взглядов в китайской наивной картине мира прояв-
ляется и в том, что если жена нравится сыну, но не нравится его родителям,
то он должен расстаться с ней. И наоборот, если жена не нравится сыну, а его
206
родители говорят, что она хорошо им служит, то он не смеет расставаться с
ней. Сама же женщина не может выходить замуж во второй раз, это осужда-
ется: 烈女不更二夫 — Добродетельная жена не выходит замуж во второй
раз; 贞女不侍二夫 — Целомудренная жена не служит второму мужу.
Таким образом, в наивной картине мира для психологии китайца важно
противопоставление добрая жена — злая жена, тогда как мужчина воспри-
нимается как существо положительное. В семье у него проявляются лишь до-
стоинства. Жена часто предстает в роли фона, оттеняющего положительные
качества мужа, она тем лучше, чем лучше глава семейства:
人们谈论衣服，马谈论鞍，女人谈论丈夫 — Человека судят по костюму, коня — по
седлу, бабу — по мужу; 妻靠丈夫，狗靠主人 — Жена опирается на мужа, соба-
ка опирается на человека (хозяина).
Второе место по частотности в китайском материале занимают паре-
мии с лексемами баба (бабий) (66). Следует разграничить значения лексемы
баба, которая иногда употребляется в качестве синонима слову жена, однако
чаще эта лексема используется с отрицательной коннотацией. Во внешней
(публично-социальной) жизни, которая ограничена рамками дома и семьи,
женщина в китайской наивной картине мира проявляет себя как жена. Внут-
ренний мир, психологические свойства женщины скрыты словом баба:
乱发难理, 泼妇难教 — В беспорядочных волосах трудно разобраться, со сварли-
вой бабой трудно справиться; 懒婆娘盼祭祀日 — Жадная баба ждет
жертвоприношения предкам. Современное употребление слова баба в ки-
тайской культуре сопровождается пренебрежительной или иронической
оценкой.
Третьей по частотности в нашей картотеке лексемой является лексема
невестка (28 паремий), за ней следует лексема свекровь (25). Это неудиви-
тельно, ведь в китайском традиционной обществе взаимоотношения невестки
и свекрови были особыми: 十对婆媳九不和 — В девяти парах из десяти све-
кровь и невестка имеют плохие отношения.
В китайских семьях три или четыре поколения по прямой нисходящей
линии жили большей частью вместе, одним домом. Родственники же со сто-
роны жен и матерей принадлежали к другим семьям и жили отдельно. Родня
со стороны матери в китайском языке даже именуется отлично от родни от
стороны отца.
Жена в обществе становилась не столько спутницей мужа, сколько
членом его большой семьи. Следует заметить, что по-китайски слово ―же-
ниться‖ буквально означает ―брать в дом жену‖, а ―выходить замуж‖ — ―по-
кидать семью‖. Этими словами выражался точный смысл свадебного обряда.
Жених приводил невесту к своим родителям, а невеста покидала родную се-
мью. После свадьбы молодая жена становилась членом семьи мужа, но при
этом в китайских паремиях отражено, что 媳妇不能当女看，女婿不能当儿使 — Све-
кровь не может относиться к невестке как к дочери, теща не может от-
носиться к зятю как к сыну; 儿子疼小的，媳妇疼巧的 — Родители всегда прилас-

207
кают младшего сына, а невестку только такую, которая имеет светлую го-
лову и золотые руки.
Сын мог быть недоволен избранной для него родителями женой; жена,
в свою очередь, могла быть недовольна мужем — не это считалось главным в
брачном союзе. В китайской семье женщина считается принадлежностью ро-
дителей мужа, а не его самого, именно им она предназначает исполнение
своих первейших обязанностей: 孝顺公婆自有福，勤种庄稼自有谷 — Ува-
жай свекра и свекровь — будет счастье, сей поле с трудолюбием — будет
урожай. Хорошая невестка и хороший зять важны для обеих семей родите-
лей супругов: 儿孝不如媳妇孝，女孝不如女婿孝 — Лучше уважение невестки,
чем сына; лучше уважение зятя, чем дочери.
Свекровь обычно находится с невесткой в недружелюбных отношени-
ях: 河埠头讲婆母，念佛堂讲媳妇 — Невестки стирают — жалуются на све-
кровей, свекровь молится — жалуется Будде на невесток;
没媳妇东托西托，有媳妇东哭西哭 — Нет невестки — ищут направо и нале-
во, есть невестка — жалуются направо и налево. При этом,
好媳妇不怕恶公婆 — Хорошая невестка не боится злых свекра и свекровь,
потому что 十年媳妇熬成婆 — Невестка через девять лет — еще одна све-
кровь. Невестка в пословичной картине мира выступает в разном обличье —
она может быть хорошая и злая, но от нее всегда требуется почтительность,
которая относится к семантическому полю добро, правильное.
Следует заметить, что сердце мужа могло обливаться кровью при виде
издевательств над его женой, но он не имел права выразить недовольство по-
ступками матери. Если же осмеливался это сделать, то причинял еще больше
страданий жене и жизнь ее становилась совсем невыносимой. Заступниче-
ство мужа вызывало негодование его родителей, и даже соседи осуждали его
за непочтительность к старшим. Невестка должна была избегать личного об-
щения с главой семьи и его сыновьями и постоянно находиться ―под рукой‖
свекрови, которая обычно не отличалась тихим нравом. Жестокое обращение
свекрови с невесткой — одна из мрачных сторон в жизни традиционной ки-
тайской семьи, что и зафиксировано в паремиях.
Следующая по частотности лексема в нашем языковом материале —
девушка (23). При этом следует отметить, что лексема невеста в китайских
паремиях отсутствует, будучи заменена синонимичной лексемой девушка.
Согласно конфуцианскому учению каждая молодая девушка с малолет-
ства приучалась к 本分(обязанностям). В давние времена бракосочетание
было не чем иным, как 父母之命 (приказом родителей) или 媒妁之言 (со-
глашением свах). Что же представляет собой бен фен или доля женщины, ка-
ковы ее обязанности?
В Старом Китае женский долг, согласно конфуцианской доктрине, это
三从四德 (три следования и четыре добродетели): следование отцу до замуже-
ства, мужу — после замужества, а после смерти мужа — старшему сыну.
Женскими достоинствами являются:
208
 1. Добродетель 德 (5 единиц): 妻子看重贞操，妾看重美貌 — Жену берут за
целомудрие, наложницу — за красоту;女子无才便是德 — У женщины нет зна-
ний — добродетель; 嫁德非貌— Женись для добродетели, а не для красоты.
2. Красивая внешность: 英雄难过美人关 — Красота девушки — это
трудный барьер для сильного мужчины. Красота женщины часто описывает-
ся с помощью цветовых характеристик. Т. Михайлова считает, что в тради-
ционной китайской культуре при описании красивой внешности, как прави-
ло, в качестве первого и часто главного параметра выступают не гармонич-
ность и правильность черт лица, стройность фигуры, здоровые зубы, пышные
блестящие волосы, а цвет глаз и волос, иногда дополнительно — цвет лица
[2, с.145]. Главный секрет женской привлекательности как бы состоит имен-
но в цвете. Красота человека может «выцветать». В Китае о женщине, ли-
шившейся красоты из-за старости, говорят 色衰 цвет вылинял. Сравнение де-
вушек с цветами объясняется их стремлением наряжаться в одежду ярких
цветов. В качестве цветов-маркеров красивой внешности в китайской куль-
туре выступает всего три (без учета их оттенков) — красный (алый), белый,
черный (ср. алые губы, белая кожа, черные волосы, глаза, брови).
3. И все же китайская мудрость утверждает, что красота в женщине
второстепенна: 结婚是美德，不是潮流 — Женись для добродетели, а не для кра-
соты. Таким образом, в народном представлении китайцев зримая красота
противопоставлена другим качествам женщины, таким, как доброта, ум, хо-
зяйственность, рукоделие. Каждая китайская девочка уже с 6-7 лет училась
рукоделию. Таким образом, добрая, молчаливая, красивая и трудолюбивая
девушка — будущая жена — главная составляющая счастливого брака в ки-
тайской наивной картине мира. Абсолютно неприемлем стереотип девушки
злой, ленивой, болтливой, сварливой, жадной, не подчиняющейся впослед-
ствии мужу (или сыну).
Рассмотрим лексему теща (7). В китайских пословицах и поговорках
теща практически всегда довольна зятем: 吃儿子骂进骂出，吃女婿谢进谢出 —
Ест еду сына — недовольна, ест еду зятя — рассыпается в благодарно-
стях;墙门朝稻田，岳母寻女婿 — Дома не хватает рук — теща ищет зя-
тя;岳母一声呕，蛋壳一畚斗 — Теща, услышав от зятя ―мать‖, от радости раз-
била корзину яиц.
Отношения тещи и зятя коренным образом отличаются от отношений
свекрови и невестки. В китайских пословицах свекровь находится в более
напряженных отношениях с невесткой, чем зять с тещей, и, как и в русской
культуре, в китайской семейной культуре это может быть связано с тем, что
невестка живет в доме свекрови, а зять ездит к теще в гости, поэтому
岳母看女婿，越看越欢喜 — Теща глядит на зятя — не наглядится,
а十对婆媳九不和 — В 9 парах из 10 свекровь и невестка имеют плохие от-
ношения.
Наряду с образом жены китайские паремии часто отдают предписания
женщинам иного семейного статуса: вдовам и мачехам. Эти категории в по-

209
словичной картине мира получили только отрицательную коннотацию. Вто-
рое замужество считалось тяжким преступлением женщины перед памятью о
покойном муже. Вдова, осмелившаяся вновь выйти замуж, была обречена на
изгнание из своей среды, подвергалась риску быть убитой родителями или
родственниками покойного мужа, да и по закону не могла больше стать чьей-
либо женой. Отсюда пренебрежительное отношение к вдовам:
谨防和官员，小贩，寡妇争吵 — Опасайся ссориться с чиновниками, покупателями
и вдовами; 寡妇嫁人，无可厚非 — Если вдова хочет выйти замуж, ее ничто не
остановит; 姑娘出嫁是为了父母，寡妇再嫁是为了满足自己的需要 — Девушка выходит
замуж, чтобы доставить удовольствие родителям; вдова выходит замуж,
чтобы, доставить удовольствие себе.
Паремии, описывающие золовку, немногочисленны. Золовки описыва-
ются как соперницы: 妯娌多, 是非多, 小姑多了麻烦多 — Если жен у братьев мно-
го, то ссоры неизбежны; если золовок много, то конфликты неизбежны,
кроме того, что они конфликтуют между собой, они также борются за внима-
ние других членов семьи (мужчин): 顺得姑来失嫂意 — Золовка и невестка все-
гда борются друг с другом за симпатию мужа.
Золовка коннотируется положительно только в поле отношений с пле-
мянниками — детьми своих братьев: 姑舅亲，辈辈亲，打断骨头连着筋 — Сестры
отца (золовки) и братья матери (дяди) родные для их детей, такое род-
ственное чувство никогда не исчезнет.
Достаточно редко встречается паремия сваха, которая коннотирована
нейтрально или отрицательно: 父母之名，媒妁之言 — Супругами становятся
приказом родителей или соглашением свах (в древности). При этом китайская
народная мудрость гласит, что 姻缘到，不是媒人贤 — Брачные узы становятся
крепкими не только благодаря свахе, ведь 媳妇娶到房，媒人撂过墙 — После сва-
дьбы сваха больше не придет.
В отличие от лексемы хозяин, женский вариант — хозяйка — встреча-
ется всего в 3 паремиях: 出得厅堂，下得厨房 — Жена должна выглядеть так,
чтобы с ней можно было выйти на прием, и быть хорошей хозяйкой, то
есть уметь приготовить вкусное блюдо. При этом хозяйка — это не наиме-
нование женщины, а скорее атрибут жены: 男子无妻家无主，女子无夫房无梁 — Ес-
ли мужчина остается без жены, то семья остается без хозяйки; если жен-
щина остается без мужа, то дом остается без поддержки. В китайских
паремиях необходимость быть хорошей хозяйкой является непременным ат-
рибутом хорошей жены, а воспитывать будущую жену предписывается мате-
ри: 婆婆有得媳妇贤 — Если мать жены хорошая хозяйка, то жена будет доб-
рая.
В китайских паремиях встречается лексема наложница. Одним из
важных аспектов женской добродетели являлось признание права мужа
иметь не только законную жену, но и любое количество наложниц, особенно
если законная жена не родила ему сына. Это право имел каждый мужчина,
начиная с императора и кончая простым крестьянином [1, с.87-96]. Парадок-
сом является то, что далеко не каждая «добродетельная» жена ласково и
210
учтиво относилась к наложницам: историки свидетельствуют о фактах изби-
ения и различных изысканных издевательствах, которые применяли жены к
наложницам [5]. Паремиологический фонд китайского языка отражает ин-
троспективный голос наложницы: 妾不如鸡 — Лучше быть птицей на крыше,
чем наложницей в доме чужого мужа; 宁贫也不做富家妾 — Лучше чинить бед-
няку рваную одежду, чем быть наложницей в доме богатого. Это, на наш
взгляд, едва ли не единственный пример «женского голоса» в китайской
наивной картине мира.
Кроме этого, гарем неизбежно ассоциировался с любовью между жен-
щинами. Иногда сам муж поощрял такие отношения, так как понимал свою
ограниченность, особенно если был уже в годах. Однако гаремная жизнь
имела и теневую сторону, т.е. полигамное строение домохозяйства доводило
напряжение и ревность между женщинами до невыносимой степени. Часто
новые фаворитки правителей доставались на расправу ранее отвергнутым
женам и наложницам. «Чаще всего побои направлялись на половые органы и
нередко дело оканчивалось смертью» [4, с.365]. В более скромных домах бы-
ла та же ситуация, хотя до летального исхода дело не доходило. Старая ки-
тайская пословица: 被蜜蜂蛰，不是毒，最毒不过妇人心 — Яд черного скорпиона и
зеленой змеи не так опасен, как яд, находящийся в сердце женщины свиде-
тельствует о жестоком отношении к наложницам со стороны старших жен-
щин в семье.
Мачеха всегда коннотирована отрицательно: ее настроение изменчиво,
и отношение к приемному ребенку непредсказуемо: 春天后母面：春天以后，
气候会阴晴冷暖无常 — Ранняя весна переменчива как лицо мачехи. Более того,
влияние мачехи на отца настолько велико, что может повредить отцовско-
детским отношениям, испортив их: 有后娘就有后爹 — Мачеха изменит отно-
шение отца к детям бывшей жены.
Это редкая лексема в паремиях, которая встречается исключительно в
сочетании с лексемой кум. Кума имеет непредсказуемый характер:
干亲进了门，两眼骨碌碌；不是看财物，就是瞅女人 — Кум и кума ценят то имуще-
ство, то красоту женщины. Кроме того, куме предписываются те же соци-
альные правила, что и женщине в принципе: 男不认干妈，女不认干爹 -Мужчина
не должен один принимать названую куму.
Социальное видовое поле представлено единичными пословицами и
отражает беспрекословное равенство браков в Китае:
嫁给当官的，是官夫人，嫁给小偷，是贼妇，嫁给贵族，是贵妇人，嫁给牧人，是牧羊妇 — За
чиновником — чиновница, за вором — воровка; За барином — барыня, за
скотобойцем — колбасница. Редки паремии с использованием имен соб-
ственных — в нашей картотеке есть только одна пословица с женской лексе-
мой, представленной именем собственным. В паремиях отражены нацио-
нальные особенности, в частности использование имен собственных не имеет
значения обобщения, а денотирует конкретных людей.
Концепт женщина в китайской наивной картине мира репрезентируется
с использованием различных образных языковых средств:
211
 1. Использование имен собственных: 不打扮，不美观，擦擦抹抹赛貂蝉 — Без
переодевания, девушка неприглядная. После прихорашивания выглядит кра-
сивее, чем красавица Дяо Чань (единичная паремия).
2. Сравнение: 不合适的妻子好比穿不合适的鞋子 — Недобрая жена
как неподходящие сапоги.
3.Метафора: 女人是上帝犯的错误 — Женщина — вторая ошибка Бога.
4. Противопоставление: 河埠头讲婆母，念佛堂讲媳妇 — Невестки стира-
ют — жалуются на свекровей, свекровь молится — жалуется Будде на
невесток.
5. Ирония: 如果遇到一个好老婆，会成为例外， 如果遇到不好的老婆，你会成为哲学家
— Женись, несмотря ни на что. Если попадется хорошая жена, будешь ис-
ключением, а если плохая — станешь философом.
6. Олицетворение: 三个女人一台戏— Три бабы смотрятся одним гонгом.
7. Диалектные слова: 姑娘是个菜籽命，撤到哪得哪得生 — Судьба девушки
как семя, где вывел, там должно вырасти. В паремии имеется слово 哪得
где-нибудь, которое используется только на юге Китая.
8. Переносные значения: 娘勤女不懒，爹懒子好闲 — Трудолюбивая мать —
и дочь такая, ленивый отец — и сын такой же имеется слово女 — основное
значение которого ― девушка, однако в этой пословице оно используется в
значении дочь.
Наиболее частотные приемы, используемые в китайских паремиях, —
сравнение и метафора. Китайские пословицы и поговорки отличаются высо-
кой образностью. В некоторых паремиях зафиксированы догмы конфуциан-
ства, изначально приписываемые автору Кун Фу Цзы, однако трансформиро-
ванные в устной народной речи до формы пословиц: 三从四德 — Три следо-
вания и четыре добродетели: следование отцу до замужества, мужу — по-
сле замужества, а после смерти мужа — старшему сыну (конфуцианская
доктрина).
Таким образом, в китайской культуре жена наделяется рядом прототи-
пических черт, создающих негативный стереотип:
1. Отсутствие ума и таланта: 女子无才便是德 — Если у женщины нет
таланта — это уже добродетель; 女人头发长，见识短 — У женщины волос до-
лог, (а) ум короток. В китайских паремиях быть слабой и глупой прямо
предписывается жене, мужчине же предписывается не слушаться свою жену:
妇人之言不可听 — Не принимайте мнение женщины всерьѐз.
2. Непокорность, атрибут, связанный с концептом злая жена:
毒妇心似鹤顶红 — Сердце злой женщины как страшный яд; 恶妇灾一生 —
Женись на злой жене — будешь мучиться (будет мучением) всю жизнь;
乱丝难理，泼妇难治 — Кучу волокна трудно привести в порядок, сварливую же-
ну трудно исправить.
3. Непорядочность в противовес целомудрию, атрибуты, выраженные в
форме прескрипций: 马失足车倒，放荡女人毁家 — Спотыкающаяся лошадь ло-

212
мает телегу; беспутная женщина разрушает семью; 女要藏，男要浪 — Жен-
щины должны быть скрытны, мужчины должны быть открыты.
4. Болтливость: 如果女人的舌头短一些，那么男人的寿命就会长一些 — Если бы
язык жены был короче, то жизнь мужа была бы длиннее.
5. Деятельность жены полностью подчинена деятельности мужа:
人们谈论衣服，马谈论鞍，女人谈论丈夫 — Человека судят по костюму, коня — по
седлу, бабу — по мужу. Женщина бесправна и вынуждена находиться в сте-
нах дома, подчиняясь мужчине, даже в случае отсутствия мужа:
有夫从夫无夫从子 — Если муж жив, жена ему подчиняется, без мужа под-
чиняется сыну. Более того, жена занимает подчиненное положение не только
относительно мужа, но и относительно его семьи: 生是夫家人，死做夫家鬼 — По-
ка женщина жива, она принадлежит семье мужа; когда умирает, ее приви-
дение принадлежит семье мужа.
6. Красота является важным атрибутом девушки, но чаще незамужней.
Внешность для жены не так важна, как добрый нрав. Покорности и доброму
нраву жены посвящено много пословиц: 房屋不大不漏水；衣服不平整，
暖和；妻子不漂亮，善良 — Дом не громадный, но хорошо, что не течет вода;
костюм не шелковый, но хорошо, что тепло; пища не изысканная, но хоро-
шо, что сытна; жена не красивая, но хорошо, что добрая; 丑妻近地家中宝
— Занятие некрасивой жены сельским хозяйством принесет имущество и
счастье семье.
Таким образом, в результате анализа пословиц, можно выделить сле-
дующий стереотип жены: жена не должна быть умной, жену надо выби-
рать, красота для жены не так важна, как добрый нрав, жена должна под-
чиняться мужу, его семье или сыну, жену надо бить, жена бывает хоро-
шая / плохая, хорошая жена очень важна, жена бывает злая, злая жена
хуже всего. В китайской пословичной картине мира содержание концепта
«женщина» имеет двойственный характер: это и положительные — красота,
и отрицательные — непокорность. В пословичной картине мира отражена
патриархальность общества: 妻依靠丈夫，狗依靠主人 — Жена опирается на му-
жа, собака опирается на человека (хозяина);
妻子没有丈夫就像身体没有脑袋 — Жена без мужа — тело без хозяина;
天字当头. 夫做主 — Абсолютная власть мужа над женой — это концепция, на
которой строилась вся семейная жизнь в традиционном китайском обществе.
Женщина рассматривалась как нечто крайне несовершенное и несамостоя-
тельное. С самого рождения и до смерти она была под властью: отца, мужа,
сына: 老儿不发根，婆儿没布裙— Муж не работает, жена страдает.
Пословиц с отрицательной коннотацией, характеризующих негативные
стороны женского характера, больше, чем пословиц с положительной оцен-
кой женщины. Многие паремии имеют характер предписаний. Большая часть
паремий содержит сравнения.

213
 ЛИТЕРАТУРА
1. И-Цзин: древн. кит. «Книга Перемен» // Серия антологии мудрости. — М., 1999.
2. Михайлова, Т.А. Цвета красоты / Логический анализ языка. Языки эстетики:
концептуальные поля прекрасного и безобразного: сб. ст. — М., 2004. — С. 437–445.
3. Сборник китайских народных речений, пословиц и поговорок»: в 2-х т. —
Чжэнджоу, 2001.
4. Сидихменоа, В.Я. Китай: страницы прошлого. — 3-е изд., испр. и доп. — М.,
1987.
5. Хьюман, Ч. Сумеречная сторона любви / Китайский эрос: науч.-художеств. сб. /
сост. и отв. ред. А.И. Кобзев. — М., 1993. — С. 32–51.

214
 Секция 7: СЛАВЯНСКИЕ ЯЗЫКИ

Л.А. Бессонова (Минск, БГПУ)

СОВРЕМЕННАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ РЕЧЕВОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ РУССКОЙ ПАРЕМИОЛОГИИ
Человек спрятан за своими словами,
хочешь узнать человека — вслушайся в его речь
В языковой картине мира паремии характеризуют базовые ценности
национальной культуры, позволяют наиболее «образно, лаконично выразить
целый комплекс культурных смыслов, связанных с феноменом человека» [1,
c. 311].
Пословицы и поговорки играют особую роль в речевой коммуникации,
являются незаменимым источником сведений о речевой деятельности, о при-
оритетах и запретах, выработанных коллективной мудростью, выстраивают
нормативный образ человека говорящего. По мнению ученых, общение на
две трети состоит из речевого. Успешность речевого общения зависит от его
соответствия сформировавшимся в обществе представлениям и правилам
речевого поведения. В статье анализируются русские паремии, характеризу-
ющие речевую деятельность [3; 5; 6; 10; 12].
В русском паремиологическом фонде распространены пословицы, ха-
рактеризующие языковую личность. В языковой личности, согласно
В.В. Красных, можно выделить следующие компоненты: 1) человек говоря-
щий — личность, одним из видов деятельности которой является речевая де-
ятельность; 2) собственно языковая личность — личность, проявляющая се-
бя в речевой деятельности, обладающая совокупностью знаний и представ-
лений; 3) речевая личность — личность, реализующая себя в коммуникации,
выбирающая ту или иную стратегию и тактику общения, репертуар средств;
4) коммуникативная личность — конкретный участник конкретного комму-
никативного акта, реально действующий в реальной коммуникации [9, c. 54–
55]. Важной характеристикой коммуникативной личности является способ-
ность наблюдать за своим «языковым сознанием». Коммуникабельность обу-
словлена умением слушать и сопереживать, своевременно корректировать
свое речевое поведение: Грамотей не тот, кто читать умеет, а кто слуша-
ет и разумеет.
Коммуникативная компетенция — это «владение языком, соединение
знания языка с опытом речевого общения, умение творить речь в соответ-
ствии с требованиями жизни и воспринимать речь с учетом замысла автора и
обстоятельств общения» [11, с. 105]. Как отмечают психологи, человек про-
должает совершенствовать свою коммуникативную и речевую компетенцию
примерно до 40-летнего возраста. Именно наши речевые умения частично

215
компенсируют то, что с возрастом мы теряем остроту восприятия оттенков
звука, цвета, запаха, и замедляют процесс интеллектуального старения [2,
с. 50].
Специфика общения обусловлена использованием различных комму-
никативных моделей, словесных портретов, которые достаточно подробно
описаны в устойчивых словесных комплексах, обозначающих, как отмечает
М.Ю. Котова, «ситуацию, назидательную констатацию или философское
обобщение» [8, с. 3]: Ветер горы разрушает, слово народы поднимает; Будь
своему слову хозяин; Язык — стяг: дружину водит; Белый снег не околица,
пустая речь не пословица; Бойся Вышнего, не говори лишнего!
Семантическое пространство паремий существует в трех измерениях:
1) оно указывает на ситуацию, обозначающую фрагмент языковой картины
мира; 2) содержит ситуацию, косвенно указывающую на другую ситуацию, с
помощью которой говорящий определяет отношение к высказываемому;
3) включает образную основу, которую нельзя придумать, а нужно знать.
По мнению С.Г. Тер-Минасовой, слово можно сравнить с «кусочком
мозаики», из которой складывается языковая картина мира [13, с. 48]. Так,
мотив «произносимого/произнесенного слова (речи)» используется в образо-
вании паремий, имеющих следующее значение: 1) сказанное слово невозвра-
тимо: И дорого б дал за словечко, да не выкупишь; 2) сказанное слово ценно:
Сказанное слово серебряное, а несказанное — золотое; 3) сказанное слово
надо выполнять: Не молвя слово крепись, а молвя держись; 4) сказанное сло-
во бесполезно: Из слов щей не сваришь — нужны капуста и мясо; 5) сказан-
ное слово вредит: Из-за пустых слов пропал как пес; Не давай воли языку в
пиру, в беседе, а сердцу в гневе; Недоброе слово, что огонь жжет; Дурное
слово, что грязная вода. Слово может приравниваться к невербальному дей-
ствию, может восприниматься как недостаточное, бесполезное по сравнению
с любыми практическими действиями: Больше дела — меньше слов; От сло-
ва до дела бабушкина верста; С твоих слов дом не выстроишь; Словами
жернова не повернешь, а глухого не научишь; Словом и комара не убьешь;
Брюхо не насыщается словами; Из слов блинов не напечешь и полушубка не
сошьешь; Слова к делу не пришивают. В русских паремиях зафиксированы
внутренние действия со словом: Прежде чем говорить, подумай о смысле
слова; Не говори всего, что знаешь, но знай все, что говоришь; Если боишь-
ся, не говори, если сказал — не бойся; предостережения об опасности слова:
1) ненанесение ущерба слушающему: Ножом убивают в безлюдном месте,
словом — на людях; Все беды человека от его языка; 2) ошибочность выска-
зывания говорящего: Корову ловят за рога, людей за язык; Слово — стрела,
выпустишь — не вернешь; Сердце глупца — в его языке, язык умного — в его
сердце; Лучше захромать на ногу, чем на язык.
В целом ряде русских пословиц подробно раскрывается искусство ве-
дения диалога: 1) соблюдение формул вежливости: Лошадь узнают в езде,
человека в общении; Одно хорошее слово лучше тысячи слов ругани; Из
дурного рта выходит только скверное слово; 2) порядок ведения беседы:
а) предпочтение слова перед бессловесным действием: Умный языком, глу-
216
пый руками; б) предпочтение слушания перед говорением: Язык — один,
уха — два, раз скажи, два раза послушай; в) возможная значимость молча-
ния на фоне всей беседы: Молчанье — тоже ответ; 3) важнейшие ошибки в
общении: а) ошибка в порядке ведения беседы: Отвечает тогда, когда его
не спрашивают; б) ошибка в теме беседы: Дед говорит про курицу, а баб-
ка — про утку; в) ошибка в ответах умолчанием: Вы слушайте, а мы будем
молчать; г) ошибка в избрании собеседника: Глухой слушает, как немой
речь говорит.
Пословицы являются культурными аксиомами, служат средством вы-
ражения этических оценок интеллектуальной и речевой деятельности субъ-
екта речи: 1) неискренность говорящего: Зайцу говорит «беги», борзой гово-
рит «лови»; не доверяй человеку, хвалящему тебя; Кто передает тебе о дру-
гих, тот передает другим о тебе; 2) ложь: Пусть рот кривой, лишь бы слова
были прямые; По словам овцы, а по делам мошенники; На словах — Волгу пе-
реплывет, а на деле — ни через лужу; 3) бессмысленное подражание другим:
Раз модно — пусть хоть голый пуп; 4) безосновательное самооправдание:
Танцевать не умеет, а говорит, что пол кривой.
В структуре паремий о речи самыми распространенными являются имя
существительное и глагол (иногда в форме повелительного наклонения), ко-
торые описывают предметность и процессуальность, качественность и дина-
мичность речевой деятельности. Глагольный знак в составе паремии является
высокоинформативной частью современной языковой модели ситуации об-
щения: так, по мнению В.В. Колесова, изменение семантики глагольных лек-
сем привело к возникновению новых эмоциональных образов, воплощенных
в словах и резко отличающихся от первоначальных: беседовать — сидеть,
думать и говорить взаимно, поговорить — обменяться при случае словами
взаимно, общаться — вместе побыть, не говоря и не думая. К сожалению, в
современной коммуникации давно забыты старинный образ слова беседа
(разговор «вне дома», «наедине со всеми»; неторопливый обмен мнениями —
ср.: собеседник: Беседа дорогу коротает, а песня — работу); значение кор-
ня в слове общение (корень обьще — «слияние, совместно и взаимно») [7,
с. 92]. Данные изменения зафиксировали распространенное в современном
обществе нарастание взаимного отчуждения людей.
Современное паремиологическое пространство отличается вольностью
живой речевой стихии, стилистическими преобразованиями, «протестом про-
тив назидательного тона традиционной «народной мудрости», веселой язы-
ковой игрой, карнавальной речевой маской уставшего от «серьезностей» по-
вседневной жизни Человека» [3, с. 7]. В современной русской речи активизи-
руются антипословицы, которые отражают тенденции развития языковой
личности, раскованность и повышенную экспрессию коммуникативной лич-
ности, характеризуют человека говорящего, специфику современной речевой
действительности.
Термин «антипословица» впервые употребил В. Мидер, который также
назвал их «перекрученными» (исковерканными, искаженными) мудростями
или размолоченными (опустошенными) фразами. В антипословицах проис-
217
ходит семантическое обновление, формируется новое представление об объ-
екте. В словаре «Антипословицы русского народа» наибольшую активность в
трансформациях паремий проявляют следующие лексемы, характеризующие
речевую деятельность:
1) говорить (67): Если ты говоришь, что думаешь, то думаешь ли
ты?; Не говори того, что думаешь; Если вы не научились говорить кратко,
учитесь молчать; Говори несерьезно о серьезных вещах — и люди сочтут
тебя циником; Говори серьезно о несерьезных вещах — и прослывешь фило-
софом; Думай много, говори мало и ничего не пиши!; Заходи тихо, говори
четко, проси мало, уходи быстро и др.;
2) слово (50): Меньше слов — дешевле телеграмма; Не бросайте слова
на ветер, даже если это ветер перемен; Не бывает пошлых слов, бывают
пошлые уши; «О'кей» стало вытеснять слово «хорошо», потому что ничего
хорошего не было; Свободой слова в первую очередь спешат воспользовать-
ся слова-паразиты; Чтобы слова не расходились с делом, нужно молчать и
ничего не делать; Интеллектуал — это человек, который пользуется боль-
шим количеством слов, чем необходимо, чтобы сообщить собеседнику
больше, чем ему самому известно и др.;
3) язык (25): Типун вам на ваш великий и могучий русский язык; Длин-
ный язык до фингала доведет; В наше время даже язык искусства стано-
вится нецензурным; Человеку нужно два года, чтобы научиться говорить, и
шестьдесят лет, чтобы научиться держать язык за зубами;
4) речь (2): Русская речь без мата превращается в доклад.
Вульгаризация, демократизация пословичного жанра отражает гипер-
трофированную форму современной действительности: Много разговоров —
много посуды; Русские матом не ругаются — русские матом разговарива-
ют; Ученье — сленг, а неученье — мат; Если бы повысилось искусство ве-
сти беседу, понизилась бы рождаемость. В антипословицах отсутствует
нравоучение и семантика обобщения, изменяется характер отношений, свя-
зей или зависимостей между вещами и явлениями, составляющими логиче-
ский план паремии: ср.: Слово не воробей, вылетит — не поймаешь → Слово
не воробей, а последовательность символов алфавита; Слово не воробей:
упадет с воза, не вырубишь и топором.
Новейшие пословицы выступают как средство языковой игры, вклю-
чаются в современный русский субстандарт, выражают негативную коннота-
цию, резкое снижение предмета речи и обладают яркой пейоративной окрас-
кой. Использование антипословиц должно быть уместным, оно регулируется
языковым вкусом.
Русские пословицы и поговорки по-прежнему остаются одним из важ-
нейших критериев оценки речевой деятельности современных носителей
языка, т. к., по мнению Д.С. Лихачева, «наш язык, наша речь — важнейшая
часть не только нашего поведения, но и нашей личности, нашей души, ума».
Паремии вовлекают новые поколения носителей языка в «строительство»
искомых межличностных отношений, нашедших отражение в антипослови-
цах русского народа [13, с. 79].
218
 ЛИТЕРАТУРА
1. Алефиренко, Н.Ф., Фразеология и паремиология. — М., 2009.
2. Буторина, Е.П., Евграфова, С.М. Русский язык и культура речи. — М., 2009.
3. Вальтер, Х., Мокиенко, В.М. Антипословицы русского народа. — М., 2008.
4. Владимирова, Т.Е. Призванные в общение: Русский дискурс в межкультурной
коммуникации. — М., 2007.
5. Зимин, В.И. Пословицы и поговорки русского народа: большой объяснительный
словарь. — Ростов-на-Дону, 2008.
6. Ковалева, С. 7 000 золотых пословиц и поговорок.– М., 2007.
7. Колесов, В.В. Гордый наш язык… — СПб., 2007.
8. Котова, М.Ю. Очерки по славянской паремиологиии. — СПб., 2003.
9. Красных, В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? — М., 1997.
10. 10 000 лучших пословиц и поговорок русского народа / Сост. Н.Ф. Дик, А. П.
Маркова. — Ростов-на-Дону, 2010.
11. Матвеева, Т.Ю. Учебный словарь. Русский язык. Культура речи. Стилистика.
Риторика. — М., 2003.
12. 20 000 русских пословиц и поговорок / Сост. Л.М. Михайлова. — М., 2010.
13. Тер-Минасова, С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. — М., 2000.

Т.П. Беценко (Украина)

ТЕКСТОВО-ОБРАЗНІ УНІВЕРСАЛІЇ — СИСТЕМНІ ОДИНИЦІ
(НА ПРИКЛАДІ ГЕРОЇЧНОГО ЕПОСУ)
Мова усної народної творчості відзначаѓться впорядкованістю та ор-
ганізованістю. Мабуть тому щодо дослідження фольклорних текстів
А.П. Євгеньѓва висловила досить продуктивну думку: «Єдино правильним
шляхом в аналізі усної поезії ѓ пошуки і встановлення певної «системи» в
самих текстах» [3, с. 270].
Спостереження за мовою героїчного епосу дали підстави стверджувати,
що основу аналізованих творів формують текстово-образні універсалії. Тек-
стово-образна універсалія становить образно-змістову ѓдність, реалізовану в
лінійно представлених граматичних структурах — повторюваних мікро- і
макроодиницях. Вичленування текстово-образних універсалій, що ѓ певними
мовними моделями, базуѓться на понятті системи і структури мови. У зв‘язку
з цим мета статті — з‘ясувати специфіку системної організації текстово-
образних універсалій народних дум.
Для ефективного пояснення природи системної впорядкованості мов-
ного континууму народного героїчного епосу варто взяти до уваги міркуван-
ня В.О. Карпова, які зводяться до того, що «ѓдиним джерелом для виведення
системи мови виступаѓ генеральна сукупність текстів одного часового зрізу.
Система, яка характеризуѓ велику кількість текстів певної предметної галузі і
виведена з ціѓї множинності як із лінгвістичного універсуму, становить і сам
універсум, і процес його породження, тобто мовну діяльність. За такого під-
ходу ѓ можливість розчленування універсуму, за деякою підставою, на еле-
менти більш низького рівня з наступним розчленуванням на підрівні,
виділення класів і підкласів елементів, виведення правил поѓднання, зв‘язу-
219
вання елементів кожного виділеного рівня один з одним, іншими словами,
з‘явиться і можливість формалізації і алгоритмізації, тобто абстрагування»
[4, с. 25]. У такому разі цілком поясненним буде виділення і розгляд тексто-
во-образних універсалій як одиниць (елементів) певної системи, що належать
до різних рівнів і разом утворюють одне ціле. В системі внутрішньо ор-
ганізована сукупність елементів (одиниць) пов‘язана «стійкими (інваріант-
ними) відношеннями, напр., сукупністю синтаксичних моделей, які властиві
певній мові і визначають побудову різних мовних утворень» [1, с. 412].
Саме стійкість як ознака відношень елементів системи та сукупність
синтаксичних моделей дозволяють називати текстово-образні універсалії си-
стемними одиницями, у нашому дослідженні — фольклорного думового епо-
су. Стійкість відношень системних елементів породжена синтаксичними мо-
делями, що характерні для певної мови і становлять повторювані елементи.
Отже, текстово-образні універсалії — це повторювані комплекси, що харак-
теризуються більшим чи меншим ступенем упорядкованості. Під упорядко-
ваністю розуміѓмо насамперед повторюваність позамовних чинників світу,
які визначають повторюваність адекватно-неадекватних відображень, дій,
схем поведінки, зрештою, повторюваність результатів дій. Тому повто-
рюваність пропонуѓмо вважати одніѓю із необхідних ознак певної системи як
на рівні формування ціѓї системи, так і на рівні її функціонування на наступ-
них етапах розвитку. Відомо, що «всі основні системи мають у зародкові об-
межену кількість першоелементів, більш складні елементи створюються в ре-
зультаті комбінаторики вихідних. Тим самим обмеженість вихідних еле-
ментів детермінуѓ їх повторюваність на наступному рівні. Що стосуѓться по-
вторюваності у процесуальному аспекті щодо засвоѓння мови, то вона ста-
новить необхідну умову, завдяки їй створюються і закріплюються в нашій
пам‘яті різного виду і ступеня стійкості зв‘язки граматичного і семантичного
планів» [4, с. 22]. На основі зазначеного доходимо висновку, що існування
різновидів текстово-образних універсалій тільки тому можливе, що вони ѓ
системними елементами; системність же передбачаѓ повторюваність,
стійкість та упорядкованість. Ці ознаки притаманні текстово-образним
універсаліям на їх внутрішньому рівні (як лінгвістичних моделей) та на
зовнішньому (при розгляді їх як окремих одиниць певної системи, представ-
леної у певному фрагменті, що її репрезентуѓ текст-універсум).
Системність епічних текстів безпосередньо пов‘язана з текстово-
образними універсаліями різних типів, з яких формуѓться вся текстова си-
стема, її підсистеми — лексична, синтаксична, стилістична.
Текстово-образна універсалія як системна мікроодиниця входить до
макросистеми — мови фольклору, що водночас становить своѓрідне і склад-
не системне утворення. Мова фольклору — це метасистема національної мо-
ви. Окрім усього, «ця система відображаѓ сліди власних стадіальних змін і
етапів колективного естетичного шліфування. Саме сплав різнорідних у мов-
ному відношенні структур забезпечуѓ мові фольклорну гетерогенну природу
і залежний характер і даѓ підстави дослідникам для зіставлення даного мов-
ного феномену з різними шарами загальнонародної мови» [2, с. 601].
220
 Сама текстово-образна універсалія — елемент системи фольклорної
мови ѓ неоднорідною щодо структури одиницею: вона може бути як мікро-
одиницею, так і макроодиницею. Окрім того, як системна одиниця текстово-
образна універсалія вступаѓ у іѓрархічні відношення (внутрішні і зовнішні).
Взаѓмозалежність усіх текстово-образних універсалій більшою чи меншою
мірою очевидна, хоча й різнопланова. Наприклад, субстантивні текстово-
образні універсалії отець-мати; отець, мати; отець і мати здатні бути
складниками вербальної текстово-образної універсалії (до отця, до матері
прибувати; отцеві-матері правду казати). Ці структури, які самі по собі ѓ
варіантними, допускають внутрішню розбудову і, таким чином, продукують
виникнення на їх основі атрибутивних текстово-образних універсалій, напр.:
рідненькі отець і мати. Безпосередньо у реченні субстантивні текстово-
образні універсалії, напр., отець, мати, мають здатність виконувати синтак-
сичну функцію обставини, тобто адвербіалізуватися і набувати ознак ад-
вербіальної текстово-образної універсалії: до отця, до матері.
Утворення на основі вихідної структури — субстантивної текстово-
образної універсалії отець, мати (отець і мати тощо) зобразити так:

отець, мати
(отець і мати)

Предикативна Атрибутивна Адвербіальна Вербальна те-

текстово- текстово- текстово- кстово-
образна уні- образна уні- образна уні- образна уні-
версалія версалія версалія версалія

Зв‘язок текстово-образних універсалій різного рангу, їх взаѓмозалеж-

ність, підпорядкування одна одній — нижчої (простішої, елементарнішої)
вищій (складнішій) — явище закономірне: адже текстово-образні універсалії
функціонують у «закритій» структурі, де зв‘язність ѓ категоріѓю тексту, умо-
вою існування тексту взагалі, що опосередковуѓ розвиток теми і створюѓ
цілісність, інтеграцію тексту, ѓ його властивістю, яка «забезпечуѓ інфор-
маційний обмін на основі взаѓмодії усіх модулів суперсистеми» [6, с. 216].
Зв‘язність, наголошуѓ О. О. Селіванова, це насамперед обов‘язкова
іѓрархічна зв‘язність семіотичного універсуму і самого тексту в системно ор-
ганізованій комунікативній ситуації [6, с. 217]. Семіотичний же універсум
репрезентуѓ систему комунікативних механізмів, яка існуѓ в пам‘яті етносу,
людства і реалізуѓться в продуктах людської культури, науки, мистецтва,
літератури і ін. [6, с. 331]. Отже, зв‘язність засвідчуѓться і на мікрорівні
(сполучуваність між словами, що зумовлюѓ виникнення стійких, усталених

221
повторюваних комплексів), і на макрорівні (при поѓднанні усіх одиниць усіх
рівнів в одне складне ідейно-змістове та естетичне ціле).
Мову фольклору як систему — матеріальну, закриту, різнорідну, що
представлена у текстах визначених жанрів, вважаѓмо своѓрідним художнім
простором, який моделюѓться на основі словесних моделей — текстово-
образних універсалій: «Особливий характер зорового сприйняття світу, при-
таманний людині, який результатом маѓ те, що денотатами словесних знаків
для людей здебільшого виступають деякі просторові, наочні об‘ѓкти, приво-
дить до певного сприйняття словесних моделей. Іконічний принцип, наоч-
ність властиві їм повною мірою. <…> Саме поняття універсальності, як за-
свідчив ряд експериментів, для більшості людей маѓ виразно просторовий
характер. Таким чином, структура простору тексту стаѓ моделлю структури
простору всесвіту, а внутрішня синтагматика елементів усередині тексту —
мовою просторового моделювання» [5, с. 266]. Отже, текстово-образні
універсалії — це одиниці (елементи) просторового моделювання, якими ви-
ступають історичні, національно-мовні моделі простору, що ѓ важливим для
«побудови «картини світу» — цілісної ідеологічної моделі, притаманної пев-
ному типові культури. На цьому тлі побудов стають значущими і окремі,
створювані тим чи іншим текстом або групою текстів, просторові моделі» [5,
с. 267]. Текстово-образна універсалія як текстова просторова модель показо-
ва в тому плані, що реалізуѓ системні зв‘язки різнорівневого характеру.
Отже, мова творів героїчного епосу становить цілісну впорядковану
реальність, що забезпечуѓться та регулюѓться діѓю законів системної її ор-
ганізаціїю показниками системності мови текстів фольклорного епосу слу-
гують структури текстово-образних універсалій.
ЛІТЕРАТУРА
1. Ахманова, О.С. Словарь лингвистических терминов. — М., 1966.
2. Венгранович, М.А. Функционально-стилевая специфика фольклорного текста в
аспекте экстралингвистической обусловленности // Stylistyka. — Opole, 2005. — XIV. —
С. 601-613.
3. Евгеньева, А.П. Очерки по языку русской устной поэзии в записях ХVІІ-
ХХ в. — М. — Л., 1963.
4. Карпов, В.А. Язык как система. — Минск, 1992.
5. Лотман, Ю.М. Структура художественного текста. — М., 1970.
6. Селиванова, Е.А. Основы лингвистической теории текста и коммуникации.– Ки-
ев, 2002.

О.В. Вологина (Минск, БГУ)

СИНЕСТЕТИЧЕСКИЕ ВОЗМОЖНОСТИ ГЛАГОЛЬНЫХ
И ИМЕННЫХ СКАЗУЕМЫХ В РУССКИХ И АНГЛИЙСКИХ
СТАТЬЯХ О МУЗЫКЕ И ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОМ ИСКУССТВЕ
1. Синестетический образ в искусствоведческом тексте. Искусство-
ведческие тексты почти всегда, хотя и в разной мере, содержат словесные
образы, в том числе образы синестетические, которые представляют собой
«использование слов, связанных с каким-нибудь органом чувств, для обозна-
222
чения понятий, относящихся к сфере другого чувства» [1, с. 191]. Иными сло-
вами, синестическим является такой образ, тема (объект характеристики) и
рема (то, с помощью чего характеризуется объект) которого принадлежат
разным сенсорным областям. Например, в сочетании сладкое соло слово со-
ло — это тема образа: речь идет о феномене, который относится к слуховой
сенсорной сфере. Между тем, эпитет сладкое (рема образа, т.е. то, что автор
говорит о теме) принадлежит сфере вкусовых ощущений. Таким образом, в
основе синестетических образов лежит «перенос впечатлений с одного чув-
ства на другое», возможный благодаря «сходству ощущений, воспринимае-
мых различными органами чувств» [3, с. 117].
2. Предложение — один из трех возможных синтаксических уров-
ней реализации лексической синестезии. Синестетические образы в иссле-
дованных искусствоведческих текстах реализуются на трех синтаксических
уровнях: в слове (сладкоголосая), словосочетании (dense color ‗густой цвет‘)
и предложении (Adagio sparkles like ice ‗Адажио сверкает, как лед‘). В данной
статье будут рассмотрены синестетические образы, формально-синтакси-
ческая структура которых представлена предложением (то есть темы таких
образов содержатся в группе подлежащего, а ремы — в группе сказуемо-
го), — синестетические глагольные и синестетические именные сказуемые.
3. Три способа реализации синестетических возможностей гла-
гольного сказуемого. В том случае, когда синестетический образ реализует-
ся в глагольном сказуемом, синестетическая конструкция состоит из суще-
ствительного, употребляющегося в своем прямом значении, в подлежащем
(теме) и глагола, иногда с зависимыми словами, в сказуемом (реме), причем
глагол либо/и зависимые от него слова имеют переносное, синестетическое
значение. Глагольное сказуемое реализует свои синестетические воз-
можности разными способами:
3.1. Так, «синестетичность» может быть выражена в самом глаголе
либо сразу в нескольких глаголах одной сенсорной сферы: Неожидан-
ным контрастом звучат краски; Вибрируют краски фона, Трепещет, обре-
тает новые черты форма; His music shimmers with the elegance of Debussy
‗Его музыка мерцает изяществом Дебюсси‘; The contrabassoon warms the
sound ‗Контрабас подогревает звучание‘; Its [music‘s. — О.В.] surface shines
and sparkles ‗Ее [музыки] поверхность светится и сверкает‘; Her paintings
rock and sway ‗Ее картины качаются и колеблются‘.
3.2. Сам глагол может быть несинестетическим, но при этом «сине-
стетичность» заключена в других компонентах группы сказуемого,
например: Музыка начинает играть яркими красками; Его музыка приобре-
ла некоторые новые краски; Тембр античной тарелки вносит терпкий аро-
мат в общий поток [музыки. — О.В.]; Singer brings plenty of colour to this
music ‘Певец привносит много красок в эту музыку‘; He [composer. — О.В.]
uses the full range of colouristic options ‗Он [композитор] использует весь диа-
пазон цветовых/колористических вариантов‘; The melody exudes warmth ‗Ме-
лодия источает тепло‘; This music radiates warmth ‗Эта музыка излучает теп-

223
ло‘; His [musician‘s. — О.В.] style can be dry as old toast ‗Его [музыканта]
стиль может быть сухим, как старый (черствый) тост‘.
3.3. Иногда образ, созданный синестетическим глаголом, поддержи-
вается и развивается зависимыми от него второстепенными членами
предложения, которые создают дополнительную синестетичность той
же сенсорной модальности: Композиции диска цветут пышным цветом;
Мелодии пахнут свежестью; The opera glitters in the correct musical colours
‗Опера сверкает правильными музыкальными оттенками‘; Adagio sparkles like
ice ‗Адажио сверкает, как лед‘; The music‘s inner spirit is shining with
uninhibited radiance ‗Внутренний дух музыки светится несдержанным блес-
ком‘. В других случаях зависимые от глагола слова принадлежат отлич-
ным от него сенсорным модальностям, благодаря чему создаются слож-
ные, многомерные синестетические образы: The flutes spark almost palpably
‗Флейты искрятся почти осязаемо‘ (слухо-зрительно-тактильная синестезия);
Пейзажи звучат свежестью, теплом и светом (зрительно-слухо-темпера-
турная синестезия); Розовые цвета звучат мягко (зрительно-слухо-тактиль-
ная синестезия).
4. Пять способов реализации синестетических возможностей имен-
ного сказуемого. Еще одной разновидностью «предикативных» синестети-
ческих образов являются образы, ремы которых представлены в именных
сказуемых и выражены нераспространенными или распространенными при-
лагательными (часто с глаголом-связкой) или причастиями, называющими
предикативный признак. Синестетические возможности именного сказуемого
реализуются следующими способами.
4.1. Чаще всего синестетическое именное сказуемое выражается си-
нестетическим прилагательным с глаголом-связкой: Этот диск проще и
мягче; Гитарное жужжание тут какое-то плоское; Мазки Караваджо ве-
сомы; Красный цвет был глубок и ярок; The sound is immensely vivid ‗Звук
необычайно яркий‘; The harmonies are tight ‗Гармонии плотные / тугие‘; His
vocal flexing is sharp and distinctive ‗Его вокальный изгиб острый и характер-
ный /особый‘; The sound is open and bright ‗Звук открытый и яркий‘; The
tempos are bright enough ‗Темпы довольно яркие‘; She is light and airy in her
aria ‗Она легка и воздушна в своей арии‘; The symphony is somber in tone
‗Симфония мрачная по тону‘. Как видим, в русских примерах настоящего
времени изъявительного наклонения эта связка нулевая. В примерах на рус-
ском языке синестетическое прилагательное может быть представлено своей
полной или краткой формой (в английском языке деление прилагательных на
полные и краткие отсутствует).
4.2. Иногда в позиции однородных именных сказуемых встречают-
ся сразу два прилагательных, принадлежащих одной сенсорной модаль-
ности и дополняющих друг друга: The sound is clear and bright ‗Звук светлый
и яркий‘; The sound is bright and vivid ‗Звук блестящий и яркий‘. В других
случаях прилагательные в позиции однородных сказуемых представляют
разные сферы сенсориума, тем самым давая разностороннюю, многоас-
пектную, полисенсорную характеристику явлению, названному в теме: The
224
symphony is sharp and clear ‗Симфония острая (пронзительная) и ясная‘ (слу-
хо-тактильно-зрительная синестезия); The sound is generally warm and clear
‗Звук в целом теплый и светлый‘ (слухо-температурно-зрительная синесте-
зия).
4.3. В некоторых случаях синестетическое прилагательное в пози-
ции именного сказуемого усиливается сравнительным оборотом: His
music is translucent as a raindrop ‗Его музыка прозрачна, как дождевая капля‘;
Его картины звонкие, как поющая небесная струна.
4.4. Синестетические именные сказуемые также могут быть выра-
жены распространенными причастиями или прилагательными с зави-
симыми от них существительными, которые и несут основную синесте-
тическую нагрузку, поскольку именно в них заключен сенсорный компо-
нент: Симфония пронизана поразительным светом; Этот поп лишен каких-
либо красок; Эти песни окутаны удушливым дымом дэнс-холл-рагги; Альбом
полон легкости и красоты; Музыка пропитана сладковатым воздухом;
These movements are rendered with greater than usual weight ‗Эти части (музы-
кального произведения) исполняются/представляются с большим, чем обыч-
но, весом‘; The Variations are full of sparkle ‗Вариации полны блеска‘;
Concerto grosso is full of light ‗Кончерто гроссо полон света‘; His voice is
capable of brightness but also of shadow ‗Его голос способен на яркость, но
также и на тень‘.
4.5. Интересны, хоть и немногочисленны следующие случаи: Звук стал
жестче; Звучание становится все более гладким; Соотношение тонов ста-
новится все мягче. Здесь полузнаменательная связка, стоящая перед при-
лагательным создает необычный эффект появления и развития синесте-
тического признака прямо «на глазах» автора статьи / читателя, подчерки-
вая сиюминутность, мгновенность синестетического ощущения.
5. О своеобразии синестетических сказуемых. Несмотря на то, что
доля синестетических глагольных и именных сказуемых среди других форм
реализации синестететических образов невелика, их синестетические воз-
можности довольно разнообразны: глагольные сказуемые реализуют их тре-
мя различными способами, именные — пятью. Своеобразие «предикатив-
ных» синестетических образов состоит в том, что их темы реализуются в
группе подлежащего, а ремы — в группе сказуемого (как глагольного, так и
именного), определенным образом соотнося названные в теме феномены му-
зыки и живописи с действительностью, что подчеркивает коммуникативную
значимость информации, заключенной в синестетическом образе. Тот факт,
что ремы синестетических образов представлены глаголами и прилагатель-
ными в функции сказуемых, можно считать вполне закономерным, посколь-
ку, как пишет Е.С. Кубрякова, «уже Платон и Аристотель отмечали, что
наиболее типичной функцией глагола и прилагательных является предика-
тивная...» [2, с. 32]. Синестетические образы, реализованные в сказуемых,
имея довольно свободную структуру, (в отличие, например, от образов-
словосочетаний), в которой возможно дистантное расположение компонен-
тов темы и ремы, не только сложнее и «пространнее» по своей структуре, но
225
и, особенно в случае распространенных сказуемых, богаче, глубже и много-
мернее в плане содержания, чем синестетические словосочетания.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гак, В.Г. Сопоставительная лексикология. — М., 1977.
2. Кубрякова, Е.С. Части речи в ономасиологическом освещении. — М., 1978.
3. Пауль, Г. Принципы истории языка. — М., 1960.

І.В. Гліннік (Мінск, НАН РБ)

ДА ПЫТАННЯ ЗВЯЗАЧНАЙ ФУНКЦЫІ ДЗЕЯСЛОВА БЫЦЬ
У БЕЛАРУСКАЙ І ПОЛЬСКАЙ МОВАХ
Большасць лінгвістычных даследаванняў, якія тычацца з‘яў, што вы-
ступаюць на мяжы розных моў, скіравана на высвятленне пытання, «на коль-
кі істотны для даследуемых з‘яў узаемны ўплыў суседніх моў» [10]. У пры-
ватнасці, мэтай даследавання можа быць адказ на пытанне, ці адрозніваюцца
моўныя сістэмы, якія функцыянуюць ва ўмовах моўнага і геаграфічнага
пагранічча, аказваючы тым самым узаемныя ўплывы на ўтварэнне розных
граматычных канструкцый, ці, наадварот, умовы моўнага пагранічча, якія ча-
ста звязаны з усведамленнем этнічнай непаўторнасці, абумоўліваюць і
непаўторнасць аналагічных моўных з‘яў дзвюх сістэм.
У арэальным плане беларуская мова сярод славянскіх моў займае
сярэдзіннае становішча, у першую чаргу на мяжы ўсходнеславянскіх і заход-
неславянскіх моў, што адкрывае цікавыя перспектывы пры даследаванні яе
структуры ў аспекце тыпалагічнага міжмоўнага ўзаемадзеяння. На наш по-
гляд, цікавым з‘яўляецца параўнанне беларускай мовы, як усходнесла-
вянскай, з суседняй польскай, як заходнеславянскай, у плане пабудовы
сінтаксічных канструкцый з дзеясловам быць. Семантыка і сінтаксіс не
з‘яўляюцца незалежнымі «паверхамі» моўнай структуры, яны пераплецены
паміж сабой, і таму аналіз можа адбывацца толькі адначасова [5], а спе-
цыфіка дзеяслоўнай семантыкі і дзеяслоўнага сінтаксісу выяўляецца ў тым,
што яна паддаецца апісанню толькі пры комплексным падыходзе, калі
ўлічваюцца і зместавы, і фармальны, і функцыянальны аспекты адначасова
[2].
У польскай і беларускай мовах іменны выказнік адрозніваецца
двухчленным выражэннем граматычнага і дэнатацыйнага (семантычнага)
значэння. Гэта дыферэнцыяцыя падразумявае структурнае раздзяленне вы-
казніка на граматычны функцыянальны член — звязку і дэнатацыйны функ-
цыянальны член — іменную частку. Нягледзячы на тое, што гэтыя два члены
розныя па форме, змесце і функцыі, яны ўтвараюць непадзельную дыялек-
тычную цэласнасць. Звязка з‘яўляецца такім жа неабходным кампанентам, як
і іменная частка. Існаванне іменнага выказніка без звязкі немагчыма, бо яна
выражае мадальныя і тэмпаральныя граматычныя катэгорыі, аб‘ядноўвае
дзейнік і выказнік у прэдыкатыўную цэласнасць.

226
 У лінгвістычных працах да звязак прынята адносіць дзеясловы, якія
пазбаўлены рэальнага значэння і абмежаваны граматычнай функцыяй паказ-
чыка іменнай прэдыкацыі. Так, Г. Міш да звязак адносіць być, stać się, zrobić
się, zostać [9]. К. Калас да гэтай групы далучае і pozostać / pozostawać [7]. Пад
паняццем «звязка» мы разумеем словы, якія выражаюць граматычнае значэн-
не часу і ладу і адначасова служаць способам, своеасаблівым «мастом», які
злучае выказнік і дзейнік. Дзеясловы, выступаючы ў функцыі выказніка,
сваімі формамі самі выражаць час, асобу, лад і звязваюцца з дзейнікам не-
пасрэдна, а «звязка» павінна ўжывацца пры тых словах, якія, выступаючы ў
функцыі выказніка, не могуць сваімі формамі выражаць значэнне прэдыка-
тыўнасці і быць непасрэдна звязанымі з дзейнікам. Такімі словамі ў беларус-
кай і польскай мовах з‘яўляюцца імѐны.
Звязачная функцыя «ў чыстым выглядзе» ўласціва толькі слову быць.
Яшчэ В.В. Вінаградаў пісаў, што звязка быць «не глагол, хотя и имеет гла-
гольные формы. Ей чуждо значение действия. Она мыслится вне категории
вида и числа. Все остальные связки представляют собой гибридный тип слов,
совмещающий функции глагола и связки» [3].
У залежнасці ад таго, як разглядаць дзеяслоў-звязку быць: як элемент
глыбіннай ці паверхневай структуры, магчымы дзве трактоўкі. Згодна з пер-
шай, больш пашыранай, звязка быць з‘яўляецца глыбінным элементам, у
форме цяперашняга часу замяняецца эліпсісам (г.зн. нулѐм). Згодна з другой,
гэты дзеяслоў належыць да паверхневай структуры і ўводзіцца ў сказ як фар-
мальны службовы элемент — носьбіт марфем прошлага і будучага часу [1].
Агульныя і адрозныя рысы ў выражэнні звязкі ў беларускай
і польскай мовах
1. Эліпсіс звязкі з‘яўляецца агульнай рысай дзвюх моў, але назіраецца
найчасцей у беларускай мове ў форме цяперашняга часу, а ў польскай мове
толькі ў наступных выпадках:
– пры адмаўленні: To nie sąd boży.
– у пытаннях: Czy to prawda? — Czy to ja dziecko jestem?*.
– у сказах, дзе побач з tо выступае іменная частка ў назоўным склоне:
Taki to już nieszczęśnik.
2. Замест формаў дзеяслова быць у функцыі звязкі ў беларускай і поль-
скай мовах можа ўжывацца займеннік гэты / to. Сказ у такім выпадку буду-
ецца па схеме: Дзейнік + займенік гэты (-а) / to + назоўнік назоўнага склону:
Wiеdza — to potęga. // Веды — гэта сіла. Ужыванне назоўнага склону абу-
моўлена канструкцыйнымі, семантычнымі і стылістычнымі характарысты-

*
Прыклады падаюцца паводле Bykow, W. Jego batalion / W. Bykow. — Warszawa:
Wydawnictwo TPPR ―Współpraca‖, 1985. — 224 s. Przełożył Waldemar Kiwilszo;
Оrzeszkowa, E. Cham / E. Оrzeszkowa — Warszawa: Spółdzielnia Wydawnicza ―Czytelnik‖,
1973. — 225 s.; Быкаў, В. Поўны збор твораў: у 4 т. / В. Быкаў. — Мінск: Мастацкая
літаратура, 1981. — Т. 2; Ажэшка, Э. Аповесці, апавяданні, нарысы / Э. Ажэшка. —
Мінск: Беларускі кнігазбор, 2000; Słownik języka polskiego / Red. nacz. W. Doroszewski.
Warszawa: Wiedza powszechna, 1958. — T. 1.

227
камі. Без выключэнняў назоўны склон выступае ў канструкцыях з указаль-
ным займеннікам to: To jest mój pokój. To jest moja siostra. To są moi synowie.
У сказах такога тыпу дзеяслоў-звязка jest можа быць апушчаны. Паралельна
могуць ужывацца: To jest Warszawa i To Warszawa. To są moi rodzice i To moi
rodzice. Але існуе шэраг абмежаванняў для ўжывання займенніка to ў функ-
цыі звязкі:
1. Тo не ўжываецца ў сказах, дзе іменная частка выражана толькі
назоўнікам: On jest inżynierem, а не On tо inżynier.
2. Тo не ўжываецца ў сказах, дзе дзейнікам з‘яўляецца займеннік ja або
ty. Стылістычна няправільнай будзе канструкцыя Ja to student. Выключэнне
складаюць сказы з адмаўленнем: Ja to nie ty, а ty to nie jа.
3. Займеннікі każdy, nikt, wszyscy не могуць быць дзейнікамі ў кан-
струкцыях са звязкай to незалежна ад кантэксту.
Трэба звярнуць увагу на той факт, што толькі to замест звязкі можа
ўжывацца пры: 1) дзейніку, які выражаны ўласным назоўнікам і іменнай
часткай, якая характарызуе гэты назоўнік: Kowalski to bardzo popularne
nazwisko. Monika to ładne imię. 2) калі іменная частка выражана асабовым
займеннікам: Szymański to ja. Twoi przyjaciele to my.
У граматыках і нарматыўных даведніках выбар формы назоўнага скло-
ну тлумачыцца семантычнай катэгорыяй: уласныя назвы (Jestem Adam. Jest-
em Kowalski); ва ўсіх астатніх выпадках выступае творны склон: Jestem
człowiekiem, Białorusinem, nauczycielem, katolikiem і г.д. Ужыванне канструк-
цый тыпу Ojciec jest Czech, Brat jest fryzjer абумоўлена стылістычна: формы
назоўнага склону з‘яўляюцца характэрнымі для гутарковай мовы.
У беларускай мове звязка ѐсць (форма дзеяслова быць у цяперашнім
часе), як правіла, апускаецца. Яшчэ Я.Ф. Карскі ў сваѐй працы «Белорусы»
пісаў, што «В живой белорусской речи сохранение вспомагательного глагола
с слишком ослабленным материальным значением попадается кое-где лишь в
поэтической народной речи, напр.: я … есьм Мик‡та Игривич <…> даже в
тех редких случаях, где вспомагательный глагол бывает налицо, он встреча-
ется обыкновеннно в форме есть, присоединяемой ко всем лицам. Обыкно-
венно в живой белорусской речи наблюдается особенная склонность к про-
пуску есмь, еси и т.д., вследствие чего связки в настоящем времени не быва-
ет, напр., бусеньки, бусеньки, обђе голюсеньки» [4, с. 344].
Адсутнасць звязкі для польскай мовы з‘яўляецца выключным выпад-
кам, чаго нельга сказаць у дачыненні да беларускай мовы, дзе гэта сістэмная
з‘ява (маецца на ўвазе цяперашні час). Пры эліпсісе злучніка ў дзвюх мовах
выступае назоўны і творны склон. На іх выбар аказваюць уплыў семантыка-
стылістычныя характарыстыкі. У польскай мове звязкі to і być з‘яўляюцца
кантэкстнымі варыянтамі, хаця часам звязка to выражае адносіны, якія нельга
выразіць пры дапамозе звязкі быць. Акрамя таго, звязка jest (форма цяпераш-
няга часу дзеяслова być) можа з‘яўляцца толькі ў канкрэтным кантэксце.
Назоўнік, які выконвае функцыю дзейніка ў сказе са звязкай быць, павінен
адпавядаць аднаму з пунктаў:

228
 1. Назоўнік у функцыі дзейніка з‘яўляецца ўласнай назвай: Warszawa
jest stolicą Polski. ―Kultura‖ jest tygodnikiem.
2. Назоўнік у функцыі дзейніка з‘яўляецца агульнай назвай: Przydawka
jest określeniem rzeczownika. Herbata jest głównym napojem Anglików.
3. Назоўнік у функцыі дзейніка акрэслены прыналежным ці ўказаль-
ным займеннікам, але ў дадзеным сказе можа быць заменены ўласным
назоўнікам [8].
Такім чынам, звязка з‘яўляецца дапаможным членам складанага імен-
нага выказніка, паказчыкам граматычнай функцыі. У саставе складанага
іменнага выказніка ў беларускай і польскай мовах ужываюцца ўсе формы
дзеяслова быць (ѐсць, быў, была, было, былі, будзе, будзем, будзеце, будуць;
jest (-em, -eś, -eśmy, -eście), są, był, była, byli, były, będę, będzie (-eś, -my, -cie),
będą, таксама назіраецца пропуск (нуль) звязкі і замена формаў дзеяслова
быць спалучэннем гэта ѐсць / to jest, to, так званым функтарам атаясамліван-
ня, на выбар якога ўплывае семантычная структура сказа. Паміж звязкай
быць і іменнай часткай узнікаюць адносіны акамадацыі. Эліпсіс звязкі
з‘яўляецца агульнай рысай дзвюх моў, але назіраецца найчасцей у беларус-
кай мове ў форме цяперашняга часу, а ў польскай мове толькі пры адмаўлен-
ні; у пытаннях; у сказах, дзе побач з tо выступае іменная частка ў назоўным
склоне. Замест формаў дзеяслова быць у функцыі звязкі ў беларускай і поль-
скай мовах ужываецца займеннік гэты / to. Ужыванне назоўнага склону абу-
моўлена канструкцыйнымі, семантычнымі і стылістычнымі характарысты-
камі. У польскай мове пры звязцы быць у навуковым стылі іменная частка
ўжываецца ў форме творнага склону, а ў гутарковым стылі — сустракаецца і
назоўны склон, а таксама ў тых выпадках, калі «orzecznik konotuje imiona lub
nazwiska»: Jestem Ewa, Polańska jestem [6, c. 42].
ЛІТАРАТУРА
1. Бархударов, Л.С. К вопросу о поверхностной и глубинной структуре предложе-
ния / Вопросы языкознания, 1973. — №3. — С. 58.
2. Важнік С. Дыстрыбуцыйныя ўласцівасці дзеяслоўнага прэдыката ў беларускай і
польскай мовах: аўтарэф. дыс. … канд. філал. навук: 10.02.01; 10.02.03. — Мінск, 2002. —
С. 8.
3. Виноградов, В.В. Русский язык. — М.; Л., 1947. — С. 475.
4. Карский, Е.Ф. Белорусы: 3 т. Т. 2, кн 2. Язык белорусского народа / коммент.
В.Н. Курцовой. — Минск, 2006.
5. Міхневіч, А. Выбраныя працы // агульн. рэд. С.А. Важніка, уступн. арт-л
В.К. Шчэрбіна. — Мінск, 2006. — С. 89–90.
6. Bobran, M. Składnia polska i rosyjska zdania pojedynczego z orzeczeniem
imiennym. — Rzeszów: Wydawnictwo Wyższej Szkoły Pedagogicznej, 1994.
7. Kallas, K. Formalnogramatyczna klasyfikacja zdań pojedynczych dzisiejszej
polszczyzny pisanej. — Warszawa-Poznań: PWN, 1974.
8. Klebanowska, B. Postać łącznika w orzeczeniu złożonym z orzecznikiem rzeczownym
// Poradnik językowy. — Warszawa, 1976. — № 4. — S. 59.
9. Misz, H. Opis grup syntaktycznych dzisiejszej polszczyzny pisanej. — Bydgoszcz,
1967. — S. 48.
10. Szymański, M. ―Futuralne‖ konstrukcje habere + infinitivus lub jego funkcjonalny
ekwiwalent na pograniczu słowiańsko-bałkańskim // Słowiańskie pogranicza językowe. Zbiór
studiów / pod. Red. K. Handke. — Warszawa, 1992. — S. 167.

229
 В.К. Голубева (Минск, БГУ)
О СМЫСЛОВОЙ ОБЪЕМНОСТИ БЕЗЛИЧНО-ПРЕДИКАТИВНЫХ
НАРЕЧИЙ В ПОЭТИЧЕСКОМ ТЕКСТЕ
Определяя особенности мироощущения Б. Ахмадулиной, характер ее
взаимоотношений с миром, И. Бродский назвал лирику поэта интровертной и
центростремительной [3]. Направленность внимания Б. Ахмадулиной на
внутренний мир лирической героини, стремление точнее отразить ее душев-
ную жизнь, не лишенную противоречий, обусловливает частотность исполь-
зования в поэтических текстах автора безлично-предикативных наречий.
Цель данной статьи — определить круг безлично-предикативных наре-
чий, востребованных в идиостиле Б. Ахмадулиной, выявить контекстуальные
смысловые оттенки этих лексем, а также их возможности в создании семан-
тической объемности поэтических текстов.
Встречающиеся в лирике Б. Ахмадулиной предикативные наречия мо-
гут передавать 1) психическое и физическое состояние лиц / не-лиц; 2) мо-
рально-этические и ценностные оценки автора; 3) состояние природы / окру-
жающей среды; 4) различные модальные значения. В данной статье мы обра-
тимся к лексемам первых трех групп; в силу семантического многообразия
наречий, обслуживающих категорию модальности, они будут рассмотрены в
отдельной работе.
Анализ предикативных наречий с семантикой ‗эмоциональное с о-
стояние‘ показывает, что для поэта характерна эмоциональная полярность.
Чувства и эмоции лирической героини часто противоречивы, они не подда-
ются однозначной интерпретации. С болью воспринимая несовершенства
мира, лирическая героиня все же признает «блаженство бытия». В силу этого
в художественном космосе Б. Ахмадулиной равноправно сосуществуют
смешно и грустно; весело и скучно; вольно и тесно; приятно и мучительно;
легко и трудно; удобно и стыдно… При этом одна и та же наречная лексема
может выражать целый спектр эмоциональных оттенков. Так, частотное у
Б. Ахмадулиной наречие жаль в одном контексте передает глубокое сожале-
ние лирической героини: Всех вместе жаль, а на меня одну — / пускай падут
и буря, и лавина… / <…> / Жаль — челн погиб, и лишь в его обломках / не-
расторжимы наши имена; в другом — светлую ностальгическую грусть:
Мне жаль снегов, мне жаль себя в снегах, / Оки во льду… и полыньи отвер-
стой; в третьем употребляется с оттенком трагической иронии: Жить припу-
стилось вспугнутое сердце, / жаль бедного: так бьется кропотливо.
Чувство страха, выражаемое лексемой страшно, лишено у Б. Ахмаду-
линой онтологического характера. Оно не выступает как безусловно домини-
рующее, а часто вариативно перекликается с другим состоянием. Например:
И слышится в темне: / вдруг вымыслом своим, и только, ты любима? / до-
вольно ли с тебя? не страшно ли тебе? Или: То ли будет, другое… / Я и
знать не хочу — / разобьюсь ли о горе, / или в счастье влечу. / Мне и страш-
но, и весело, / как тому кораблю… Но иногда наречие страшно, включенное
автором в текст, все же вносит в поэтические строки Б. Ахмадулиной налет
230
трагедийности или драматизма. Чаще всего это наблюдается при обозначе-
нии резкого непринятия поэтом законов окружающего мира: И проклял он
[поэт] родимый дом и сад, / сказав: — Как страшно просыпаться утром! /
Как жжется этот раскаленный ад, / который называется уютом!
Позитивное мироощущение лирической героини Б. Ахмадулиной пере-
дают безлично-предикативные наречия хорошо, легко, весело, сладко, прият-
но, радостно… Данные лексемы выражают открытость миру, радость встреч
и общения с людьми: …Сказала вошедшему: «Радость! Люблю! / Хорошо,
что меж нами не быть расстояньям!»; И радостно мне любоваться опять /
лицом ее [циркачки]; Приятно поболтать с негоциантом…
Художественный универсум Б. Ахмадулиной ярко представляет и
группа безлично-предикативных наречий со значением морально -
этической или ценностной оценки фактов / явлений действительности:
справедливо, тщетно, поделом, сподручно... Несмотря на их относительную
немногочисленность в лирике Б. Ахмадулиной, данные лексемы весьма ин-
формативны: с их помощью поэт открыто говорит о своем понимании пове-
денческой нормы, оценивает отступления от нее, высказывает свои предпо-
чтения и т.п. Например, необходимость следования высоким этическим
принципам, этот своеобразный нравственный императив поэта, выражается
безлично-предикативным наречием справедливо в стихотворении «Твой слу-
чай таков, что мужи этих мест и предместий…», посвященном
В. Высоцкому: Не скаредны мы, и сердца разбиваются наши. / Лишь так
справедливо. Ведь если не наши — то чьи же?
С помощью безлично-предикативных наречий Б. Ахмадулина не толь-
ко отражает внутренний мир лирической героини и эксплицирует свои эти-
ческие оценки, но и передает состояние природы и окружающей ср е-
ды. Ср.: Я говорю: — Как здесь туманно… / И я здесь некогда жила.
В некоторых случаях адвербиальные лексемы способны обозначать од-
новременно и состояние природы, и ощущение самой лирической героини.
Так, в контексте: …Я вышла в снег арбатского двора… / и во дворе, недавно
столь пустом, / вдруг от детей светло и тесно стало — наречия светло и
тесно передают как атмосферу мира вокруг, так и состояние самой лириче-
ской героини, включенной в окружающий мир. При таком совместно-
субъектном (двусубъектном) обозначении состояния в наречии актуализиру-
ются качественные оттенки: светло не только указывает на наличие света, но
и приобретает значение ‗радостно, приятно‘.
Актуализация качественных сем в безлично-предикативных наречиях
со значением состояния наблюдается и в следующем контексте: Как холодно
в Эшери и как строго… / Нет никого. Под влиянием качественного оттенка
значения лексемы строго и наречие холодно начинает не только обозначать
физическое состояние окружающей среды, но и создает отрицательный эмо-
циональный фон лирической героини (холодно –‗неуютно, негостеприимно,
невесело‘). Возможность отнесения наречного состояния к двум субъектам
приводит к тому, что герметичность «Я» лирической героини преобразуется
в открытость миру, абсолютное слияние с ним.
231
 В результате появления у безлично-предикативных наречий, наряду с
прямым, переносного значения значительно повышает текстообразующую
роль данных лексем. Например, в контексте: Я вышла в сад, но глушь и рос-
кошь / живут не здесь, а в слове: «сад». / <…> / Просторней слово, чем
окрестность: / в нем хорошо и вольно… — метафорическое употребление
наречия обусловливает его полифункциональность в поэтическом тексте. Во-
первых, наречие выполняет важную конструктивную роль: первоначальная
семантическая «непрозрачность» наречной лексемы становится импульсом
для дальнейшего развития мысли поэта. Во-вторых, наречие выступает свое-
го рода метаязыковым рефлексивом, так как эксплицирует когнитивное и чи-
сто лингвистическое восприятие поэтом слова «сад». Наречная лексема воль-
но указывает на широту культурных ассоциаций, связанных с данным сло-
вом, что подтверждается контекстом стихотворения.
Иногда неожиданные смысловые перспективы открываются в предика-
тивных наречиях при их семантическом взаимодействии с лексемами, обо-
значающими носителя состояния. Например: Умри во мне, как в мире умерла,
/ темно и тесно быть твоей темницей [О М. Цветаевой]. Лирическая геро-
иня в образе темницы испытывает состояние, противоположное должному,
закономерному. Автор выстраивает сложные отношения между лирической
героиней и ее предшественницей. Судьба М. Цветаевой становится предме-
том постоянных размышлений Б. Ахмадулиной — ее лирическая героиня как
бы вбирает в себя гениального поэта. И в то же время безмерная талантли-
вость М. Цветаевой не может не наводить на мысли о собственном поэтиче-
ском предназначении, которые постоянно тревожат лирическую героиню, не
дают ей покоя (отсюда наречия темно и тесно). Так, семантическое «напря-
жение» между состоянием и его носителем обеспечивает, по словам
И. Бродского, «абсолютно сюрреалистическую диалектику образности» [3]
поэтического текста Б. Ахмадулиной.
Безлично-предикативные наречия, в отличие от глаголов, способных
передавать процессуальный динамический признак, выражают статичные
(Т.В. Булыгина) [4], т.е. оформившиеся, окончательно установившиеся со-
стояния. Такая семантическая специфика наречий проявляется при употреб-
лении данных лексем с нулевой связкой и становится очевидной при их про-
тивопоставлении глагольным предикатам в одном контексте: Прошу Тебя,
когда темнеет, / прошу, когда уже темно…
В поэтических текстах Б. Ахмадулиной данное категориальное свой-
ство предикативных наречий оказывается весьма востребованным при обо-
значении непосредственной «включенности» субъектов в состояние, а также
при выражении состояния, которое наступило слишком внезапно и неожи-
данно. Например, в следующих строках: …Надо / спешить, уже темно и
ужинать зовут — наречие темно обозначает состояние как факт, перед ко-
торым поставлены лирические герои и который изменить невозможно. В
большинстве контекстов драматизм ситуации продиктован роковым време-
нем, которое представляется лирическим героям слишком быстротечным.
Поэтому в предложениях с данной семантикой положение дел нередко ре-
232
презентируют предикативные наречия с темпоральным значением. Ср.: Я
знала, что поздно, куда же я денусь / от смерти на сцене…
В отдельных случаях предикативные наречия все же передают проме-
жуточные состояния. Например, в поэтических фрагментах: В тот хрупкий
час, / когда темно, но и светло… — или: Я выхожу. Морозно и тепло. / Мне
говорят, что дело к ледоходу. / Грущу и рада: утром с крыш текло — / я от
воды отламываю воду — Б. Ахмадулина объединяет в однородный ряд без-
лично-предикативные наречия с взаимоисключающей семантикой. Интер-
претация данных состояний как переходных позволяет снять смысловое про-
тиворечие и восстановить семантическое согласование наречных лексем.
Иногда поэт с помощью безлично-предикативных наречий выражает не
только промежуточность, «срединность» состояния, но и направление его
изменения: Пораньше встав, пока темно-светло, / открыв тетрадь, перо
берете в руки / и пишете? / <…> / Нет, у меня — всѐ хуже, всѐ иначе. / Све-
чу истрачу, взор сошлю в окно, / как второгодник, не решив задачи. / Меж
тем в окне уже светло-темно. Это достигается введением в поэтический
текст наречий-композитов не с произвольным, а с фиксированным порядком
следования компонентов. Первый компонент составных наречий выражает
преобладающее в данный момент состояние, второй — «состояние-цель», в
которое стремится преобразоваться начальное состояние. Такое функцио-
нальное назначение наречий становится особенно очевидным при их контек-
стуальном противопоставлении, а также при акцентировании данных смыс-
ловых оттенков словами пока — уже.
Таким образом, безлично-предикативные наречия в полной мере ис-
пользуются Б. Ахмадулиной для передачи тонких нюансов во внутренних
переживаниях лирической героини и состояния окружающего мира. В случа-
ях, когда наречие обозначает состояние лирической героини и природы од-
новременно, подчеркивается их гармоническое слияние. Поэт мастерски ис-
пользует семантический потенциал предикативных наречий для выражения
подтекстового концептуального содержания и для создания колоритного об-
раза. Смысловая объемность поэтических строк достигается за счет 1) упо-
требления качественных наречий во вторичной для них предикативной
функции; 2) контекстуального совмещения в одной лексеме прямого и пере-
носного значений; 3) семантического несоответствия наречия другому наре-
чию в однородном ряду или лексеме, обозначающей носителя состояния;
4) создания индивидуально-авторских наречий-композитов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ахмадулина, Б.А. Сочинения: в 3 т. // Сост. Б. Мессерер. — М., 1997.
2. Ахмадулина, Б.А. Стихотворения // Сост. Б. Мессерер, Т. Алешка; авт. предисл.
и коммент. Т. Алешка. — М., 2008.
3. Бродский, И. Зачем российские поэты? // [Электронный ресурс]: — Режим до-
ступа: http://brodsky.ouc.ru/zachem-rossiyskie-poety.html. — Дата доступа: 17.12.2012.
4. Булыгина, Т.В. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамма-
тики). — М., 1997.

233
 А.В. Гюнтар, В.Я. Елісеева (Мінск, БДУ)
ПРАБЛЕМА ВЫЯЎЛЕННЯ ФАНЕТЫЧНЫХ АСАБЛІВАСЦЯЎ
БЕЛАРУСКАГА ГУТАРКОВАГА МАЎЛЕННЯ
Сѐння беларускае гутарковае маўленне ўсѐ больш актыўна даследуец-
ца. Гэта, па-першае, звязана з праблемай білінгвізму, якая існуе ў нашай
краіне, а па-другое, — з неабходнасцю распрацоўкі сучасных сродкаў абаро-
ны персаналізаванага доступу да інфармацыйных сістэм і стварэння іншых
складаных сістэм капм‘ютарнага аналіза і сінтэза вуснага маўлення на бела-
рускай мове. Аналіз спантанага маўлення носьбітаў беларускай мовы дае
магчымасць убачыць рэальную карціну яе функцыянавання, вызначыць
тэндэнцыі і спрагназаваць далейшы стан. Але вывучэнне гутарковага
маўлення можа служыць і іншым задачам.
Разгляд маўлення асобнага чалавека дае матэрыял для аналізу адхілен-
няў ў вымаўленні гукаў ці іх спалучэнняў у пэўных пазіцыях. Праа-
налізаваўшы памылкі ў маўленні чалавека, часам можна атрымаць пра яго
пэўную інфармацыю, такую, напрыклад, як вобласць ці, нават, раѐн, з якога
паходзіць чалавек. Але на сѐнняшні дзень з‘яўляюцца праблемы, вырашэнне
якіх патрабуе дэтальнага разгляду вуснага маўлення асобы на ўсіх узроўнях
мовы. Так, пры правядзенні крыміналістычнай экспертызы гукапісу, дзе
трэба даць адназначны адказ ці прысутнічае голас пэўнага чалавека на фана-
граме, недастаткова толькі слыхавога ўспрыняцця і параўнання спрэчнай фа-
награмы з узорнай. Аналіз на фанетычным узроўні дае магчымасць выявіць
індывідуалізаваныя прыкметы вымаўлення, якія дазваляюць ідэнтыфікаваць
моўцу.
Безумоўна, працэс даследавання вуснага маўлення па фанаграмах
з‘яўляецца цяжкім і доўгім працэсам. На сѐнняшні дзень няма прымальных
па надзейнасці і дакладнасці аўтаматычных сістэм маўленчага распазнавання
на матэрыяле беларускай мовы. Гэта задача патрабуе свайго вырашэння, але
пачаць над ѐй работу трэба з вызначэння тых паказчыкаў, якія дапамогуць
выявіць агульныя і прыватныя прыкметы.
Такім чынам, праблема выяўлення фанетычных асаблівасцяў беларус-
кага гутарковага маўлення з‘яўляецца актуальнай і патрабуе вырашэння.
Для вырашэння пазначанай праблемы выяўлення фанетычных
асаблівасцяў беларускага гутарковага маўлення неабходна зрабіць наступныя
асноўныя крокі:
1) прааналізаваць сучасны стан беларускага гутарковага маўлення;
2) сабраць і апрацаваць зыходныя матэрыялы для правядзення даслед-
вання, у асноўным у выглядзе аудыязапісаў (фанаграм);
3) саставіць фанетычную карту, у склад якой неабходна ўнесці поўны
спіс фанем сучаснай беларускай мовы як нормы (паводле Беларускай грама-
тыкі 1985 г.);
4) запоўніць табліцу на аснове аналізуемай фанаграмы;
5) апрацаваць вынікі пры дапамозе статыстычных метадаў і камп‘ютар-
ных тэхналогій.
234
 Як пазначана вышэй, для правядзеня даследаванняў бачыцца мэтазгод-
ным стварэнне табліцы (дадатак 1), якая будзе змяшчаць нормы вымаўлення
галосных і зычных гукаў, а таксама некаторыя іх спалучэнні. У гэтай табліцы
будуць фіксавацца выяўленыя адхіленні ад нормы з прыкладамі, а таксама
адзначацца агульная колькасць ужывання па пэўнай пазіцыі, колькасць ужы-
ванняў у адпаведнасці з нормай і колькасць ужыванняў з адхіленнем ад нор-
мы.
Фрагмент табліцы для выяўлення фанетычных асаблівасцяў
беларускага гутарковага маўлення

Колькасць Колькасць
Агульная
ужыванняў ужыванняў
колькасць
Нарматыўнае вымаўленне ў адпавед- з адхілен- Адхіленні, прыклады
ужыван-
насці з нем ад
няў гука
нормай нормы
У словах іншамоўнага па- Вымаўленне [ы]на
ходжання гук [э] не чар- месцы[э]:
гуецца з [а] або [эа],ѐн не ж[ы]тон
губляе сваѐй якасці неза-
лежна ад месца націску і
ад таго, пасля мяккага ці
цвѐрдага зычнага-
знаходзіцца:д[э]по,
мат[э]матыка.
Перад мяккімі зычнымі, Вымаўленне цвѐрдых
акрамя [γ‘], [к‘], [х‘], у свісцячых перад
пачатку слова і на стыку мяккімі зычнымі:
марфем вымаўляюцца [сп‘]іна, а[сп‘]ект.
мяккія свісцячыя [з‘], [с‘]:
[с‘в‘]ята, [с‘п‘]ектр.

Атрыманыя склад і лічбы табліцы дадуць статыстычныя дадзеныя, па-

водле якіх можна будзе пачаць праектаванне прыкладных камп‘ютарных
сістэм рознага прызначэння. Напрыклад, для сістэм крыміналістычнага
аналіза гутаркі пазначаную табліцу можна будзе выкарыстоўваць, каб мець
магчымасць сцвярджаць наяўнасць/адсутнасць голасу пэўнага чалавека ў
аналізуемым запісы гаворкі, ці сказаць, что дадзеных недастаткова для
ідэнтыфікацыі асобы моўцы. Работа з такой табліцай дапаможа ўдасканаліць
працэс аналізу гукапісу і паменшыць час яго правядзення. У сістэмах аўтары-
заванага моўнага доступу магчыма стварэнне і выкарыстанне частковых ана-
лагічных табліц для вызначэння аўтэнтычных характарыстык пэўнай асобы.

235
 О.Е. Елисеева, С.С. Маевский (Минск, БГУ)
ОБЗОР СИСТЕМ ДИСТАНЦИОННОГО ОБУЧЕНИЯ
УКРАИНСКОМУ ЯЗЫКУ
Несмотря на актуальность использования ресурсов сети Интернет в
изучении иностранных языков, в настоящее время наблюдается явно недо-
статочное количество таких ресурсов по языкам славянским и, в частности,
по украинскому языку. В связи с этим, в данной работе предлагается попытка
обзора текущего состояния указанной проблематики. Так как беглый анализ
показал, что полноценных систем дистанционного обучения украинскому
языку практически не существует, мы расширили поиск по различным при-
знакам для выявления всевозможных электронных сетевых ресурсов, содер-
жащих соответствующие учебные материалы.
Источники и принципы поиска электронных ресурсов по украин-
скому языку. Для поиска электронных ресурсов мы воспользовались, преж-
де всего, поисковой системой Google, в которой были использованы следу-
ющие поисковые запросы:
1) портал української мови;
2) українська мова онлайн;
3) українська мова електронний підручник;
4) дистанційне навчання українська мова.
Помимо поисковой системы Google, учитывая тенденции активного
развития социальных сервисов, мы воспользовались системой поиска сооб-
ществ в социальной сети Вконтакте, введя в неѐ запрос «українська мова».
Интересными и полезными, на наш взгляд, оказались следующие сообще-
ства:
1) ♥УКРАЇНСЬКА МОВА♥ [1]
2) УкраЇнська мова[2]
Поиск дополнительных ссылок на ресурсы по украинскому языку мы
проводили также на одном из сайтов, который был найден в процессе поиска
через систему Google, а именно, на лингвистическом портале MOVA.info
(http://www.mova.info).
Классификация электронных ресурсов по украинскому языку. Как
было указано выше, полноценных систем дистанционного обучения украин-
скому языку как иностранному нам найти не удалось. Поэтому было принято
решение рассматривать различные ресурсы, проводя их классификацию. В
результате были выделены следующие группы ресурсов с их краткими ха-
рактеристиками.
Интерактивные ресурсы. К таким ресурсам были отнесены те, на ко-
торых посетителям предоставляется возможность выполнить те или иные
действия по исследованию/изучению языка в интерактивном режиме.
Лінгвістичний портал MOVA.info[3]. Найден с помощью поисковой
системы Google по запросу «портал української мови». Цель лингвистиче-
ского портала: «осуществлять систематическую справочно-информационную
236
работу касательно украинского языка и украинской лингвистики в сети Ин-
тернет». Портал рассчитан как на филологов-специалистов, так и на работни-
ков средств массовой информации, административных работников, учащихся
общеобразовательных школ и колледжей, абитуриентов, а также всех, кто
интересуется украинским языком. На сайте представлено множество самых
разных материалов:
1) Корпус текстов украинского языка с разнообразными возможностя-
ми поиска по нему.
2) Электронный учебник украинского языка с интерактивным тестиро-
ванием, возможностью просмотра сделанных при тестировании ошибок и со-
хранения результатов тестирования на сервере.
3) Сборник статей по речевой культуре.
4) «Читальный зал», содержащий лингвистический журнал (работы
филологов-лингвистов), высказывания известных людей про украинский
язык, лингвистическую библиографию и многое другое.
5) Различные словари («Відкритий словник, Українсько-італійський
словник, Частотні словники, Академічний тлумачний словник української
мови» и т.д.)
6) Лингвистическая игра «Відгадайко» — игра типа «поле чудес»:
пользователю предлагается, выбирая буквы, отгадать слово из той или иной
категории.
Кроме этого, на сайте размещены ссылки на полезные ресурсы: элек-
тронные библиотеки, авторские сайты, украинские поисковые системы, сай-
ты культурных центров и институтов и т.д. На сайте есть форум и «справоч-
ная служба», которой пользователь может задать свой вопрос касательно
языковых трудностей.
Test ZNO 2013 [4]. Сайт предназначен для абитуриентов, желающих
проверить свои знания по учебным предметам. На данном ресурсе можно
найти демонстрационный и тренировочный тесты по украинскому языку и
литературе, составленных из вопросов по разным тематическим блокам со-
гласно программе ЗНО (рус. «Внешнее независимое тестирование»).
Студпортал [5]. На данном сайте размещены различные материалы,
которые могут быть интересны студенту (софт, шпаргалки, тесты и т.д.).
Сайт предоставляет возможность пройти тест по украинскому языку для под-
готовки к ЗНО.
Дистанционное обучение. Данная группа ресурсов найдена с помощью
поисковой системы Google по запросу «дистанційне навчання українська мо-
ва».
Дистанційне навчання [6]. Сайт предоставляет возможности дистан-
ционного обучения школьным предметам, в том числе и украинскому языку
и литературе. Из курса дистанционного обучения в открытом доступе есть
начальный тест на проверку знаний и задания для разных классов.

237
 Урок-Онлайн [7]. На сайте представлены видеоуроки по углубленной
школьной программе. Ресурс специализируется на предоставлении материа-
лов для подготовки к ЗНО. На сайте можно найти видеоуроки по украинско-
му языку, однако они не находятся в открытом доступе.
Электронные учебники.
Електронний підручник з сучасної українськоїмови [8]. Данный
электронный учебник, разработанный Лабораторией компьютерной лингви-
стики Института филологии Киевского национального университета имени
Тараса Шевченко, находится по ссылке, данной на рассмотренном выше сай-
те MOVA.info в разделе «Електронний підручник української мови». На дан-
ный момент учебник содержит хорошо разработанный раздел «Морфоло-
гия». Для лучшего усвоения материала в конце отдельных тем учебника
предлагаются контрольные вопросы и практические задания.
Дополнительные источники информации по украинскому языку. Пор-
тал української мови [9]. Данный сайт найден через систему Google по за-
просу «портал української мови». На сайте представлены правила украинско-
го языка по разделам («Мовознавство», «Фонетика», «Лексика», «Словотво-
рення», «Морфологія» и т.д.), крупные разделы содержат подразделы. На
данном ресурсе доступны тексты диктантов, примерная программа для по-
ступающих в вузы. Для скачивания предлагается программа «Філолог» для
оптимизации работы с сайтом.
Офіційний сайт Української мови [10]. Сайт был найден по ссылке,
данной в описании сообщества http://vk.com/ukrainskamova социальной сети
Вконтакте. На данном ресурсе в структурированном виде представлена ин-
формация об Украине, украинском языке и его истории, а также правила.
Есть форум, украиноязычный чат и раздел «для начинающих» на русском
языке. Также в разделе «Корисне» можно найти уроки, презентации, видео-
материалы по украинскому языку.
Правила Української мови [11]. Ресурс найден по ссылке, данной в
описании сообщества http://vk.com/ukrainskamova социальной сети Вконтак-
те. Сайт представляет собой объѐмный структурированный сборник правил
украинского языка. Правила содержат пояснения, таблицы и примеры. Есть
система поиска по сайту.
Українська мова | Українська філологія [12]. Сайт найден по ссылке,
обнаруженной в одном из обсуждений сообщества http://vk.com/ukrmova со-
циальной сети Вконтакте. На данном ресурсе находятся конспекты уроков
украинского языка, а также дидактические материалы (диктанты, упражне-
ния), которые могут быть полезны преподавателю и разработчикам систем
дистанционного обучения украинскому языку.
Прочие полезные ресурсы.
Інформаційно-пошукова система «Український правопис» [13].
Данная поисковая система представлена лингвистическим порталом
MOVA.info и предназначена для поиска необходимого материала по орфо-
графии применительно к конкретному слову, части слова или словосочета-

238
нию. Для нахождения информации необходимо ввести интересующее слово в
поле для поиска.
Вікісловник [14]. Украиноязычный раздел проекта Wiktionary. Сло-
варная статья содержит описание морфологических и семантических свойств
слова, парадигмы склонения и спряжения, примеры употребления слова и
фразеологические сочетания с ним, а также перевод слова на другие языки.
Заключение. Представленная работа, безусловно, не претендует на
всеобъемлющий обзор электронных ресурсов по украинскому языку. Веро-
ятно, при надлежащем использовании инструментов поиска, в сети Интернет
можно найти множество других полезных материалов для решения задачи
организации дистанционного обучения.
ЛИТЕРАТУРА
1. ♥УКРАЇНСЬКА МОВА♥ [Электронный ресурс]. — Режим доступа:
http://vk.com/ukrmova. — Дата доступа: 12.03.2013.
2. УкраЇнська мова [Электронный ресурс]. — Режим доступа:
http://vk.com/ukrainskamova. — Дата доступа: 12.03.2013.
3. Лінгвістичний портал MOVA.info [Электронный ресурс]. — Режим доступа:
http://www.mova.info. — Дата доступа: 12.03.2013.
4. Test ZNO 2013 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://testzno.com.ua. —
Дата доступа: 12.03.2013.
5. Студпортал [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://studportal.net.ua. —
Дата доступа: 12.03.2013.
6. Дистанційне навчання [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://vin-
distanziyne.at.ua. — Дата доступа: 12.03.2013.
7. Урок-Онлайн [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://urok-
online.com.ua. — Дата доступа: 12.03.2013.
8. Електронний підручник з сучасної української мови [Электронный ресурс]. —
Режим доступа: http://www.linguist.univ.kiev.ua/WINS/pidruchn/index.htm. — Дата доступа:
12.03.2013.
9. Портал української мови [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://pravila-
uk-mova.at.ua. — Дата доступа: 12.03.2013.
10. Офіційний сайт Українськоїмови [Электронный ресурс]. — Режим доступа:
http://ukrainskamova.at.ua. — Дата доступа: 12.03.2013.
11. Правила Української мови [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://ukr-
mova.at.ua. — Дата доступа: 12.03.2013.
12. Українська мова | Українська філологія [Электронный ресурс]. — Режим до-
ступа: http://www.linguistika.com.ua. — Дата доступа: 12.03.2013.
13. Інформаційно-пошукова система «Український правопис» [Электронный ре-
сурс]. — Режим доступа: http://pravopys.kiev.ua. — Дата доступа: 12.03.2013.
14. Вікісловник [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://uk.wiktionary.
org. — Дата доступа: 12.03.2013.

239
 Н.Н. Журавлѐва, О.В. Потапова (Минск, БГУ)
ЯЗЫК И МОДА
Язык, являясь неотъемлемой частью жизни человека, как и все другие
стороны поведения людей, подвержен моде.
Что такое мода? С одной стороны, это житейское понятие, с которым
мы сталкиваемся постоянно, некая сила, с помощью которой распространя-
ются новые представления о красивом, комфортабельном, современном. С
другой стороны, это предмет научного междисциплинарного изучения: мода
интересует философов, психологов, социологов, искусствоведов, культуро-
логов, лингвистов. В западно-европейских странах явление, названное «мо-
дой», выражалось «в следовании определенным правилам одевания, в кон-
кретных поведенческих навыках обращения с различными видами одежды»
[3, с. 7]. В русский язык это слово пришло в XVII в. (Петр I) и распространи-
лось в XVIII веке для обозначения манеры ношения одежды. Само слово
«мода» восходит к лат. modus ‗мера (предмета); правило, предписание; образ,
способ'. В «Современном толковом словаре» издательства «Большая Совет-
ская Энциклопедия» под модой понимается, во-первых, непродолжительное
господство определенного вкуса в какой-либо сфере жизни или культуры. В
отличие от стиля, мода отражает более кратковременные и поверхностные
изменения внешних форм бытовых предметов и художественных произведе-
ний; в узком смысле — смена форм и образцов одежды. Во-вторых, непроч-
ная, быстропроходящая популярность. С. И. Ожегов дает следующее опреде-
ление этому понятию: 1. Совокупность вкусов и взглядов, господствующих в
определѐнной общественной среде в определѐнное, обычно недолгое время.
Войти в моду. Выйти из моды. Дань моде. Одет по последней моде. Мода на
короткую одежду. Ввести в моду новый фасон. 2. мн. ч. Образцы предметов,
отвечающие таким вкусам (обычно об одежде). Журнал мод. 3. Манера пове-
дения, обычай (прост.). Взял моду ругаться. В «Словаре русских синонимов»
приводятся следующие синонимы к слову «мода»: популярность, поветрие,
манера, обычай, обыкновение, привычка, повальное увлечение.
Из приведенных данных можно выделить сущностные черты моды. Без
сомнения, мода — явление социальное, и субъектом, и объектом которого
выступает человек. Мода всегда проявляется в определенной общественной
среде или группе людей и характеризуется непродолжительностью, кратко-
временностью. Как правило, мода связана с изменениями внешних форм и
представляет собой постоянную смену неких культурных образцов (этим она
отличается от обычая, который представляет некий канон и воспроизводится
в неизменном виде). В целом, мода является надежным механизмом социаль-
ной регуляции поведения человека.
Традиционным полем деятельности моды является мир материальных
предметов, вещей как атрибутов социального бытия (одежда, обувь, аксессу-
ары). Однако сегодня она значительно расширила круг своей деятельности за
счет нематериальных объектов (художественные произведения, спектакли,

240
музыка, идеи и даже научные направления). Естественно, язык не остается в
стороне.
Мода в языке и мода на язык. По отношению к языку мода проявляет
себя как минимум в двух плоскостях. Первая из них — это мода в языке.
Речь идет о модных словах и оборотах речи, о модных стилях речевого пове-
дения (мода на свободу, нарушение табу и др.), о модных жанрах, о модных
темах, о современных законодателях языковой моды (интернет, телевидение,
радио), о модных тенденциях в современном речевом этикете, в устном и
письменном общении, о моде и норме и т.д. Каждая из этих тем интересна и
актуальна, о чем говорит большое число публикаций и конференций на эту
тему. В центре нашего внимания сейчас находится вторая плоскость прояв-
ления языковой моды — мода на язык. Она так же изменчива, как мода на
одежду или на обувь. Достаточно вспомнить о роли французского языка и о
моде на все французское в среде русского дворянства в XVIII–XIX вв. или о
моде на английский и китайский языки сегодня. Особое преломление полу-
чает эта тема в ситуации многоязычия, а именно белорусско-русского дву-
язычия в современной Беларуси.
Мода на белорусский язык? Не секрет, что коммуникативный вес
двух государственных языков в Беларуси очень разный. «Современный лите-
ратурный белорусский язык функционирует прежде всего в сфере книжно-
письменной культуры и в национальном движении. Объем коммуникации на
белорусском в указанных сферах значительно превышает его использование
в обиходном, повседневном общении. В городах обиходная устная речь на
литературном белорусском, вне профессиональной деятельности говорящих,
маркирована: в общественных местах она неожиданна, элитарна и иногда
…может носить характер вызова, эпатажа или молодежной легкой агрессии.
Сторонники белорусского, демонстративно общаясь на нем, нередко исполь-
зуют само общение по-белорусски как акт защиты и пропаганды языка» [5, с.
95]. Тем не менее языковая ситуация не стоит на месте, и сегодня мы наблю-
даем некоторые тенденции, которые, по нашему мнению, говорят о моде на
белорусский язык. Она касается, как это ни странно, сферы бизнеса. Речь
идет о возрастающей популярности названий фирм и рекламы на белорус-
ском языке. За последние годы количество белорусскоязычной рекламы воз-
росло, причем это касается не только белорусских компаний, но в первую
очередь представителей мировых брендов. Достаточно вспомнить Samsung
(«Уяві ідэал прыгажосці»), Renault («Для тых, хто заўсѐды перамагае», «Пе-
рамога на тваім баку»), МТС («Прышпільны мабільны»), Welcom («Час
упэўненых»), Gallina Blanca («З першай лыжкі»), Ford («Добры Форд»),
Ceresit («Саманівялѐўныя сумясі для выраўнавання падлогі пад укладанне
пакрыццяў»), Tefal («Без нашых ідэй не абысціся»), Adidas («Найлепшая
абарона супраць поту»). Активно начинают использовать белорусский язык
и некоторые банки. Так, например, многие кредитные программы и типы
вкладов получают собственно белорусские имена: «Дабрабыт», «Спраўная»,
«Кватэрнае рашэнне», «Дбайны гаспадар» (Банк БелВЭБ), «Скарбонка»,
«Шкварка» (Трастбанк). Выходит, что белорусский язык становится трендом
241
в рекламе (в 2010 году был проведен даже первый фестиваль белорусско-
язычной рекламы «Adnak!»). Цель любой рекламы — продать рекламируе-
мый товар. И чем заметнее, креативнее реклама, тем скорее потребитель об-
ратит на нее внимание. В этом отношении совсем не удивляет, что (по при-
знанию секретаря Банка БелВЭБ) клиенты быстрее запоминают белорусские
названия кредитов, в результате чего «кредитный портфель увеличился более
чем в два раза за 2012 год!» [«Комсомольская правда» в Белоруссии»
05.03.2013, c.12]. Оставляя в стороне вопрос экономической эффективности
белорусскоязычной рекламы, зададимся вопросом, может ли она в принципе
содействовать изменению отношения к белорусскому языку? Кажется, на
этот вопрос можно ответить положительно. Во-первых, потому, что реклама
является неотъемлемым сегментом сегодняшней культуры. Во-вторых, по-
тенциальным потребителем такой рекламы часто является молодежь. А
именно эта среда является наиболее отзывчивой на все изменения, происхо-
дящие в социальной среде. Эта мысль прозвучала из уст Олега Трусова: «Ес-
ли сравнить теперешнюю ситуацию с той, которая сложилась в начале
1990-х, на волне возрождения, то могу сказать, что теперь она лучше. Больше
людей разговаривает на родном языке, особенно молодежь. Это становится
модным, престижным. В начале 1990-х белорусский язык ассоциировался с
деревней, а последние годы перевернули эти представления. Сегодня… это
уже язык образованных, интеллигентных людей» [«Наша Нiва» 03.10.2008,
<перевод и выделение наши — Н.Ж., О.П.>] .
Наиболее интересны для анализа случаи, когда лексические белору-
сизмы никак не выделяются в русскоязычном тексте. Например, салон красо-
ты «Раскоша» («С раскошей ты станешь краше») или магазин «Кали ласка».
Понятно, что подобные примеры могут быть продуманным маркетинговым
ходом (так, в 2012 году баскетбольный клуб «Минск-2006», выступающий в
Единой Лиге ВТБ, был переименован в «Цмокі-Мінск»). При этом функцио-
нальная нагрузка осознанного употребления белорусизмов сводится, как пра-
вило, к обозначению белорусских реалий, подчеркиванию их специфики и
колорита, к символизации и к языковой игре. Хотя иногда очевидно, что
идея использовать белорусское название в товарном знаке или в имени про-
дукта не подкрепляется детальным лингвистическим анализом (а иногда, ка-
жется, что создатель названия просто не посмотрел в словарь): детское пита-
ние «Абібок».
Реклама и названия продуктов и товарных знаков — не единственные
сферы, где наблюдается всплеск интереса к белорусскому языку. Определен-
ную роль в поддержке этого интереса играют бесплатные курсы белорусско-
го языка «Мова ці кава». Созданные в конце 2012 года в Москве для живу-
щих там белорусов, они (с февраля 2013 года) пришли и в Минск. Поскольку
желающих посещать эти курсы очень много, чтобы туда попасть, нужна
предварительная запись.
Если действительно возникает мода на белорусский язык, то может ли
она стать двигателем изменений в его положении в современной Беларуси?
Может ли изменится социолингвистическая ситуация в Беларуси, для кото-
242
рой в настоящий момент характерно несбалансированное белорусско-русское
двуязычие? Наверное, может. Пример тому — современный Казахстан. В ав-
густе 2010 г. там была разработана «Госпрограмма функционирования и раз-
вития языков на 2011 — 2020 гг.», одной из задач которой является сформи-
ровать представление о том (через механизм PR-технологий), что «знание ка-
захского языка — это признак успешности, свободы, совершенства и профес-
сионального преимущества». Таким образом, «министерство культуры ре-
шило стать законодателем моды. Моды на язык» [2].
Мода — явление быстро преходящее. Но в то же время мода является
проявлением вкуса — такой стороны речевой культуры, которая в значи-
тельной мере формируется из усвоения общественных норм и традиций [4,
с. 229]. Так как в распространении речевой моды большую роль играют сред-
ства массовой коммуникации, в том числе и язык рекламы, то, возможно,
распространение и пропаганда моды на белорусский язык поможет сформи-
ровать тот общественный вкус, который приведет к тому, что выбор комму-
никации на белорусском языке перестанет быть политическим и эмоцио-
нальным.
ЛИТЕРАТУРА
1. Абрамов, Н. М. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выраже-
ний. — М., 1999.
2. Бисимбаева, Д.: Мода на язык в Казахстане. 17.08.2010 / [Электронный ре-
сурс]. — Режим доступа: http://www.centrasia.ru/news.php?st=1282035360. — Дата досту-
па: 13.03.2913
3. Килошенко, М.И. Психология моды. — СПб., 2001.
4. Костомаров В. Г. Языковой вкус эпохи: Из наблюдений над речевой практикой
масс-медиа. — Спб., 1994.
5. Мячкоўская, Н. Б. Мовы і культура Беларусі. — Мінск, 2008.
6. «Наша Нiва» 03.10.2008. / [Электронный ресурс]. — Режим доступа:
http://nn.by/?c=ar&i=20468. — Дата доступа: 13.03.2913.
7.Ожегов, С. И. Словарь русского языка. — М., 1991.
8. Cовременный толковый словарь. — М., 1997.

И.А. Изместьева (Тольятти)

ИЗ ИСТОРИИ РАЗВИТИЯ ИДЕИ МЕЖСЛОГОВОГО
ПРЕОБРАЗОВАНИЯ ‹Е>О›
Истоки гипотезы умлаутного преобразования ‹е>о› восходят к началу
XIX в. А.Х. Востоков ещѐ в 1808 г. в грамматических примечаниях к книге
И.М. Борна «Краткое руководство к российской словесности» вывел зависи-
мость произношения е от ударения и от последующего мягкого или твѐрдого
слога: «Когда е имея над собой ударение стоит пред какою-либо согласною
последуемою дебелыми гласными: а, о, у, ъ, ы; то всегда произносится как io.
Когда же, хотя и имеет ударение, но стоит пред согласною за которою следу-
ет тонкая е, и, ь, э, ю, я; то всегда как чистое е произносится — без ударения
же всегда как чистое е произносится» [1, с. 2]. Об этом ведѐтся рассуждение
в «Русской грамматике» А.Х. Востокова: «е с ударением произносится как iô,
243
а после ж, ц, ч, ш, щ, как о, в нижеследующих случаях: 1. Когда стоит пред
согласными, за которыми следуют дебелая гласная а, о, у, ы и полугласная ъ;
напр. береза зеленая (берiôза зелiôная), желтый ленъ (жолтый лiôнъ), денекъ
(денiôкъ), кружокъ (вместо кружек), щотка (вместо щетка)…» [12, с. 355–
356] и у Г.П. Павского: «По правилам гласная é должна произноситься за е,
когда в следующем за нею слоге находится мягкая гласная или ь, а за jô, ко-
гда твѐрдая» [10, с. 133].
А.Х. Востоков принадлежал к тому периоду развития лингвистической
науки, когда учѐные различали звуки и буквы непринципиально, и поэтому
его понимание перехода не удовлетворило исследователей русского языка.
Но если данному объяснению придать исторический характер и перенести
его из современного состояния, орфография которого отразила «вчерашний
день» произношения, на более древние этапы развития языка, то мысль о за-
висимости произношения [е] от гласного последующего слога представляет
определѐнный интерес и заслуживает внимания.
А.А. Шахматов отмечает, что Ф.Ф. Фортунатовым было впервые вы-
сказано предположение о звучании общеславянского е как ö в положении пе-
ред слогом с гласной непереднего ряда, и, развивая взгляды Ф.Ф. Фортуна-
това, причину перехода ‹е>о› описывает так: «Изменение е в ö после j и
смягченных согласных явилось в результате диссимиляционного процесса,
задерживавшегося присутствием гласной переднего ряда в следующем за тем
слоге» 13, с. 8.
Идея регрессивной ассимиляции гласных нашла своѐ отражение в ра-
ботах Е.Д. Поливанова [11] и И.Г. Добродомова [3, с. 177–178]. И.Г. Добро-
домов увидел в данном явлении взаимодействие гласных, указав на замести-
тельное продление и лабиализацию гласного [е] под влиянием исчезающего
[ъ] последующего слога. При этом учитывался параллельный процесс разви-
тия нового э из [е] в говорах, лѐгших впоследствии в основу украинского
языка.
С.С. Высотским 2, с. 5–82, В.В. Колесовым [8, с. 14–20], Л.Л. Касат-
киным [5, с. 57–74; 7] и другими исследователями был поднят вопрос о воз-
можном межслоговом влиянии гласных в ряде севернорусских говоров, так
как материал этих говоров показал диалектную черту, оригинальную в типо-
логическом отношении. В описанных учѐными говорах отсутствует противо-
поставление согласных по твѐрдости-мягкости и представлен редкий случай
комбинаторного воздействия со стороны гласного.
Изучая говоры Слободского сельсовета Харовского района и Кожухов-
ского сельсовета Биряковского района Вологодской области, Л.Л. Касаткин
обнаружил, что эти говоры, как и другие вологодские, кировские и соседние
с ними говоры Ярославской, Костромской и Горьковской областей, сохраня-
ют некоторые древние особенности фонетической системы русского языка.
Традиционно переходы [ě>и], [ä>е] объяснялись мягкостью последующего
согласного, но если твѐрдость-мягкость согласного подчинена следующему
гласному, не самостоятельна, позиционно обусловлена, то она не может сама
по себе воздействовать на предшествующий гласный. Процессы [ěи, äе]
244
были вызваны не мягкостью следующего согласного, а следующим гласным
переднего ряда, оба эти изменения — результат уподобления, ассимиляции
гласных в предыдущем соседнем слоге: п‘úл‘и, wм‘úст˙и, с‘úйет, хот‘úл‘и,
кр‘úпц‘е, над‘úйус, w л‘úс‘е, п‘úсн‘и, w·úн·икоw, др·éн·и, гр·éз·и, п‘ет·ú. Пе-
ренос по аналогии произошѐл в словах, в которых после [е] стоял твѐрдый
согласный и уже не было следующего гласного переднего ряда: wзет, за-
топл‘éт, гул‘éт, сет (сядь), м‘ет, остаwл‘éт, загон·éт, нетороп‘éс, прес
(прясть), изм‘éт 6, с. 32–41.
Случаи перехода ‹е>о›, отмеченные Л.Л. Касаткиным, интересны с
точки зрения механизма действия. В этих говорах сохранились древние усло-
вия преобразований [ě>и, ä>е] перед слогами с бывшей переднерядной огла-
совкой, [е>о] перед слогами с гласными заднего ряда и механизм действия —
межслоговая регрессивная ассимиляция гласных по ряду.
Отмечаем аллофонное изменение по признаку нерелевантному для
данной системы; перед твѐрдыми слогами или в конечном ударном слоге фо-
нема ‹е› получают лабиализацию:
1) становится дифтонгом [е†о], перед [е†о] согласные «ведут себя» так
же, как перед [е]: они полумягкие − поwед·е†о‘т, ид·е†о‘т, т·е†о‘мнайа,
т·е†о‘ркой, пр‘ид·е†о‘т, од·е†о‘жа, забер·е†о‘м, вд·е†о‘рнуlа, ид·е†о‘ш,
оз·е†о‘ра, намн·е†о‘ш, пойд·е†о‘т, дн·е†ом; перед [е†о] мягкие согласные
встречаются гораздо реже − кост‘е†о‘р, ид‘е†о‘т, ден‘е†о‘к, бр‘е†о‘wна,
сер‘е†о‘тка, в‘е†о‘дра, нап‘ек‘е†о‘т, хм‘ел‘к‘е†о‘м. «Современные диалект-
ные данные позволяют высказать предположение, что в древнерусском языке
некоторые гласные фонемы реализовались дифтонгами. Так фонемы ‹э, w, е,
о› могут быть представлены дифтонгами [и†е, у†о, е†и, о†у] во многих со-
временных архаических говорах. В севернорусских говорах, не развивших
противопоставление согласных по твѐрдости-мягкости и сохранивших про-
тивопоставление гласных по ряду, на месте фонем ‹а˜, о˜, у˜› выступают ди-
фтонги [е†а, е†о, и†у]. В архаических южнорусских говорах на месте ‹а, о, у›
после мягких согласных произносятся дифтонги [и†а, и†о, и†у]. История
русского вокализма связана с монофтонгизацией дифтонгов, начавшейся ещѐ
в праславянский период и не закончившейся в некоторых русских говорах и
до сих пор» [7, с. 41];
2) дифтонгоидом [ео]: мат·еóрой, раст·еóт, мет·еóш, з·еóрнышком,
намн·еóм, пр‘ед‘еóм, пройд‘еóт, wес‘еólо, ст‘еóкlа, спл‘ет‘еóм, мн‘еош, гн‘еот,
убер‘еóт, ов‘еóс, тр‘еóшник, тоўк‘еóм, сек‘еóш (перед [ео] случаев с мягкими
согласными больше);
3) монофтонгом [о]: в‘ер·ет‘óна, придет‘ó, дад‘ит‘ó, д‘он, wд‘óрнут,
ид‘óш, д‘óсны, с‘óстры, гн‘óзда, за н‘ой (перед [о] почти исключительно
произносятся мягкие согласные), тогда как перед мягкими слогами такой ла-
биализации не происходит: т‘е†о‘тка — т‘éт‘а, с‘е†о‘ло — с‘ел‘é [5, с. 57–
74; 6, с. 24–25].
В описанных Л.Л. Касаткиным говорах имеется различие по ряду, раз-
личие гласных по лабиализованности-нелабиализованности не наблюдается.
Новые звуки [е†о], [ео], [ö] и исконный [о] продолжают выступать как пред-
245
ставители разных фонем, в положении перед твѐрдым слогом [е†о], [ео], [ö]
являются аллофонами фонемы ‹е› — клад·е†о‘м, раст·еот, бер‘óзу. Конвер-
генции не происходит, потому что всѐ зависит от того, какой признак систе-
мы является признаком различения, то есть фонемным. До падения ‹ь› и ‹ъ›,
развития противопоставления согласных по твѐрдости-мягкости и дефоноло-
гизации зоны образования фонемным был признак ряда у гласных. Этот при-
знак остался таковым и для тех говоров, в которых сохранялись древние осо-
бенности фонологической системы (при отсутствии противопоставления со-
гласных по твѐрдости-мягкости отмечается аллофонное изменение [е>ö]). В
результате разложения силлабемы возникает избыточное дублирование при-
знака диезности, а это может привести к двум изменениям былой консонант-
но-вокалической системы: «Если признак диезности сохраняли гласные, то
согласные нейтрализовались, категория твѐрдости-мягкости у них не разви-
валась, а следовательно, перехода гласного переднего ряда в задний ряд не
произошло» 9, с. 156. В переходе участвует недифференциальный реле-
вантный признак и соответственно отсутствует выравнивание форм по пара-
дигме. Поэтому отмечается расхождение в составе фонем разных словоформ
одного и того же слова, обобщение по признаку лабиализации фонемы ‹о› не
происходит, так как только дифференциальный признак способен произво-
дить выравнивание по аналогии. Как подчѐркивает Л.Л. Касаткин, в системе
корочуновского говора Слободского сельсовета Харовского района наряду с
дифференциальными признаками передний-непередний ряд возникают диф-
ференциальные признаки твѐрдость-мягкость согласных. Развитие мягкости
согласных перед [о] связано с монофтонгизацией дифтонга [е†о], а измене-
ние [е†о] в [‘о] вызывается тем, что начальная фаза дифтонга уже осознаѐтся
как признак согласного — его мягкость 7, с. 28.
Материалы об изменении ‹е› в говорах Слободского сельсовета Харов-
ского района и Кожуховского сельсовета Биряковского района Вологодской
области служат важным источником для исторической реконструкции фоне-
мы ‹е›. В описанном говоре отмечен процесс дивергенции старой фонемы ‹е›
на аллофоны: 1) [ö] и переходные звуки типа [е†о], [ео], [ое] перед твѐрдыми
слогами и 2) [ê] и [е†и], [еи] перед палатализованными или палатальными
слогами. С формированием противопоставления согласных по твѐрдости-
мягкости в этой системе появляется возможность для процесса конверген-
ции, слияния аллофонов фонемы ‹е› с ‹о› и ‹ě›. Материал корочуновского го-
вора свидетельствует о переходном и заключительном этапах изменения фо-
немы ‹е›.
Анализ диалектного материала подтверждает, с одной стороны, опи-
санный в середине XIX века механизм изменения ‹е>о›, с другой стороны, и
наши выводы о том, что в результате дивергентно-конвергентных преобразо-
ваний ‹е>о› и ‹е>ě› старая фонема ‹е› потеряла свою фонематическую само-
стоятельность [4, с. 126-131].
ЛИТЕРАТУРА
1. Борн, И.М. Краткое руководство к российской словесности. − СПб., 1808. —
С. 2.

246
 2. Высотский, С.С. Определение состава гласных фонем в связи с качеством звуков
в севернорусских говорах / Очерки по фонетике севернорусских говоров. − М., 1967. —
С. 5–82.
3. Добродомов, И.Г. О переходах е в о в русском языке / Проблемы общего и рус-
ского языкознания. − М., 1972. — С. 172-181.
4. Изместьева, И.А. К вопросу о судьбе <е> в русском языке // Вестник Минского
государственного лингвистического университета. Серия 1 «Филология». — Минск,
2012. — № 2(57). — С. 126–131.
5. Касаткин, Л.Л. Гласные одного вологодского говора, не знающие противопо-
ставления согласных по твѐрдости-мягкости / Исследования по русской диалектологии. −
М., 1973. — С. 57-74.
6. Касаткин, Л.Л. Русский диалектный консонантизм как источник истории русско-
го языка. Пособие по спецкурсу. − М., 1984.
7. Касаткин, Л.Л. Одна из тенденций развития фонетики русского языка // Вопросы
языкознания. − М., 1989. — № 6. — С. 39–45.
8. Колесов, В.В. Функциональная система вокализма в традиционных северновели-
корусских говорах / Вопросы изучения севернорусских говоров и памятников письменно-
сти. Материалы к межвузовской научной конференции. − Череповец, 1970. — С. 14–20.
9. Котельников, В.К. Причины и механизм перехода е в о // Фонология. − Тамбов,
1982. — С. 138–158.
10. Павский, Г.П. Филологические наблюдения над составом русского языка. Пер-
вое рассуждение. − СПб., 1841. — С. 133.
11. Поливанов, Е.Д. Причины происхождения Umlaut‘a // Сборник Туркестанского
восточного института в честь проф. А.Э. Шмидта. − Ташкент, 1923. — С. 120–123.
12. Русская грамматика Александра Востокова, по начертанию его же сокращенной
грамматики полнее изложенная. − СПб., 1831. — С. 355–356.
13. Шахматов, А.А. Очерк древнейшего периода истории русского языка // Энцик-
лопедия славянской филологии. Вып. 1, ч. 2. − Пг., 1915.

О.А. Климкович (Витебск, Беларусь)

ФОРМУЛЫ В ОФОРМЛЯЮЩЕЙ ЧАСТИ СТАРОРУССКИХ
И СТАРОБЕЛОРУССКИХ АКТОВ XIV–XVI ВВ.
Для вербализации смысловых единиц актов использовались формулы,
устойчивые и свободные сочетания. Под формулой мы понимаем лексико-
синтаксическую единицу, постоянно повторяющуюся в определенной тек-
стовой позиции, служащую для вербализации типичной информации и ха-
рактеризующуюся фразеологической, метафорической, метонимической или
терминологической обусловленностью составляющих лексем.
Функции формул в оформляющей и содержательной части актов раз-
личны. В зачине с их помощью констатировалась законность и правомер-
ность совершаемых действий. В концовке — удостоверялась юридическая
сила акта. В содержательной части закреплялись юридические понятия, ко-
торые имели сквозное значение для стиля актов.
В зачинах старорусских и старобелорусских актов констатация закон-
ности фиксируемых распоряжений осуществляется с помощью формул, ука-

247
зывающих на сакрализацию содержания акта, на дееспособность адресанта и
добровольность его действий, на широкую адресацию текста.
Для сакрализации содержания акта в духовных грамотах использова-
лась формула во имя отца и сына и святаго духа. В московских духовных
грамотах с XVI в. она распространялась за счет появления оборота святыя,
живоначальныя Троици: во имя святыя и живоначяльныя троицы отца и
сына и святого духа (АФЗХ, II, №265, 1556–1567, с.269). В духовных грамо-
тах ВКЛ к концу XVI в. употреблялись различные формулы: во им" Wтца и
Сына и СветогоДuха. Амин (ТБ, № 48, 1597, с. 253); во им" Бога в Троицы
Единого (ТБ, № 35, 1591, с. 187).
В духовных грамотах ВКЛ использовались также формулы с глаголом
станься и существительными память, речь: в име Wтъца и Сына и Светого
Дuха Светое Живоначалное Нерозьдилимое Троицы. Аминъ. Станъсе ку
вечьнои речы (ТБ, №34, 1559, с. 183); во им" Wтца и Сына и Светог(о) Дuха,
станьсе ку вечно и памети. Амин (ТБ, №114, 1598, с. 530). С XIV в. сакраль-
ные формулы встречаются в отдельных старобелорусских жалованных гра-
мотах в кратких вариантах: во имя Божое, станься (АВК, V, № 465, 1388,
с.133); во имя всесил(ь)ного бога, амин(ь) (ПГ, II, № 266, 1506, с.212); во имя
бож(ь)е амин(ъ) (ПГ, III, № 286, 1508, с. 26).
Для указания дееспособности завещателя использовались формулы,
подчеркивающие духовное и физическое здоровье адресанта и указывающие
на то, что акт был составлен перед его смертью. В старорусских актах функ-
ционировала формула своимъ целымъ умомъ и розумомъ,в которой слова ра-
зумъ / розумъ приобретали фразеологизированное значение ᾿отдавая отчет в
своих действиях᾿. В московских духовных грамотах, составленных от имени
князей, указанная формула совмещалась с формулой в ъ своемъ здоровье в
значении ᾿в хорошем состоянии здоровья, не будучи больным᾿(СРЯ, 5, с.
365), подчеркивающей правомочность всех отдаваемых распоряжений. В
старобелорусских духовных использовались формулы при добромъ розуме и
зу полное памети, зъ досконалой памяти, зъ доброй памяти, своимъ це-
лымъумомъ,будучи доброго и целого розуму и зуполное памети и др.: атакъ"
… ижь не з жадного примушен" а ни з людское намовы, wдно по до[б]рои
воли свое и, будuчи доброго и целого розуму и зuполноепамети, наперед-
порuчаю … (ТБ, №105, 1594, с. 490).
В старорусских актах ссылка на время написания акта вербализовыва-
лась формулами отходя сего свhта, при своемъ животh. Формула при
своемъживотh в значении ᾿при жизни᾿ (Срезн., I, 868)распространена в нов-
городских духовных грамотах: … списахъ рукописанiе при своемъ животh
(ГВНП, № 120, не позднее 1471, с. 177) с XIV–XV вв. С середины XV в. за-
фиксированы случаи совмещения этой формулы с формулой отходя сего
свhта в значении ᾿уходя из земной жизни‘(Срезн., III, 297): пишу сие руко-
писание при своемъ животh, отходя свhта сего (ГВНП, № 210, середина
XV в., с. 237);или с формулой своимъ цhлымъ умомъ. В отдельных старобе-
лорусских актах функционировали формулы передъ часомъ за живота, зъ

248
сего света сходечы, лежучи на смертельной постели: иж будучи " тепе-
решнего часу wт Г(о)с(по)да Б(о)га навежоныи хоробою, лежучи на смер-
тельнои постели, пишу се с мои тестаменътъ (ТБ, № 39, 1595, с. 212).
Абсолютная добровольность создания акта вербализовывалась форму-
лой никимъ / ничимъ не нуженъ в значении ᾿без принуждения᾿(Срезн., II,
472): пишу гра[моту душе]вную, ничим же не нуженъ (ДДГ, № 4, около
1358, с. 15), которая использовалась в московских духовных грамотах, со-
ставленных от имени великих князей. В новгородских актах подобные фор-
мулы не функционировали, а в старобелорусских актах они распространены
как в духовных, так и в купчих грамотах. В духовных грамотах ВКЛ функци-
онировали формулы с существительными прымушенье, намовенье, намо-
ва, сочетанием по своей доброй воли: ижъя не зъ жадного прымuшень", ани
з намовы людское, только самъ по своеи доброи воли … даю и дарuю
малъжонце своеи … (ТБ, №22, 1590, с. 125).
В купчих грамотах ВКЛ добровольность создания акта вербализовыва-
лась формулой добровольнымъ вечистымъ листомъ / записомъ: … вызна-
ваю и чиню сам на себе симъ моимъ продажнимъ листомъ добровольнимъ
вечистимъ записомъ (НИАБ, 1598, ф. 1751, оп.1, д. 3, л. 186).
Формулы, подчеркивающие широкую адресацию актовых текстов, ха-
рактерны для актов ВКЛ: чинимъ знаменито; вызнаваемъ симъ нашимъ ли-
стомъ; ознаймуемъ симъ нашимъ реестромъ, всимъ вобецъ и кождому зо-
собно. Предположительно, они заимствованы из западноевропейских канце-
лярий, по мнению А. Золтана, через посредство польского языка, о чем сви-
детельствует употребление «слова лист ᾿грамота‘ в начальной формуле при
употреблении древнерусского эквивалента грамота» [1, с. 14]. Глагол чинити
в сочетании с наречиями знаменито, знакомите приобретает фразеологизи-
рованное значение ᾿извещать, давать знать, объявлять‘ (Срезн., III, 1518). В
таком значении глагол чинити отмечается только в актах ВКЛ. Диахрониче-
ский сдвиг в развитии указанных формул был обусловлен доминированием с
XVI в. вместо сочетания чинити знаменито глаголов вызнавати, ознаймо-
вати.
В концовках старорусских и старобелорусских актов с помощью фор-
мул удостоверяется юридическая сила документа. Для реализации этой
функции формулы используются при указании юридического закрепления
акта и именовании свидетелей. В актах ВКЛ и в единичных купчих грамотах
НК функционировала формула а на то люди добрые, в составе которой соче-
тание люди добрые имеет фразеологизированное значение ᾿свидетели‘
(Срезн., II, 93): а на то люди добрыи: Олфереи Семеновъ, Василеи Макарь-
евъ, Фотhи Турбасовъ (ГВНП, №302, 1459–1469, с. 298), при этом «лексема
добрый в общеупотребительном смысле соотносится в юридическом контек-
сте с микросемой «надежный» [4, с. 121]. В московских купчих грамотах и в
большинстве новгородских актов в соответствующей текстовой позиции
употреблялось терминологизированное сочетание а на то послухи: а на то
послухи с обh половhнh …... (ГВНП, № 286, 1419–1420, с. 289). До середины
XVв. «послухи лишь упоминаются в качестве свидетелей сделки, а не самого

249
акта» [3, с. 116], со второй половины XVв. они запечатывают грамоту и при-
лагают руку. Этот процесс отражается в формулах руку приложити (ВКМ),
руку подписати (ВКЛ), которые имели значение ᾿поставить свою подпись,
подписаться‘ и представляли собой «необходимый штамп делового языка»
[2, с.66].
Для указания на юридическое закрепление акта в новгородских актах
XV в. использовались формулы с глаголом сидети в значении
᾿присутствовать в качестве официального лица‘(СРЯ, 24, с. 130): а у грамо-
ты духовной сиделъ; с глаголом стояти: стояти у печати в значении
᾿присутствовать᾿ (Срезн., III, 528), стояти в свое место: А у печати сто-
ялъРоманъ … (ГВНП, № 179, середина XV в., с. 218).
Локальные отличия в стилистической организации исследованных тек-
стов обусловлены тем, что степень представленности формул в зачинах и
концовках актов ВКЛ значительно шире, чем в московских и новгородских
документах.
В то же время купчие, духовные и жалованные ВКЛ характеризуются
единообразием использованных формул, в отличие от старорусских грамот, в
которых обнаруживается закрепленность формулы за определенным жанром.
Например, при указании свидетелей в актах ВКЛ используется формула а на
то люди добрые, в то время как старорусские грамоты фиксируют целый
набор формул: а у грамоты сиделъ (духовные), а у печати стоялъ (купчие), а
на то послухи (духовные, купчие), а на то люди добрые (купчие).
Каждый жанр актовых документов характеризуется превалированием
формул определенной тематической группы, что и определяет его лексиче-
скую жанровую специфику.
Список условных обозначений
АВК — Акты, издаваемые Коммиссiею, высочайше учрежденною для разбора
древнихъ актовъ въ Вильнh: в 39 т. — Вильна: Тип. А.К. Киркора, 1865–1915. – Т. 5: Акты
Брестскаго и Гродненскаго гродскихъ судовъ, съ присовокупленіемъ привилегій на земле-
владhніе въ Брестской и Кобринской экономіяхъ: [1388–1783 гг.] / предисл. С. Шолкови-
ча. — 1871. — 513 с.
АФЗХ — Акты феодального землевладения и хозяйства XIV–XVI веков: в 3 ч. /
Акад. наук СССР, Ин-т истории; редкол.: С.В. Бахрушин (отв. ред.) [и др.]. — М. : Изд-во
Акад. наук СССР, 1951–1961. — 3 ч.
ВКЛ — Великое княжество Литовское
ВКМ — Великое княжество Московское
ГВНП — Грамоты Великого Новгорода и Пскова: сборник / Акад. наук СССР, Ин-т
истории; под ред. С.Н. Валка. — М.; Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1949. — 407 с.
ДДГ — Духовные и договорные грамоты великих и удельных князейXIV–XVI вв. /
Акад. наук СССР, Ин-т истории; редкол.: С.В. Бахрушин (отв. ред.) [и др.]. — М.; Л.: Изд-
во Акад. наук СССР, 1950. — 587 с.
НИАБ — Национальный исторический архив Беларуси.
НК — Новгородское княжество
ПГ– Полоцкие грамоты XIII — начала XVI веков : вып. 1– 3 / Акад. наук СССР, Ин-
т истории ; сост.А.Л. Хорошкевич. — М. : Ин-т истории Акад. наук СССР, 1977–1980. —
Вып. 1. — 1977. — 228 с.; Вып. 2. — 1978. — 219 с.; Вып. 3. — 1980. — 214 с.
СРЯ — Словарь русского языка XI–XVII вв.: вып. 1–27 / Рос. акад. наук, Ин-т рус.
яз.; редкол.: С.Г. Бархударов (отв. ред.) [и др.].– М.: Наука, 1975–2006. — 27 вып.

250
 Срезн. — Срезневский, И.И. Матерiалы для словаря древне-русскаго языка по
письменнымъ памятникамъ: в 3 т. / И.И. Срезневский. — СПб.: Отд-нiе рус.яз. и
словесности Императ. акад. наукъ, 1893–1912. — 3 т.
ТБ — Тастаменты шляхты і мяшчанБеларусі другой паловы XVI ст. (з актавых кніг
Нацыянальнага гістарычнага архіва Беларусі) / склад.: А.Ф. Аляксандрава, В.У. Бабкова,
І.М. Бобер; Нац. гіст. архіў Беларусі. — Мінск: Беларус. энцыкл. імя П. Броўкі, 2012. —
736 с. .
ЛИТЕРАТУРА
1. Золтан, А. Западно-великорусские языковые контакты в области лексики XV ве-
ка: дис. … канд. филол. наук: 10.02.01. — М., 1984.
2. Костючук, Л.Я. Псковская фразеология в ее прошлом и настоящем (в связи с об-
щими вопросами фразеологии). — Л., 1983.
3. Лаппо-Данилевский, А.С. Очерк русской дипломатики частных актов / подгот.
текста А.И. Андреева; с испр. и доп. Е.А. Ростовцева. — СПб., 2007.
4. Никитин, О.В. Деловая письменность в истории русского языка (XI–XVIII вв.):
дис. … д-ра филол. наук: 10.02.01. — М., 2004.

О.И. Коваленко (Минск, БГМУ)

МЕДИЦИНСКАЯ КЛИНИЧЕСКАЯ ТЕРМИНОЛОГИЯ
В ТЕОРИИ НОМИНАЦИИ
Изучение средств и способов называния отдельных элементов действи-
тельности — важнейшее направление исследований в рамках современной
антропоцентрической лингвистической парадигмы. Тем более если объектом
ономасиологического анализа выступает та или иная терминологическая си-
стема, в нашем случае — медицинская клиническая терминология. Под кли-
нической терминологией мы понимаем номинации болезней и их симптомов,
синдромов, патологических процессов. На основе анализа вышеназванной
терминосистемы мы попытались выявить специфические особенности меди-
цинской клинической терминологии с точки зрения теории номинации. Вот
некоторые из них:
1) Медицинская клиническая терминология представляет собой с точки
зрения осуществления ею номинативной функции особый тип, с одной сто-
роны, лексем терминов, а с другой стороны, так называемых «народных»
наименований. Это способ наивной и научной категоризации окружающего
мира и его репрезентации в языковых единицах. При этом существующие
термины представляют собой стройную систему наименований, объективи-
рующих научную языковую картину мира, а так называемые «народные»
названия болезней человека, патологических процессов и т. п. позволяют су-
дить о наивной языковой картине мира носителей языка. Проиллюстрируем
это положение. В настоящее время для обозначения одного из видов рас-
стройства сна встречаем термины «лунатизм» и «сомнамбулизм». При этом
«лунатизм» является народным наименованием, в то время как другой тер-
мин мы встречаем в «Международной статистической классификации болез-
ней и проблем, связанных со здоровьем, десятого пересмотра» [3]. Очевидно,
что в основу наименования «лунатизм» положены наивные представления
251
людей о том, что данное расстройство сна вызвано влиянием, которое оказы-
вает на человека полная луна. Термин же «сомнамбулизм» восходит к латин-
скому «somnus» — «хожу, брожу» и сигнализирует о проявлении, симптоме
данного заболевания, что не противоречит научной картине мира.
2) Номинативная функция реализуется у медицинского клинического
термина не просто в назывании различных явлений действительности (болез-
ней, синдромов, симптомов и т. п.), а в именовании именно специальных по-
нятий об этих явлениях. «Язык обозначает не сами предметы, а понятия, ко-
торые дух независимо от них образует в процессе языкотворчества» [1]. Для
иллюстрации сказанного приведѐм следующий пример: термин «истерия»
восходит к греческому «hystera» — «матка», поскольку древнегреческие вра-
чи связывали возникновение истерии с нарушениями функций матки, с еѐ
смещением. В настоящее время этиология данного заболевания определяется
действием внешнего фактора, травмирующего психику или косвенно еѐ
ослабляющего.
Нередко по мере углубления и расширения знаний о природе и течении
болезни появляется и новый термин для еѐ обозначения, например: болезнь
мраморная — остеопетроз врождѐнный, хлороз ранний.
3) Анализ медицинских клинических терминов показывает, что в осно-
ву именования болезней, синдромов, симптомов могут быть положены сле-
дующие критерии:
1. Орган, подвергшийся поражению (грудница, дерматоз);
2. Патологический процесс, которым характеризуется заболевание
(некроз, дискинезия);
3. Причина болезни (флюороз, алюминоз, станноз, гельминтоз, болезнь
грязных рук);
4. Место: а) название места, работа в котором вызывает болезнь (ам-
барная болезнь); б) название места, где впервые было обнаружено данное за-
болевание или где оно возникло (болезнь из Галлии); в) название места, где
болезнь или вид болезни получил наиболее широкое распространение (лихо-
радка волынская);
5. Лицо: а) фамилия учѐного, открывшего данную нозологическую
единицу (синдром Альфиди, болезнь Альцгеймера, болезнь Кавасаки); б) фа-
милия первого пациента — носителя данного заболевания (болезнь Харт-
напа); в) имя мифологического или литературного героя, который обладал
качествами, сходными с признаками данного заболевания (синдром Робина
Гуда, синдром Мюнхгаузена); г) название лица по роду деятельности — пред-
ставители этой профессии подвержены данному заболеванию (болезнь тре-
пальщиков льна, лѐгкое птицевода, лѐгкое фермера);
6. Внешний признак болезни (цирроз, альбинизм, цианоз, крапивница,
творожистый некроз, краснуха, волчья пасть, бронзовая болезнь).
Таким образом, основу именования медицинских понятий составляют
ономасиологические категории процессуальности, предметности, признако-
вости, локативности.

252
 При этом следует заметить, что в основе народных наименований бо-
лезней чаще лежат ономасиологические категории признаковости и процес-
суальности, в то время как в основе терминологических наименований —
ономасиологические категории процессуальности и предметности.
1) В исследуемой терминосистеме наряду с заимствованными наиме-
нованиями болезней существуют исконно русские названия. Например, ту-
беркулѐз и чахотка, мастит и грудница, дифтерия и понос (мыт), астма и
одышка, геморрой и почечуй, артралгия и ломота. Однако, несмотря на это в
настоящее время (в отличие от XIVIII века, когда в основном использовалась
исконно русская терминологическая лексика [4]) наблюдается постоянная
тенденция к применению интернационального фонда терминов греко-
латинского происхождения. Возможно, это связано с тем, что вхождение гре-
ко-латинских терминов в национальные терминологические системы сопро-
вождается процессом их демотивации, стиранием метафор, ослаблением
смысловых связей с этимонами, что снимает полисемию и позволяет более
строго выполнzть требования однозначности и упорядочения терминологии.
2) Подъязык современной терминосистемы «Медицинская клиническая
терминология» отдаѐт предпочтение в основном способам расчленѐнной но-
минации (синтаксическому способу, словосложению). Они обеспечивают
наиболее точную и эксплицитную передачу сложного содержания обознача-
емых понятий (тропическая спастическая параплегия, острый диссеминиро-
ванный энцефалит, спастическая кривошея, постэнцефалитный паркинсо-
низм), а также их гипо-гиперонимических отношений с другими понятиями
той же области (бубонная чума, целлюлярнокожная чума, легочная чума,
септическая чума). Поливербальные термины составляют не менее половины
от общего количества наименований болезней. При этом структура термина
чаще характеризуется монокомпонентностью, если термин раннего проис-
хождения, и поликомпонентностью, если он относbтся к более позднему пе-
риоду.
3) В формальной структуре большинства производных медицинских
клинических терминов реализуется строго определѐнный набор типовых сло-
вообразовательных элементов и значений, что позволяет говорить об их бо-
лее высокой системности по сравнению с общеупотребительной лексикой.
Аффикс в составе медицинского термина — не просто аффикс. Он выражает
номинативную функцию. В клинической терминологической системе проис-
ходит специализация значения аффикса, закрепление за ним одного опреде-
лѐнного значения.
Так, модель с суффиксом -ит- в медицинской терминологии является
продуктивной и служит для образования терминов, называющих воспали-
тельные процессы (синусит, гайморит, бронхит, гастрит, трахеит). Этот
же суффикс -ит- в других отраслевых терминологиях используется при про-
изводстве слов совсем иной семантики, а в общелитературном языке он не-
продуктивен. А. А. Зализняк в «Грамматическом словаре русского языка» [2]
приводит 360 слов, оканчивающихся на -ит- , из них 75 слов — медицинские
термины. Суффикс -оз- используется только для образования медицинских
253
терминов и указывает на «патологический процесс» (флюороз), «патологиче-
ское состояние» (ацидоз), «невосполительное заболевание» (гельминтоз, зо-
оноз, баритоз). При помощи суффикса -ом- образуются термины, называю-
щие опухоли (меланома, мезотелиома, лимфосаркома).
ЛИТЕРАТУРА
1. Гумбольдт, В. О различии строения человеческих языков и его влиянии на
духовное развитие человеческого рода. Электронный ресурс. — Режим доступа:
http: //destructioen.narod.ru/ gumboldt_ctrojenye_jasykov.htm. — Дата доступа: 06.03.2013.
2. Зализняк, А. А. Грамматический словарь русского языка: Словоизменение: ок.
110 000 слов. — М., 2003.
3. Международная статистическая классификация болезней и проблем, связанных
со здоровьем, десятого пересмотра. Электронный ресурс. — Режим доступа:
http: //www.mkb10.ru. — Дата доступа: 14.03.2013.
4. Романов, Н.А. Лексико-семантические особенности русской медицинской
терминологии XVIII века / Клиническая медицина. — 2001. — Том 79, № 10. — С. 78–79.

Л.А. Козловская (Минск, БГУ)

К ВОПРОСУ О ЯЗЫКОВЫХ СТЕРЕОТИПАХ И КОНЦЕПТАХ
В ОБЩЕСЛАВЯНСКОМ КОММУНИКАТИВНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Чем активнее функционирует термин в той или иной области научного
знания, тем сильнее проявляются его полисемантические возможности, поз-
воляющие исследователям представлять собственные трактовки, в том числе
порой весьма вольные и своеобразные. Нормой научной этики и практики
является наличие в работах исследовательских жанров описания параметров
и границ основных используемых терминов, формулирование так называе-
мых рабочих определений. К числу расхожих и требующих конкретизации
понятий в современной лингвистике можно отнести взаимосвязанные и вме-
сте с тем являющиеся объектами отдельных исследований понятия стерео-
типа и концепта.
Как известно, термин стереотип принадлежит американскому полити-
ку и публицисту Вальтеру Липпманну, автору теории стереотипов, изложен-
ной в книге «Public Opinion» (1922 г.), под которым он понимал схематичный
образ какой-либо реалии (явления, предмета, человека), существующий в со-
знании носителя языка и сформированный окружающей действительностью.
С тех пор, по образному замечанию Е. Бартминьского, «это понятие сделало
головокружительную карьеру в социологии, а затем в психологии, филосо-
фии, литературоведении, этнологии, наконец, в языкознании, находя в каж-
дой из этих дисциплин несколько иную интерпретацию. Оно оказалось суще-
ственным для наук, занимающихся человеческим познанием и общественной
коммуникацией» [1, с. 159]. Феномен стереотипа описан в ряде лингвисти-
ческих исследований, полный обзор которых явился бы чрезмерно объем-
ным для формата данной статьи, в связи с чем приведем некоторые из них,
наиболее точно, на наш взгляд, раскрывающие сущность, специфику и зна-
чимость данного понятия. Так, В.В. Красных трактует стереотип как опреде-

254
ленное «представление» фрагмента окружающей действительности, как не-
кую фиксированную ментальную «картинку», являющуюся результатом от-
ражения в сознании личности «типового» фрагмента реального мира [3,
с. 178]. Стереотип при этом может быть реализован как сценарий ситуации
(стереотип поведения) и как стереотип-представление. Стереотипы поведе-
ния закрепляются в сознании в виде штампов (канонов), которые и диктуют
поведенческую деятельность в определенной коммуникативной ситуации.
Стереотипы-представления, формирующие знания о предмете, явлении или
ситуации, предсказывают определенное поведение участников коммуника-
ции.
Ю.Е. Прохоров подчеркивает этнокультурную специфику стереотипа
речевого поведения, определяя его как единицу ментально-лингвального
комплекса представителя определенной этнокультуры, реализуемую в рече-
вом общении в виде нормативной локальной ассоциации к стандартной для
данной культуры ситуации общения [5, с. 98].
Польский этнолингвист Е. Бартминьский указывает на неотделимость
стереотипизации от сущности естественного языка [1, с. 160], относя к язы-
ковым показателям стереотипов «повторяемость характеристики предмета в
различных высказываниях…, а также закрепление этой характеристики в
языке, а именно в значениях слов, о чем мы можем судить на основе анализа
словообразовательных производных (дериватов), метафор, фразеологии, по-
словиц и поговорок, а также — правил построения семантически связного
текста» [1, с. 169].
В плоскости вербальной реализации стереотипа лежит пересечение
данного понятия с понятием концепта. Термин концепт, пожалуй, как ника-
кой другой, познал на пути своего становления и восторженно-эвристичные
этапы, и периоды упреков в навязчивости, размытости, избыточности. В
данный момент в лингвистике существуют разные подходы к пониманию
сущности концепта, разработан целый ряд типологий концептов — струк-
турно-семантическая (Н.Н. Болдырев, А.П. Бабушкин, М. Минский), дис-
курсная (С.А. Аскольдов, Ю.Н. Караулов, В.И. Карасик), социологическая
(Д.С. Лихачев) и др. Приведение любого из содержащихся в лингвистической
литературе определения концепта неизбежно повлечет за собой необходи-
мость уточняющих оговорок, в связи с чем ограничимся словарным опреде-
лением, указывающим на то, что концепт «это оперативная, содержательная
единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка
мозга, всей картины мира, отраженной в человеческой психике»[4].
Лингвистический аспект изучения концепта базируется на установле-
нии соотношения последнего с конкретными значимыми единицами языка. В
этом плане в лингвистике можно выделить несколько критериев исследова-
ния, основными из которых являются следующие:
1. В самом широком смысле концептами признаются все лексемы, се-
мантика которых отражает национально-языковое сознание и формирует
наивную картину мира носителей того или иного языка. Совокупность дан-

255
ных концептов представляет концептосферу языка, отражающую культуру
нации;
2. Более узкая трактовка понятия предполагает, что к числу концептов
следует относить лексемы, отражающие лингвокультурную специфику опре-
деленной этнокультуры. Совокупность таких концептов не является семан-
тически целостным пространством, а лишь концептуальной областью в со-
ставе концептосферы языка;
3. Минимизированный подход к описанию концепта ограничивает спи-
сок концептов лишь ключевыми единицами языка, значимыми для понима-
ния национального менталитета его носителей [6, с. 69].
Представляется важным для уточнения сущности понятий концепта и
стереотипа рассмотреть их в сопоставительном аспекте. Наглядное и ком-
пактное сопоставление рассматриваемых понятий предлагает В.В. Красных
[3, с. 186]. Во-первых, концепт может быть охарактеризован как «идея, «по-
нятие», в то время как стереотип — это образ-представление. Во-вторых,
концепт является более широким понятием, поскольку включает «чисто»
языковые компоненты (например, глагольную сочетаемость), реализуется в
свободных и предсказуемых ассоциациях. Стереотип в данной позиции сопо-
ставления более «ограничен», «так как представляет собой ментальный об-
раз-представление и его вербальную оболочку» и может проявляться в пред-
сказуемых ассоциациях. В-третьих, концепт относится к понятиям более аб-
страктного уровня в отличие от стереотипа, который более «конкретен (в си-
лу своей образной природы). В-четвертых, концепт парадигматичен в отли-
чие от функциональности стереотипа, проявляющейся в коммуникативном
поведении как таковом. В-пятых, концепты хранятся преимущественно в
форме гештальтов (структур, элементы которых не существуют вне целого),
стереотипы — в виде фрейм-структур (когнитивных единиц, формируемых
клише/штампами сознания и представляющих собой «пучок» предсказуемых
валентных связей и векторов направленных ассоциаций) [3, с. 167].
К настоящему моменту с полной уверенностью можно констатировать
достаточную теоретическую разработанность когнитивного направления
лингвистических исследований. В практическом плане обращают на себя
внимание работы по созданию словарей ключевых концептов национальных
языков. Основная цель таких проектов состоит в том, чтобы обнаружить и
отразить в целостности семантическое богатство слов, что само по себе зна-
чимо для понимания способа восприятия знаний о мире, закрепленных в об-
щественном сознании и раскрываемых через посредство и использование
языка, для понимания способа категоризации явлений, их характеристик и
оценки. К числу последних значимых проектов указанного профиля стоит
отнести, к примеру, работу группы уральских лингвистов по созданию Боль-
шого словаря ключевых концептов русского языка. Описание концептосферы
русского языка базируется на выделении базовых ее категорий, отображаю-
щих закономерности концептуализации мира. К числу таких категорий (кон-
кретизируемых путем подразделения на составляющие элементы) относятся
Неживая природа, Вещества и материалы, Живая природа, Человек как жи-
256
вое существо. Населенный пункт, Нации, Родственные и семейные отноше-
ния, Человек и его внутренний мир, Язык и речь, Сверхъестественное, Обще-
ственно-государственная сфера, Конкретная физическая деятельность,
Социальная сфера жизни человека, Восприятие окружающего мира, Универ-
сальные представления, смыслы и отношения. В словарных статьях выделе-
ны две части, отражающие природу конкретного концепта, — ментальную
сущность и основные средства репрезентации. Ментальные составляющие
концепта представлены в форме развернутого описания (эссе) с перечислени-
ем в порядке иерархии основных типов когнитивных признаков, в том числе
метафорически-образных, культурологических и модально-оценочных. В
словарной зоне даются лексические репрезентации концепта, в том числе
фразеологизмы и пословицы [2].
Описание концептосферы языка, создание словарей ключевых концеп-
тов — задача чрезвычайно трудная, и в общеславянском коммуникативном
пространстве сохраняется актуальность как теоретических, так и практиче-
ских исследований в этой сфере лингвистического знания.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бартминьский, Е. Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике / Пер. с
польск. — М., 2005.
2. Концептосфера русского языка: ключевые концепты и их реперезентации: Про-
спект словаря/ под общ. ред. Л.Г.Бабенко.– Екатеринбург, 2010.
3. Красных, В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. — М., 2002.
4. Краткий словарь когнитивных терминов/ Под общ. ред. Е.С. Кубряковой. — М.,
1996.
5. Прохоров, Ю.Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого общения
и их роль в обучении русскому языку иностранцев. — М., 1997.
6. Степанов, Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. —
М.,1997.

В.В. Криворот (Минск, БГУ)

СПОСОБЫ НОМИНАЦИИ ТРАНСПОРТНЫХ СРЕДСТВ
В РУССКОМ ЯЗЫКЕ
Основной задачей теории номинации является изучение средств и спо-
собов называния элементов действительности. В каждом отдельно взятом
языке эти средства и способы разнообразны. Е.С.Кубрякова пишет о слово-
образовании, подразумевая всю совокупность словообразовательных катего-
рий, передаваемых словообразовательных значений, а также всех формаль-
ных средств словообразования, как о специальной подсистеме языка, предна-
значенной для формирования производных единиц. «Удельный вес способов
словообразования определяется совокупным влиянием множества различных
факторов, немаловажную роль среди которых играет не только тип языка и
особенности его структуры, но и ономасиологические (понятийные) катего-
рии, группирующие вокруг себя разные словообразовательные модели» [2,
c. 5].

257
 Ниже речь пойдет о способах номинации названий транспортных
средств в русском языке.
К лексико-семантической группе «транспортные средства» относятся
слова, возникшие в разные периоды развития языка, что обусловлено самой
историей появления и совершенствования различных видов транспорта.
К исконно русской транспортной лексике относятся, например, слова,
восходящие к древнерусскому, общеславянскому и даже индоевропейскому
периодам. Речь идет о фактах первичной номинации, под которой мы пони-
маем изначальное означивание предмета, явления, процесса и т.д., когда при
создании звуковой оболочки слова используется какой-либо из наиболее су-
щественных признаков (атрибутов, свойств) предмета, явления или процесса,
выступающего в роли объекта наименования. С течением времени этот при-
знак зачастую перестаѐт ощущаться, и, для того чтобы узнать историю про-
исхождения слова, приходится обращаться к данным исторических и этимо-
логических словарей.
Приведем несколько таких примеров. Рус. судно < др.-рус. (с XII в.)
судъ ‗сосуд‘, а также ‗корабль‘, ‗лодка‘, ‗судно‘ < о.-слав. *sοd ‗сосуд‘ < и.-е.
*som-dh-o-s, где *som- — приставка ‗су‘, dh- — корень, редуцированный ва-
риант корня dhē ‗рус. деть‘[3, с. 216]. Рус. чѐлн < др.-рус. челнъ (с XI в.) < и.-
е. *kel-n < *kel-: *kele- ‗поднимать(ся)‘, ‗возвышаться над чем-л.‘. Ср. лит.
kélnas ‗рыбачий челн‘[3, Т. 2, с. 377]. Рус. ладья < др.-рус. лодья, ладия < cт.-
сл. ладия < и.-е. корень *aldh- ‗корыто‘ [3, Т.1, с. 463]. Рус. воз ‗телега, сани
с кладью‘, ‗кладь, умещающаяся на телеге, на санях‘ < др.-рус. возъ (с XI в.)
‗повозка‘, ‗воз‘< cт.-сл. возъ ‗повозка‘ (cтаршее значение ‗процесс передви-
жения‘ > ‗средство передвижения‘) < и.-е. корень *ṵeg`h-: uog`h, лат. vehes, f.
‗груженый воз‘, ‗груз телеги‘ [3, Т.1, c.161]. Рус. сани < др.-рус. сани ‗род
зимней повозки на полозьях для езды по гладкому снежному пути‘ < о.-слав.
*sanь, ж., мн. *sani. Древнерусское слово этимологически может быть связа-
но с др.-рус. сань ‗змея‘, ‗дракон‘. По Зубатому это балто-славянское слово.
Ср. лит. Ńónas ‗бок‘, ‗сторона‘, ‗берег‘; латыш. *sān(i)s ‗бок‘, ‗сторона‘. То-
гда *sanь ‗змея‘, ‗дракон‘ является вторичным образованием. [3, Т.2, c.138].
Рус. паром < др.-рус. поромъ (ц.-сл. (XV в.) прамъ) < и.-е. корень от латин.
partō ‗ношу‘, ‗переношу‘, ‗перевожу‘; греч. πόρος ‗место переправы‘, ‗пере-
права‘, ‗перевоз‘, ‗пролив‘, ‗мост‘. [3, Т.2, c. 7].
Значительное количество наименований транспортных средств являет-
ся общим для русского, белорусского и украинского языков, сформировав-
шихся на основе древнерусского языка.
Изучение различных способов номинации транспортных средств поз-
воляет сделать вывод о том, что достаточно большой пласт представлен соб-
ственно русской лексикой, возникавшей с XVII в. Большинство новых обра-
зований являются производными словами, созданными на основе существу-
ющих лексических единиц при помощи русских словообразовательных фор-
мантов.
Среди словообразовательных приемов наименований транспортных
средств русского языка выделяются аффиксальное словообразование (дери-
258
вация), словосложение, конверсия и сокращение слов (аббревиация), семан-
тическая деривация.
Достаточно продуктивным способом номинации транспортных средств
является суффиксация. При образовании наименований транспортных
средств от глаголов наиболее продуктивными являются следующие суффик-
сы со значением предмета: -щик/-чик: бомбардиров(ать) — бомбардиров-
щик (самолѐт), буксиров(ать) — буксиров-щик (судно), перехват(ить) — пе-
рехват-чик (самолѐт); погруз(ить) — погруз-чик, трал(ить) — траль-щик
(судно); -ок: кат(ить) — кат-ок (машина); -лк(а): молоти(ть) — молоти-лк-
а, сея(ть) — сея-лк-а, сажа(ть) — сажа-лк-а, коси(ть) — коси-лк-а; -ач:
толк(ать) — толк-ач, тяг(ать) — тяг(ач) и др.
При образовании наименований транспортных средств от существи-
тельных чаще используются следующие суффиксы с предметным значением:
-ник: парус — парус-ник, лун(а) — лун-ник (космическая ракета, направлен-
ная на Луну); -щик: уголь — уголь-щик (судно) и др.
С помощью префиксов существительные образуются сравнительно
редко и только от существительных. Например, супер-: танкер — супер-
танкер, лайнер — суперлайнер.
Имена существительные, обозначающие транспортные средства, по-
полняются также за счет субстантивации прилагательных и причастий.
Например, существительные, образованные путѐм эллиптической субстанти-
вации, которые являются синонимами словосочетаний прилагательных или
причастий с существительными, при этом определяемое существительное
опускается. Так, например: пассажирский поезд — пассажирский; дизельный
поезд — дизельный; пожарная машина — пожарная; машина скорой помо-
щи — скорая и т.п.
Достаточно большая часть сложносоставных наименований транспорт-
ных средств образована путѐм сложения целых слов. Например, поезд-
вертушка ‗товарный поезд с постоянным маршрутом между двумя пункта-
ми‘, вагон-цистерна, вагон-самосвал, самолет-мишень, самолѐт-разведчик,
танк-амфибия и т.д.
При основосложении распространена модель «основослож.+ бессуф.»,
при этом довольно часто используются в качестве второго компонента -ход и
-воз: рыб-о-воз-Ø < рыб-(у) воз/и/-(ть) (черед. з`/з); угл-е-воз-Ø < воз/и/-(ть)
уголь-(Ø) (черед. о/Ø и з`/з); лес-о-воз-Ø < воз/и/-(ть) лес-(Ø) (черед. з`/з);
сух-о-груз < сух-(ой) груз-Ø; сам-о-свал-Ø < сам-(Ø), свал/ива/-(ть) (черед.
л`/л); снег-о-ход- Ø < снег-(Ø), ход/и/-(ть) (черед. д`/д); тих-о-ход-Ø <
тих/о/ход/и/-(ть) (черед. д`/д); пар-о-ход-Ø < пар-(Ø), ход/и/-(ть) (черед.
д`/д) и др.
Сложносуффиксальные существительные образуются путѐм сложения
двух основ с одновременным присоединением суффикса ко второй основе, в
функции которой может выступать глагол, существительное и прилагатель-
ное. Наиболее употребительные суффиксы при сложении: -ец: ракет-о-нос-
ец, мин-о-нос-ец, брон-е-нос-ец; -тель: снег-о-очиститель; -щик/-чик: снег-
о-погруз-чик и др.
259
 Среди сложных существительных встречаются сложения со связанны-
ми опорными компонентами интернационального характера: -план: аэро-
план, дельтаплан, биплан; -кар: автокар, электрокар и др.
Сложносокращенные слова представлены также аббревиатурами, со-
стоящими из начальной части первого слова, начала и конца или только кон-
ца второго слова: эсминец-(Ø) < эскадренн-(ый) миноносец-(Ø) (черед. н/н`);
авиа/нос-ец-Ø — сложносокр. + суф. от авиаци-(я), нос/и/-(ть); лин/кор <
лин(ейный) кор(абль); авиа/экспресс-(Ø) < авиационный экспресс-(Ø) и мно-
гие другие.
Структуру многих производных слов можно рассматривать как своеоб-
разное свѐртывание и семантическую компрессию синтаксического целого.
Речь идѐт об универбации (семантической конденсации) — образовании од-
ного слова — существительного — с тем же значением, что и у словосочета-
ния, которое может происходить также с помощью суффиксов: -ик: сторо-
жев(ое судно) — сторожев-ик, грузов(ой автомобиль) — грузов-ик, штур-
мов(ой самолѐт) — штурмов-ик; бронев(ой автомобиль) — броневик; -
ушк(а): легков(ой автомобиль) — легков-ушк-а; тепл(ый вагон) — тепл-ушк-
а и др.; -як: товарн(ый) (поезд) — товарн-як, порожн(ий) (поезд) — порожн-
як.
Нельзя не отметить активное вхождение в разные исторические эпохи в
состав русской транспортной лексики заимствований.
Через посредство других языков в русский язык пришло немало грече-
ских и латинских слов. Само слово транспорт как ‗совокупность средств
передвижения людей и грузов‘ и ‗перевозка‘ в русском языке известно с Пет-
ровского времени. Оно было заимствовано через западноевропейские языки
(ср. франц. (с XIII в.) transport, с XVI в. transporter > нем. Transport,
transportieren < лат. transportō ‗переношу‘, ‗перемещаю‘, ‗передвигаю‘ (ср.
trans ‗через‘, porto ‗ношу‘, ‗переношу‘, ‗перевожу‘) [3, Т.2, с. 257].
Рус. бричка ‗лѐгкая полукрытая повозка; повозка с верхом, будкой,
волчком‘ < польск. bryczka ‗лѐгкий полукрытый возок‘ (с XVIII в.) < нов.-в.-
нем. birutsche, pirutsch(e) < итал. biroccio, baroccio ‗двуколка‘ < нар. лат.
bīrŏtium < лат. bīrŏtus ‗двухколесный‘ [1, с. 225].
Издавна в русском языке существовали заимствования из скандинав-
ских и тюркских языков. Рус. барка < др.-рус. барка (с XIV — XV вв.). Ср.
др.-сканд. barki; др.-дат. barke, совр. норв., дат. bark. Это слово широко рас-
пространено на Западе, как в романских, так и в германских языках. Источ-
ник распространения — поздн. лат. barca < bārica < греч. βᾰρις ‗первона-
чально египетская (позже персидская) лодка, барка‘ [3, Т.1, с. 75]. Рус. теле-
га ‗четырѐхколѐсная открытая деревянная повозка с конной тягой для пере-
возки грузов‘ < др.-рус. телега (с XII в.) < о.-с. корень tel-, суф. -ēg(a). Ср.
тур. talika. Возможно слово является старым др.-рус. заимствованием с Во-
стока [3, Т.2, c.232].
Наиболее интенсивным было заимствование иностранных слов в Пет-
ровскую эпоху (конец XVII — нач. XVIII в.), когда русский язык активно по-
полнялся словами из голландского, немецкого, французского языков. Из гол-
260
ландского языка были заимствованы многочисленные термины, связанные с
«морским делом». Например, рус. шлюпка < голл. sloep ‗небольшое беспа-
лубное гребное с прочным широким корпусом‘ ( ш вместо с возникло на рус-
ской почве, как и во многих других заимствованных словах, в положении пе-
ред согласным) [3, c. 418, Т.2]. Рус. бот ‗выдолбленная из дерева лодка с
высокими носом, кормой и развалистыми бортами‘ (стало употребительным
в Петровскую эпоху) < голл. boot ‗лодка‘, ‗шлюпка‘ < ср.-англ. boat ‗неболь-
шое открытое гребное или парусное судно‘ < ср.-англ. bōt < др.-англ. bāt [1,
В.4, с. 113]. Слово бот входит также в состав многочисленных заимствований
типа елбот, ялбот, пакетбот и др., которые могут быть взяты из голланд-
ского и/или английского, напр. голл. pakketboot и англ. packetboat. Рус.
брандер ‗cудно, нагруженное горючими или взрывчатыми веществами, кото-
рое поджигали и пускали по ветру или течению на неприятельские корабли‘
< голл. brander < branden ‗гореть‘, ‗пылать‘ < голл. brand ‗пожар‘[1, В.4, с.
156].
Французские слова начали появляться также при Петре I и позже, в
конце XVII — нач. XVIII в. Например, рус. баржа (с конца Петровской эпо-
хи) < франц. barge, f ‗баржа‘, ‗плоскодонное судно‘ < ст.-франц. barge <
поздн.-лат. barca [3, Т.1, c.74]. Рус. дилижанс (с 1803 г.) ‗большая много-
местная карета с конной тягой для регулярного пассажирского сообщения
между городами‘ < франц. carosse de diligence ‗скорая карета‘ < франц.
diligence ‗усердие‘, ‗тщательность‘, ‗проворство‘, ‗поспешность‘ < лат.
diligenstia ‗прилежание‘, ‗старание‘[3, Т.1, с. 253].
В данной статье представлено несколько наиболее продуктивных и
традиционных словообразовательных моделей для наименований транспорт-
ных средств, которые требуют дальнейшего изучения и всестороннего опи-
сания.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аникин А.Е. Русский этимологический словарь. — Вып. 1–4. — М., 2007.
2. Кубрякова Е.С. Теория номинации и словообразование. 3-е изд.. — М., 2012.
3. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка:
13 560 слов: Т. 1–2. — 2-е изд. стереот. — М., 1994.

В.І. Курацѐва (Мінск, МГЛУ)

ХАРАКТЭРНЫЯ РЫСЫ ПРАСОДЫІ РОДНАЙ МОВЫ
Ў СТУДЭНЦКАЙ МОЛАДЗІ НА ПОЎДНІ БЕЛАРУСІ
Эксперыментальныя даследаванні вуснага маўлення набываюць у су-
часнай лінгвістыцы асаблівую актуальнасць, паколькі менавіта яны раскры-
ваюць якасныя характарыстыкі фанетычных, і непасрэдна, прасадычных
сродкаў у рэалізацыі камунікатыўнага намеру прамоўцы і ролю ўздзеянння
на ўспрыманне інфармацыі слухачом. У апошнія тры дзесяцігоддзі мінулага
стагоддзя супрасегментныя характарыстыкі беларускай мовы трапілі ў фокус
даследаванняў шэрагу айчынных лінгвістаў. Пільная ўвага была сканцэнтра-

261
вана на правядзенні кантрастыўнага аналізу прасодыі і прагнозе адхіленняў
на яго падставе ў замежных мовах пры іх вывучэнні. Найбольш буйнымі
працамі ў дадзеным рэчышчы сталі даследаванні Г.А. Мятлюк, Т.В. Пап-
лаўскай, А.І. Даўгарукавай, Е.А. Місуна, Е.Т. Петрушэнка, Л.Г. Шчарбако-
вай, Н.С. Еўчык, А.С. Селях. Другім значным крокам на шляху да сістэмнага
апісання фразавай прасодыі маўлення беларусаў выступіла даледаванне
Л.Ц. Выгоннай, у якім былі падрабязна разгледжаны меладычныя, тэмпа-
ральныя і дынамічныя характарыстыкі беларускай мовы з выкарыстаннем
больш шырокага матэрыялу і з прыцягненнем да эксперыменту аднамоўных
носьбітаў у якасці дыктараў і аўдытараў.
Адпавядаючы патрабаванням часу, апісаныя фанетычныя даследаванні
былі выкананы на матэрыяле, «прачытаным носьбітамі беларускай мовы»
большасцю ў лабараторных умовах і без звароту да вывучэння рэгіянальнай
варыятыўнасці прасодыі [1, с. 61]. Але сѐння ствараецца іншая сітуацыя.
Дыялекталагічны аналіз моў, як паказваюць напрамкі навуковых даследаван-
няў апошніх дзесяцігоддзяў, набывае ў сучаснай лінгвістыцы новы віток ак-
туальнасці. Рэгіянальна маркіраваны моўны матэрыял здольны даць вельмі
многа лінгвістычнай навуцы: стаць факталагічнай крыніцай звестак аб спрад-
вечных характарыстыках мовы, выявіць ступень ўзаемаўплыву гаворак моў-
кантакцѐраў, прасачыць этымалогію іх лексічнага складу і асаблівасці вы-
маўлення. Пра гэта сведчыць змест задач сучасных лінгвагеаграфічных пра-
ектаў, накіраваных на вызначэнне агульных рыс розных моў скрозь прызму
іх дыялектных асаблівасцей.
Неад‘емнай часткай дадзеных праграм з‘яўляюцца дыялекталагічныя
даследаванні беларускіх гаворак. Іх структурная своеасаблівасць атрымала
адлюстраванне ў лінгвагеаграфічных даследаваннях Я.Ф. Карскага, П.А. Бу-
зука, П.А. Растаргуева, Ю.Ф. Мацкевіч, А.Г. Аванесава, Н.Т. Вайтовіч,
А.А. Крывіцкага і іх паслядоўнікаў. Выніковай фундаментальнай працай,
якая дэталѐва прадставіла лінгвістычныя асаблівасці беларускага рэгіяналь-
нага маўлення сярэдзіны ХХ стагоддзя, стаў «Дыялекталагічны атлас бела-
рускай мовы». Згодна з дадзенымі атласа, дыялектную дыферэнцыяцыю бе-
ларускага рэгіянальнага маўлення складаюць паўночна-ўсходнія, сярэднебе-
ларускія, паўднѐва-заходнія і заходнепалескія гаворкі. Важна падкрэсліць
тое, што лінгвістычныя характарыстыкі, якія паслужылі для размежавання
вызначаных тэрытарыяльных моўных разнавіднасцяў належаць сістэмам
сегментнай фанетыкі, граматыкі і лексікі. Фразавая прасодыя вуснага
маўлення беларусаў у дыялектным выражэнні не была прыцягнута да дасле-
даванняў і таму засталася навукова неасветленай.
Дадзенае меркаванне дае падставу да фармулявання гіпотэзы аб тым,
што рэгіянальныя асаблівасці беларускага маўлення існуюць не толькі на
ўзроўні ўжо высветленых сегментных адзінак, але і ў рэалізацыі прасодыі:
яна носіць своеасаблівыя рысы ў залежнасці ад гаворкі, якой прывык кары-
стацца моўца ў сваіх зносінах з блізкімі і сябрамі. Гэта можа быць так,
асабліва калі мець на ўвазе навукова пацверджаныя дадзеныя аб тым, што
першаснае станаўленне ў анатагенэзе развіцця асобы праходзіць менавіта
262
прасодыя, на падставе якой потым паслядоўна вылучаюцца сегментныя ха-
рактарыстыкі мовы [2]. Для праверкі гіпотэзы быў праведзены эксперымент,
мэтай якога стала вывучэнне рэгіянальнай варыятыўнасці прасодыі беларус-
кага маўлення.
У правядзенні эксперымента прымала ўдзел студэнцкая моладзь
поўдня Беларусі — прадстаўнікі сярэднебеларускіх гомельскіх і заходнепале-
скіх гаворак, навучэнцы абласных вузаў факультэтаў замежных моў са спе-
цыялізацыяй «Беларуская мова і літаратура». Зыходным матэрыялам для за-
пісу гучання мовы паслужыў сюжэтны тэкст нейтральна-бытавога характару,
які быў прапанаваны падыспытным для выразнага чытання ўслых. Даследа-
ванне рэгіянальнага маўлення праводзілася ў некалькі этапаў метадамі аўды-
тыўнага, акустычнага і супастаўляльнага аналізу з элементамі матэматыка-
статыстычнай апрацоўкі дадзеных.
Па выніках аўдытыўнага аналізу найбольш значнымі для маніфестацыі
характэрных рыс прасодыі ў выхадцаў з гомельскага і заходнепалескага
рэгіѐнаў аказаліся меладычныя асаблівасці. Яны выявіліся ў выкарыстанні
ядзерных тонаў розных тыпаў і ўзроўневых разнавіднасцяў, лакалізаваных у
нефінальных сінтагмах (табл. 1).
Табліца 1
Суадносіны ядзерных тонаў у нефінальных сінтагмах, рэалізаваных прадстаўнікамі
сярэднебеларускіх гомельскіх (СБГ) і заходнепалескіх (ЗП) гаворак, %
Тып ядзернага тону ў нефінальных сінтагмах, %
Тып гаворак

сыходны узыходны узыходна-сыходны

колькасць

колькасць

колькасць

роўны
агульная

агульная

агульная
сярэдні

сярэдні

сярэдні
высокі

высокі

высокі

нізкі
нізкі

нізкі

СБГ 7,0 6,4 16,7 23,1 19,2 17,9 7,2 38,9 22,7 13,8 3,0 37,0 3,2
ЗП 6,4 12,6 21,3 37,4 8,7 17,8 6,5 28,9 13,5 15,4 4,4 32,3 6,1
Як відаць з табліцы 1, найбольш адметнай характарыстыкай маўлення
падыспытных з гомельскага рэгіѐна з‘яўляецца тэндэнцыя да выкарыстання ў
нефінальных сінтагмах ўзыходных (38,9%) і ўзыходна-сыходных (37%) тонаў
высокай узроўневай разнавіднасці (19,2 і 22,7% суадносна). У той час як для
прадстаўнікоў заходнепалескіх гаворак у адпаведных месцах разгортвання
прасадычнай лініі найбольш частотным з‘яўляецца сыходны напрамак руху
тону (37,4%). Пры гэтым да агульных рыс, уласцівых абедзвюм групам пады-
спытных, адносяцца пераважнае выкарыстанне нізкай разнавіднасці сыход-
нага тону (16,7%, 21,3%), высокі працэнт ужывання ўзыходна-сыходных тонаў
(37,0 і 32,3%) і невысокая доля роўных ядзерных тонаў (3,2 і 6,1%).
Акустычны аналіз эксперыментальнага матэрыялу пацвердзіў вынікі
аўдытыўнага аналізу больш дакладнымі лікавымі значэннямі і дазволіў ад-
значыць яшчэ некалькі характэрных рыс рэгіянальнай прасодыі маўлення па-
дыспытных. Так, вывучэнне характарыстык мінімуму, максімуму і дыяпазо-
ну ч.а.т. ядзернага кампаненту сінтагм выявіла, што маўленню прадстаўнікоў

263
гомельскіх гаворак уласцівы шырэйшы дыяпазон і ніжэйшае значэнне
мінімуму ч.а.т. пры рэалізацыі кінетычных тонаў ўсіх напрамкаў як у фіналь-
ных, так і нефінальных сінтагмах; узыходныя і ўзыходна-сыходныя тоны, у
дадатак да адзначаных рыс, характарызуюцца большым значэннем максіму-
му ч.а.т., чым у маўленні выхадцаў з заходнепалескага рэгіѐна (мал. 1).
Агульнымі прыкметамі абедзвюх гаворак з‘яўляецца найніжэйшыя максімум
і мінімум і найвузейшы дыяпазон сыходнага тону ў фінальных сінтагмах.
Значэнні некалькі ўзрастаюць на сыходных і ўзыходных тонах нефінальных
сінтагм і паказваюць максімальныя лічбавыя карэляты на ўзыходна-сыходных
тонах.
0,90 Гомельскія гаворкі
0,80 Заходнепалескія гаворкі
0,70
0,60
0,50
н.а.

0,40
0,30
0,20
0,10
0,00
дыяпазон

дыяпазон

дыяпазон

дыяпазон
аксімум

аксімум

аксімум
мінімум

мінімум

мінімум

мінімум
максімум

Сыходны ў фінальных Сыходны ў Узыходны Узыходна-

сінтагмах нефінальных сыходны
сінтагмах

Мал. 1. Характарыстыкі ч.а.т на ядзерным складзе фраз

эксперыментальнага матэрыялу, н.а.
Аналіз вылучанасці ядзерных складоў у адносінах да паказчыка
мінімуму ненаціскных (мал. 2) паказвае вышэйшае значэнне каэфіцыента
дадзенага параметра на ўсіх тыпах танальных завяршэнняў ў рэалізацыях
прадстаўнікоў гомельскіх гаворак. Агульная для абодвух рэгіѐнаў тэндэнцыя
заключаецца ў найбольшай вылучанасці ўзыходна-сыходнага тону ў
параўнанні з пераднаціскнымі складамі і найменшым каэфіцыентам у ад-
носінах да паслянаціскных складоў.
Гомельскія гаворкі Заходнепалескія гаворкі
1,80

1,60

1,40
1,20

1,00

0,80
0,60

0,40

0,20

0,00
Сыходны ў Сыходны ў Узыходны Узыходна-
фінальных нефінальных сыходны
сінтагмах сінтагмах

Мал. 2. Вылучанасць ядзернага складу па параметру ч.а.т. у фразах

эксперыментальнага матэрыялу

264
 Лічбавыя значэнні прадстаўнікоў гомельскіх гаворак аказваюцца
вышэйшымі і ў плане выяўлення хуткасці змянення ч.а.т. на ядзерным складзе,
чым у падыспытных з заходнепалескага рэгіѐна (мал. 3). Як паказвае малюнак
3, максімальнымі з‘яўляюцца паказчыкі ўзыходна-сыходнага ядзернага тону,
а мінімальнымі, з градуальным паніжэннем на ўзыходных і сыходных у
нефінальных сінтагмах, — сыходны тон у фінальных інтанацыйных групах.
Гомельскія гав оркі Заходнепалескія гав оркі
4,50
4,00
3,50
3,00
2,50
2,00
1,50
1,00
0,50
0,00
Сыходны ў Сыходны ў Узыходны Узыходна-
фінальных нефінальных сыходны
сінтагмах сінтагмах

Мал. 3. Хуткасць змянення ч.а.т. на ўсіх тыпах танальнага завяршэння

ў фразах эксперыментальнага матэрыялу, н.а./сек.
Такім чынам, эксперымент, накіраваны на аналіз характэрных рыс пра-
содыі ў студэнцкай моладзі на поўдні Беларусі, выявіў наступныя рэгіяналь-
ныя асаблівасці:
 прадстаўнікі гомельскіх гаворак у нефінальных сінтагмах аддаюць
перавагу ўзыходным і ўзыходна-сыходным тонам высокай узроўневай раз-
навіднасці,
 прадстаўнікі заходнепалескіх гаворак часцей ужываюць сыходныя
тоны нізкай узроўневай разнавіднасці і ўзыходна-сыходныя тоны сярэдняй
разнавіднасці,
 у рэалізацыі ядзерных тонаў прадстаўнікам гомельскіх гаворак
уласцівы вышэйшае значэнне максімуму, ніжэйшае значэнне мінімуму і
шырэйшы дыяпазон ч.а.т. у параўнанні з маўленнем выхадцаў з заходнепале-
скага рэгіѐна,
 кінетычным тонам у рэалізацыі падыспытных з гомельскага рэгіѐна
ўласціва большая вылучанасць ядзерных складоў па ч.а.т. і вышэйшая
хуткасць яго змянення, чым у прадстаўнікоў заходнепалескіх гаворак.
Прадстаўленыя эксперыментальныя вынікі вызначаюць адметныя су-
прасегментныя характарыстыкі беларускага маўлення, якія адрозніваюць го-
мельскія і заходнепалескія гаворкі, што дазваляе глыбей спасцігнуць умовы
функцыянавання роднай мовы беларусаў і пацвердзіць выказаную гіпотэзу аб
тым, што на пэўных участках разгортвання прасадычнай лініі ѐсць асаблівыя
прыкметы, якія сведчаць аб паходжанні гаворачай асобы з таго ці іншага
рэгіѐна краіны.
ЛІТАРАТУРА
1. Метлюк, А.А. Взаимодействие просодических подсистем в речи билингва. —
Минск, 1986.
2. Винарская, Е.Н. Раннее речевое развитие ребенка и проблемы дефектологии. —
М., 1987.
265
 К. Любецкая (Мінск, БГУ)
З ГІСТОРЫІ БЕЛАРУСКАЙ ТЭРМІНАГРАФІІ 1990-ых гадоў
Беларукая тэрмінаграфічная дзейнасць канца ХХ ст. пачынаецца са
слоўнікаў, якія мелі на мэце сістэматызацыю асноўных тэрмінаў у пэўных
галінах ведаў пераважна для забеспячэння патрэб навучання, чым ад-
розніваліся ад нешматлікіх спецыялізаваных слоўнікаў папярэдняга перыяду,
што падавалі пераважна беларускую народную тэрміналогію і наменклатуру і
пры гэтым не ставілі за мэту яе ўпарадкаванне і нармалізацыю. Паводле
дадзеных аўтарытэтных бібліяграфічных даведнікаў [1], тэрміналагічная
дзейнасць у гэты час адбывалася ў асноўных галінах навукі, тэхнікі, культу-
ры, мастацтва і грамадскага жыцця. На думку стваральнікаў бібліяграфічных
даведнікаў, іх падрыхтоўка прадыктавана тым, «каб паказаць, што нараканні
на нераспрацаванасць тэрміналогіі на беларускай мове, якія нярэдка гучаць з
боку тых, хто адмаўляе ў праве на жыццѐ беларускамоўнай навуцы і беларус-
камоўнаму навучанню, у тым ліку і ў ВНУ, часта не маюць пад сабой
падстаў» [3, с. 3].
Лексікаграфічная спадчына з уключэннем спецыяльнай лексікі разна-
стайная па тыпах і відах слоўнікаў: «вузкагаліновыя слоўнікі, галіновыя да-
веднікі, зводныя політэматычныя слоўнікі стандартызаваных тэрмінаў,
політэхнічныя слоўнікі, перакладныя слоўнікі тэрмінаў, слоўнікі міжнарод-
ных тэрмінаэлементаў, слоўнікі прафесіяналізмаў, слоўнікі спецыяльнай на-
менклатуры, тлумачальныя слоўнікі тэрмінаў, тэрміналагічныя банкі і базы
дадзеных, гласарыі, мінімумы, слоўнікі, стандарты і інш.» [4, с. 44].
Працэс станаўлення беларускай нацыянальнай школы i звязаны з iм пе-
раход да выкладання дысцыплiн у рэспубліцы на беларускую мову ў 90-я гг.
ХХ ст. патрабуюць у першую чаргу распрацоўкi i выдання якаснай беларус-
камоўнай літаратуры: падручнiкаў, слоўнiкаў, дапаможнiкаў i г.д. Актыўнай
тэрмінаграфічнай працы спрыяе прыняцце Закона аб дзяржаўнасці беларус-
кай мовы, калі значна павышаецца актуальнасць распрацоўкі тэрміналогіі на
беларускай мове і ідзе актыўны працэс перакладу навуковых тэкстаў. «Пасля
значнага перапынку зноў актывізавалася выданне тэрміналагічных слоўнікаў
і падручнікаў па прыродазнаўчых навуках на беларускай мове, імкліва
ажыццяўляецца перавод навуковага і навучальнага працэсаў, а таксама наву-
ковага справаводства на родную мову» [5, с. 53]. Падрыхтоўка перакладной
прадукцыі спрыяе ў сваю чаргу пашырэнню паняццевай базы беларускай
тэрміналогіі, а таксама арыентуе яе на больш прасунуты ўзровень, дасягнуты
ў іншых больш развітых у дадзеным напрамку мовах: рускай, англійскай, ня-
мецкай, французскай і інш.
Трэба адзначыць, што ў лексікаграфічных матэрыялах адбываецца рас-
працоўка новых для беларускай тэрміналогіі тэрмінагалін (малочная прамыс-
ловасць, бібліятэказнаўства, трыбафатыка). У беларускай частцы лексіконаў
канца стагоддзя адпаведнікамі паняццям з‘яўляюцца тэрміны, створаныя
шляхам спецыялізацыі значэння агульнаўжывальных слоў.
266
 Пры характарыстыцы сучаснай беларускай тэрмінаграфіі даследчыкамі
адзначаецца наяўнасць у ѐй трох асноўных напрамкаў: праектыўнай, нарма-
тыўнай і апісальнай [6]. В. Шчэрбіным адзначаецца, што на сучасным этапе
пачаў фарміравацца новы кірунак — эксперыментальная тэрмінаграфія, куды
могуць быць уключаны разнастайныя класіфікатары, тэзаўрусы, рубрыката-
ры, канкардансы і інш. [7].
Уключэнню беларускай тэрміналогіі ў міжнародныя стандарты пераш-
каджае перад усім недастатковая ўніфікаванасць нацыянальнага тэрміна-
лагічнага фонду. Задачы стандартызацыі, як правіла, зводзяцца да фіксацыі
тэрмінаў і азначэнняў сучаснага ўзроўню навуковых ведаў, гарманізацыі
навукова-тэхнічнай тэрміналогіі нацыянальнай і міжнароднай, вызначэння і
ліквідацыі недахопаў тэрміналексікі. Беларуская тэрміналогія ўвайшла ў
стандарты, што вызначаюць тэрміны, азначэнні і абазначэнні асноўных па-
няццяў у галіне выдавецкай прадукцыі, інфармацыйных тэхналогій, вытвор-
часці прадуктаў харчавання з бульбы і тэхналагічных працэсаў іх апрацоўкі,
трыкатажных вырабаў, створаных з розных відаў сыравіны і па розных
тэхналогіях, тэкстыльных валокнаў і ніцей, швейных вырабаў побытавага
прызначэння, у сферы тэрмінаў, што маюць дачыненне да абутку, пажарнай
бяспекі ў галіне пасіўнай супрацьпажарнай абароны, тушэння пажараў,
агульнатэхнічных тэрмінаў, іх сертыфікацыі, распрацоўкі і пастаноўкі на
прымысловасць, выпрабаванняў, кантролю якасці, трыбафатыкі, навукі,
тэхнікі і прамысловасці, аховы навакольнага асяроддзя (тэрміны водаспажы-
вання і водаадвод у рыбнай гаспадарцы), каштоўных папер (выраб, абарот і
захаванне папер і дакументаў з пэўнай ступенню абароны, што адносяцца да
фінансавай дзейнасці), інавацыі і інавацыйнай дзейнасці, інфармацыйнай
тэхналогіі (асноўныя паняцці, што маюць дачыненне да мікрапрацэсарных
сістэм).
Асэнсаванне папярэдняга тэрміналагічнага вопыту дапаможа кваліфіка-
цыі ўзроўню назапашанага ў розных тэрмінасферах беларускай навукі,
сістэматызацыі здабыткаў, што ў цэлым паспрыяе вырашэнню сучасных
праблем беларускай тэрміналогіі. У гэтых адносінах тэрмінаграфічная прак-
тыка мае значны вопыт для вырашэння сучасных практычных задач і можа
выконваць ролю базы для далейшага яе ўдасканалення, служыць асновай
стварэння фундаментальных перакладных і тэрміналагічных слоўнікаў.
ЛІТАРАТУРА
1. Тэрмiналагiчныя слоўнiкi (асобныя выданнi) 1918-1998 гг.: Бібліягр. давед. / Рэд.
Г. Цыхун. — Мінск, 2000.
2. Беларускія слоўнікі й энцыкляпэдыі: бібліяграфія / склад. В. Кіпель, З.Саўка. —
Нью-Ёрк; Мінск, 2002.
3. Цыхун, Г. Беларуская тэрмiналогiя ў тэрмiналагiчных слоўнiках (1918-1998) /
Тэрмiналагiчныя слоўнiкi (асобныя выданнi) 1918-1998 гг. — Мінск, 2000. — С. 3–8.
4. Шчэрбін, В. Асноўныя складнікі беларускай лексікаграфіі // Роднае слова. —
2009. — С. 38-45.
5. Шчэрбін, В.К. Асноўныя напрамкі сучаснай беларускай тэрмінаграфіі / Веснік
БДУ. — Сер. 4. — 1995. — № 2. — С. 52–55.

267
 6. Щербин, В.К. Белорусская корпусная терминография / Слово и словарь =
Vocabulum et vocabularium: Сб. науч. тр. по лексикографии. — Гродно: ГрГУ, 2002. — С.
187–192.
7. Щербин, В.К. Эвристические функции экспериментальной терминографии /
Слово и словарь = Vocabulum et vocabularium. — Гродно: ГрГУ, 1998. — Вып. 5. — С.
126–129.

С.В. Махонь, Р.Г. Чечет (Минск, БГУ)

КУРСОВАЯ РАБОТА КАК ЭТАП ПОДГОТОВКИ
К НАПИСАНИЮ ДИПЛОМНОЙ РАБОТЫ
Курсовая работа является одной из форм самостоятельной учебно-
исследовательской работы студента. Цель курсовой работы по русскому язы-
ку — систематизация, закрепление и расширение теоретических знаний и
практических навыков по изучаемой дисциплине; применение этих знаний
при решении конкретных научных и практических задач; овладение методи-
кой современных научных исследований; приобретение навыков оформления
научных работ.
Данная работа отражает исследовательскую культуру будущего специ-
алиста, его творческие способности. Она выполняется в соответствии с учеб-
ным планом и направлена преимущественно на получение практических
умений в соответствии с получаемой специальностью. Ее выполнение пред-
полагает углубленное изучение и разработку одного из вопросов учебной
программы по русскому языку. Курсовая работа является первоначальным
этапом подготовки к выбору темы дипломной работы, ее написанию, оформ-
лению и защите. По сравнению с курсовой специфика дипломной работы за-
ключается в более обстоятельном исследовании избранной научной пробле-
мы.
Работа над курсовым сочинением начинается с выбора темы. Выбор
темы производится студентом самостоятельно, с учетом своих интересов и
наклонностей, возможностей использовать книжные фонды библиотек. При
выборе темы исследования необходимо учитывать, в каком спецсеминаре —
лингвистическом или литературоведческом — занимается студент. Если сту-
дент углубляет свои познания в области лингвистики, то тема курсовой будет
формулироваться таким образом, чтобы курсовая работа в дальнейшем стала
частью (главой) дипломного сочинения по русскому языку. Если же студент
специализируется в области литературоведения и дипломная работа у него
будет по русской литературе, то при выборе темы курсовой работы жела-
тельно предусмотреть связь данной курсовой работы с темой, над которой
студент работает в рамках литературоведческого спецсеминара. Так, напри-
мер, студентам, изучающим творчество классиков русской литературы Л.Н.
Толстого, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, мы предлагаем темы, затраги-
вающие лингвистические аспекты художественных произведений: «Слова-
цветообозначения при описании города в произведениях Ф.М. Достоевско-
го», «Лексические средства создания портретных характеристик в ―Записках
268
охотника‖ И.С. Тургенева», «Народная фразеология в романе-эпопее ―Война
и мир‖ Л.Н.Толстого» и т.д.
В зависимости от целей курсовой работы и курса обучения студенты
могут выполнять курсовую работу различной степени сложности. Различают
следующие виды курсовых работ.
1. Теоретическая курсовая работа (реферативного характера) без про-
ведения экспериментального исследования. Примером курсовой работы дан-
ного вида может служить курсовая работа на тему «Эстетические функции
слов-цветообозначений в произведениях художественной литературы». В
этом случае все внимание уделяется основательному изучению возможно
большего числа работ по теме курсового сочинения.
2. Курсовая работа исследовательского характера, предполагающая как
теоретический анализ проблемы, так и проведение диагностического иссле-
дования по проблеме. Примером курсовой работы данного вида может слу-
жить курсовая работа на тему «Эстетические и художественно-
выразительные функции слов-цветообозначений в поэзии С. Есенина».
3. Курсовая работа методического (или прикладного) характера, вклю-
чающая, помимо теоретического анализа проблемы и проведения практиче-
ского исследования, внедрение полученных результатов проведенного иссле-
дования в практику. Примером курсовой работы данного вида может слу-
жить курсовая работа на тему «Лингвистический анализ стихотворений о
природе (на материале пейзажной лирики А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова,
А.А. Фета)». Предполагается, что курсовая работа на эту тему будет являться
основой для методической разработки факультативного занятия, заседания
лингвистического кружка и т.д.
Очень важным этапом работы над курсовым сочинением является этап
сбора фактического материала. Сбор фактического материала можно начи-
нать после того, как студент определится с темой исследования и получит
представление, каким примерно должен быть этот материал в намечаемом
источнике, как его лучше выбирать и систематизировать. На этом этапе рабо-
ты студенты нуждаются в постоянных консультациях по вопросам методики
сбора материала. Мы практикуем проведение двух консультаций, в ходе ко-
торых проверяем правильность оформления карточек, способы систематиза-
ции материала, а также выписки, которые студенты делают при чтении линг-
вистической литературы.
Как правило, курсовая работа включает введение, текстовую часть
(обычно в виде одной или двух глав), заключение, список использованных
источников, приложения (при необходимости). В тех случаях, когда курсовая
работа носит реферативный характер, введение и основная часть, как прави-
ло, не имеют четкой границы.
Во введении в кратком виде (2–4 страницы) показывается состояние
исследуемой проблемы в отечественной и зарубежной лингвистической
науке. Кроме того, определяется актуальность избранной темы, формулиру-
ются цель, задачи, объект, гипотеза, методы исследования, раскрывается тео-
ретическая и практическая значимость результатов исследования.
269
 Формирование научного аппарата исследования в курсовой работе
важно затем для его уточнения и обогащения в дипломной работе.
Актуальность избранной темы исследования обосновывается с уче-
том потребности в решении рассматриваемой темы; состояния и тенденций
развития исследуемой темы в филологической науке; запросов практики.
Цель исследования — это краткая концептуальная формулировка сущности
научного поиска (иначе говоря: предполагаемый конечный научный резуль-
тат исследования). Задачи исследования — это ряд частных узких промежу-
точных целей, выполнение которых необходимо для реализации общей цели
исследования. Объект исследования — это те явления, связи и отношения,
которые объективно существуют в лингвистической теории и практике.
Предмет исследования — конкретная научная проблема (задача), которая
требует своего решения. Гипотеза исследования — теоретическое допуще-
ние (предположение), истина которого ещѐ не доказана, но вероятна. Мето-
ды исследования — это способы и процедуры теоретического и эмпириче-
ского изучения и познания явлений и процессов [1].
Первая глава курсовой работы носит теоретический характер и пред-
ставляет собой анализ литературы и других использованных источников,
рассматривающих современные подходы к решению заявленной в работе
проблемы. Содержание главы является продуктом самостоятельной аналити-
ческой исследовательской деятельности автора, включает его рассуждения,
умозаключения, предположения, оценки и выводы.
Вторая (и последующие главы) обычно включают анализ результатов
собственного исследования (или проведенного эксперимента). В текстовой
части курсовой работы обязательно даются ссылки на источники, из которых
взят тот или иной материал.
В конце каждой главы формулируются краткие выводы, подводящие
итоги этапов исследования; на них базируются основные научные результаты
и практические рекомендации, которые приводятся в заключительной части
работы.
Раздел «Заключение» содержит обычно теоретические и практические
выводы и предложения, к которым автор работы пришел в результате прове-
дѐнного исследования. Эти выводы и предложения расширяются и обогаща-
ются в дипломной работе и должны включать два основных момента: основ-
ные теоретические результаты исследования и рекомендации по практиче-
скому использованию результатов. Выводы должны быть краткими и четки-
ми, охватывать всѐ содержание работы. Они формулируются в виде 3-4
крупных авторских обобщений, подводящих итог выполненной работы в со-
ответствии с поставленными задачами исследования.
ЛИТЕРАТУРА
1. Дипломная работа по предметам психолого-педагогического цикла: метод. рек./ сост.
С.Е. Гайдукевич и др. Минск, 2003.

270
 Е.П. Маюк (Минск, МГЛУ)
МЕРА СУБСТАНТНОСТИ В БЕЛОРУССКИХ
И АНГЛИЙСКИХ ПАРЕМИЯХ
Одним из важнейших понятий современного миропонимания, наряду с
пространством, движением, временем, является количество. Языковые сред-
ства вербализации квантитативных представлений демонстрируют особенно-
сти восприятия количества определенным этносом под влиянием экстра- и
внутрилингвистических факторов. Необходимость исследования способов
номинации квантитативности в паремиологических фондах как однострук-
турных, так и разноструктурных языков в сопоставительном аспекте пред-
определяет выявление типологически общих черт, а на их фоне  националь-
ных, этноспецифических особенностей количественных представлений.
Паремиологические фонды разноструктурных языков наиболее полно
характеризуют особенности лингвокультур, поскольку в пословицах и пого-
ворках отражается опыт народа, его сознание и мировосприятие. В настоя-
щей статье рассматриваются семантические характеристики субстантивов
меры (СМ) однородных и разнородных предметов, массообразных предметов
или веществ, используемые в белорусских и английских паремиях в целях
передачи значения количества предметов и явлений окружающего мира.
Термин мера в словарных дефинициях определяется как «1. Единица
измерения; 2. То, чем измеряют что-либо; мерило; 3. Величина, размер; сте-
пень, предел охвата какого-либо явления» [1, с. 843]. Мера представляет со-
бой единицу или интервал, используемый для количественной оценки объ-
ектов или их признаков. Необходимость четко представлять себе количество
предметов и желание измерить их принуждает человека вводить особые еди-
ницы — слова-измерители (белорус. драбок, кавалак, луста, куль; англ. grain
‗частица‘, piece ‗кусок‘, slice / shive ‗ломоть‘, sack ‗куль, мешок‘ и др.). Суб-
стантивы меры, извлеченные из белорусских и английских паремиологиче-
ских текстов [2, 3, 4, 5], были систематизированы по следующим семантиче-
ским признакам: 1) малое; 2) среднее; 3) большое количества, измеряемые
СМ. Результаты классификации представлены в виде таблицы 1.
Таблица 1
Мера субстантности однородных и разнородных предметов, массообразных
предметов или веществ в белорусском и английском языках
Семантиче-
ский пара-
Белорусский язык Английский язык
метр количе-
ства
а) малое драбок, кропля, крыха; bit ‗кусочек; частица‘, drop ‗капля‘, grain
количество ‗частица‘, morsel ‗маленький кусочек‘;
б) среднее кавалак, кусок, луста, part ‗доля, часть‘, peck ‗пек‘, piece ‗кусок‘,
количество скібка, шмат; slice / shive ‗ломоть‘;
в) большое
куль, мех / мяшок; bushel ‗бушель‘, sack ‗куль, мешок‘;
количество

271
 Набор проанализированных семантических групп в белорусском и ан-
глийском языках является одинаковым (3 группы) с относительно сходной
количественной наполняемостью. Мера субстантности однородных и разно-
родных предметов, массообразных предметов или веществ представлена
10 белорусскими и 10 английскими СМ:
а) белорусские и английские СМ малого количества чаще всего актуа-
лизируют величину существенную, оцениваемую положительно носителями
белорусского и английского языков:
 белорус. драбок, крыха, англ. grain ‗зерно; крупинка; песчинка; ча-
стица‘ [6]: Ні мукі пылінкі, ні солі драбінкі [3, Кн. 1, с. 221]. Хоць крышку,
ды смашнага [3, Кн. 1, с. 254]. Як казалі на мяне Грышку, то меў грошай
крышку, а як пачалі казаць Грыгорай, то ўжо што далей, то горай [3,
Кн. 1, с. 503]. Grain by grain and the hen fills her belly — буквально ‗По кру-
пицам (зернышку) и курица наполняет живот‘ — ‗из малого постепенно
складывается что-либо большое, значительное‘ [4, с. 330]. One grain fills not a
sack, but helps his fellow — буквально ‗Одно зернышко не наполнит мешок, но
поможет другому зернышку‘ — ‗вкладывая понемногу, получишь хороший
результат‘ [4, c. 330];
 белорус. кропля, англ. drop ‗капля‘ [6]: Лішняя кропля вады ў талер-
цы не пашкодзіць [3, Кн. 1, с. 254]. Кропля камень крышыць (дзяўбе) [2,
с. 286]. Many drops make a shower (flood) — буквально ‗Много капель со-
здают ливень (потоп)‘ — ‗вкладывая понемногу, получаешь нечто значи-
тельное, ощутимое‘ [4, с. 509]. Drop by drop and the pitcher is full — букваль-
но ‗Капелька за капелькой и, кувшин наполнится‘ — ‗маленькие, но частые
усилия приведут к успеху‘ [5, с. 665];
 англ. bit ‗кусок, кусочек; частица, доля‘, morsel ‗кусочек‘ [6]: You
may see by a bit what the bread is — буквально ‗По кусочку можно понять ка-
ков хлеб‘ — ‗по словам, манере поведения, поступкам сразу видно, какой это
человек‘ [4, с. 62]. Between the cup and the lip a morsel may slip — буквально
‗Кусочек пищи может упасть, пока его несешь от чаши ко рту‘ — ‗не считай
что-либо сделанным, пока не доведешь дело до конца, не увидишь результа-
та‘ [5, с. 718]. В белорусском языке значение маленького кусочка создается
уменьшительно-ласкательным суффиксом -чк- : кавалачак, кусочак, шматок.
Например: Хуць маленькую крошачку, хуць арэхаву зяронушку, да ўсею
сямейкаю — гасподзь і спарыць [3, Кн. 2, с. 42]. На ласы кусочак знойдзецца
куточак [2, с. 342].
В некоторых белорусских и английских паремиях встречается негатив-
ная коннотация малого количества субстанции: Можна і адным кусочкам
удавіцца [3, Кн. 1, с. 254]. На Ілью на лісток налью, на аспажку — цэлую
дзяжу, а на аспожку — хлеба крошку [3, Кн. 1, с. 108]. One drop of poison
infects the whole tun of wine — буквально ‗Одна капля яда заражает всю бочку
вина‘ — ‗незначительная, но неприятная мелочь портит все хорошее (дело,
настроение, впечатление и т. п.)‘ [4, с. 636];

272
 б) среднее количество:
 белорус. кавалак, кусок, шмат, англ. part ‗часть, доля‘, piece ‗кусок;
часть‘ [6]: Ёсць кавалак хлеба, то хвала богу [3, Кн. 1, с. 237]. Каса любіць
брусок і сала кусок [3, Кн. 1, с. 131]. Салдату трошкі трэба: солі драбок ды
хлеба шматок [3, Кн. 1, с. 498]. Take part of a pelf, when the pack is a-dea-
ling — буквально ‗Когда деньги делятся, возьми часть себе‘ — ‗достигнуть
чего-либо любыми возможными способами‘ [4, с. 800]. You have gotten a
piece of Kitty Slatchcock‘s bannock — буквально ‗У тебя кусок лепешки Китти
Слэтчкок‘ — ‗льстить с целью получить что-либо‘ [5, с. 711].
В некоторых белорусских и английских паремиях лексемы белорус.
шмат, кавалак и англ. piece выступают как единицы измерения значительной
части пространства: Будзе сем вѐрст, шмат поля і кавалак лесу [3, Кн. 1,
с. 276]. A piece of a churchyard fits everybody  буквально ‗Часть кладбища
подходит всем‘ — ‗все люди смертны‘ [4, с. 124]. Белорус. кусок использу-
ется в качестве СМ времени: Варвары кусок ночы адарвалі [3, Кн. 1, с. 113].
Единицы меры белорус. кавалак, шмат, кусок и англ. piece ‗кусок; часть‘ не
содержат четких количественных значений, что дает возможность употреб-
лять эти лексемы, как для определения среднего, так и большого количества;
 белорус. луста, скіба, англ. slice / shive (архаичный вариант slice)
‗ломоть, ломтик‘ [6]: Пакланіся кусту, дак ѐн дасць хлеба лусту [3, Кн. 1, с.
115]. У каго чорна глыба, у таго й хлеба скіба [3, Кн. 1, с. 115]. It is safe
taking a shive of a cut loaf  буквально ‗Безопасно брать ломоть от нарезанно-
го хлеба‘ — ‗легче стащить ломоть от нарезанного хлеба (никто не заметит)‘
[4, с. 624]. When the shoulder of mutton is going,‗tis good to take a slice — бук-
вально ‗Когда лопатка баранины разделывается, хорошо бы взять ломтик‘ —
‗успеть сделать что-либо в определѐнный срок‘ [4, с. 729];
 англ. peck ‗пек (мера объѐма сыпучих тел; англ. ≈ 8,81 л)‘ [6]: A peck
of March dust, and a shower in May, makes the corn green and the fields gay —
буквально ‗Пек пыли в марте и ливень в мае делают зеленой пшеницу и
пестрыми поля‘ — ‗сухой март и мокрый май дают хороший урожай‘ [4,
с. 521]. Every man must eat a peck of dirt before he dies — буквально ‗Каждый
человек должен съесть пек земли перед смертью‘ — ‗говорится про трудно-
сти, которые человек испытывает в течении жизни‘ [5, c. 601].
Как показал фактический материал, среднее количество, измеряемое
СМ данной группы, часто воспринимается белорусами и англичанами, как
нечто ценное. Национально-специфической чертой для каждого из рассмат-
риваемых паремиологических фондов является способ получения этого ‗цен-
ного‘ количества: для белорусов  это труд, для англичан  нужный момент.
в) группа большого количества представлена в белорусских и англий-
ских паремиологических текстах старинными единицами измерения:
 англ. bushel ‗бушель (мера объѐма; англ. ≈ 36,3 л)‘ [6]. Примеры: A
bushel (peck) of March dust is worth of king‘s ransom — буквально ‗Бушель
мартовской пыли стоит королевского выкупа‘ — ‗если март сухой, то год бу-
дет урожайный‘[4, с. 521]; Measure another‘s corn by your own bushel — бук-

273
вально ‗Измеряй чужое зерно своим собственным бушелем‘ — ‗суди других
по своим меркам‘ [5, с. 315];
 белорус. куль, мех / мяшок ( 9 пудов  146,7 кг), англ. sack ‗мешок,
куль‘ [6] ( 0,1091 м. куб.  109 л.), например, в контекстах: На каго то і
куль саломы, а на сябе ні сцябля [3, Кн. 2, с. 395]. Кожная разумная жана,
калі ѐсць мех мукі і мех пшана [3, Кн. 2, с. 68]. Хадзі каля канягі з мяш-
ком — не пайдзеш пяшком [3, Кн. 1, с. 140]. A full sack can bear a clout in the
side — буквально ‗Для полного мешка заплата не беда‘ — ‗успешный чело-
век перенесет небольшую проблему‘ [5, с. 315]. Every man thinks his sack
heaviest — буквально ‗Каждый человек думает, что его мешок самый тяже-
лый‘ — ‗человек думает, что его проблемы намного сложнее проблем других
людей‘ [4, с. 354].
Большое количество в белорусской и английской лингвокультурах
имеет общую положительную коннотацию и часто для его приобретения
необходимы определенные способности (ум, терпение). Негативная оценка
большого количества встречается лишь в некоторых белорусских и англий-
ских паремиях: Слоў нагаварыў мяшок, а карысці ні на вяршок [3, Кн. 2,
с. 385]. Bind the sack before it be full  буквально ‗Завяжи мешок прежде, чем
он наполнется доверху‘ — ‗во всем надо знать меру‘ [4, с. 59]. В указанных
примерах СМ белорус. мяшок и англ. sack, реализуют значение чрезмерного,
излишнего количества, выражая тем самым неодобрение со стороны говоря-
щего.
Анализ фактического материала показал, что паремии с общей положи-
тельной коннотацией количества чего-либо (74 СМ, 82,3%; англ. 71 СМ,
78,9%) значительно представлены, чем пословицы с негативной коннотацией
(16 СМ, 17,7%, англ. 19 СМ, 21,1%). Приобретение необходимого количества
чего-либо связано с такими национальными качествами этносов, как трудо-
любие и терпение. Особенностью белорусского характера является непри-
хотливость и довольствие немногим. Национальной чертой англичан высту-
пает практичность и получение выгоды.
Сопоставительное исследование паремиологических фондов белорус-
ского и английского языков выявило наличие общих и национально-
специфических черт в репрезентации квантитативных представлений. В пер-
спективе результаты компаративного изучения категории квантитативности
на материале паремиологических единиц белорусского и английского языков
дадут важный материал для понимания особенностей образного освоения ко-
личества в наивной картине мира белорусов и англичан.
ЛИТЕРАТУРА
1. Словарь современного русского языка и литературы: в 17 кн. / под ред.:
Э. И. Каратаева, Л.В. Омельянович-Павленко.  М.-Л., 1957. — Т. 6: АМ. — С. 843.
2. Лепешаў, І.Я. Тлумачальны слоўнік прыказак. — Гродна, 2011.
3. Прыказкі і прымаўкі ў дзвюх кнігах. Рэд. А.С. Фядосік.  Мінск, 1976.
4. The Oxford dictionary of English proverbs / P.F. Wilson. — 3rd edition. — Oxford:
The Clarendon Press, 1992.
5. Wilkinson, P.R. Thesaurus of traditional English metaphors / P.R. Wilkinson. 2nd
ed. — New York: Routledge, 2002.
274
 6. Новый большой англо-русский словарь = New English-Russian dictionary : в 3 т.
Электронный ресурс / ред. Ю.Д. Апресян, Э.М. Медникова. — М. : Рус. яз., 19931994. —
Режим доступа: ??? — Дата доступа : 8.02.2013.

Ю.В. Назаранка (Мінск, БДУ)

ПРАБЛЕМА ЎПАРАДКАВАНЯ І КЛАСІФІКАЦЫІ «МАЛЫХ
ЖАНРАЎ»(НА МАТЭРЫЯЛЕ ВЫСЛОЎЯЎ Я.КОЛАСА)
Аўтарскае выслоўе — агульная назва для ўсіх цытат, што могуць быць
эксцэрпіраваны з твораў пісьменніка і набыць статус самастойнага тэксту.
Выслоўе, як правіла, можа быць суаднесена з тым або іншым малым
эстэтычным жанрам [6, с. 97–109], што і дае магчымасць здзяйснення іх віда-
вой класіфікацыі. Падобная класіфікацыя не з‘яўляецца самамэтай. Наадва-
рот, яна можа раскрыць яшчэ адну грань слоўнага мастацтва Якуба Коласа,
яго стылістычнае і кампазіцыйнае майстэрства, яго ўклад у нацыянальную
ідыяматыку, яго філасафскую скіраванасць і чуццѐ слова, жанравыя магчы-
масці беларускай мовы і г.д.
Згодна з агульным азначэннем паняцця, жанр — гэта «гістарычна
акрэслены, адносна ўстойлівы тып мастацкай формы, дзе структура пэўных
фармальных прымет (архітэктанічных, вобразных, моўных) выяўляе больш-
менш канкрэтны мастацкі сэнс» [8, с. 123]. Змест паняцця жанр увесь час
змяняецца і ўскладняеца, з чым звязана «недастатковая распрацаванасць
тэорыі жанру» [5, с. 107]. Гэтая прыблізнасць, адноснасць, недастатковая
распрацаванасць тэорыі глыбока адбіваецца на класіфікацыйнай практыцы ў
яе мастацка-літаратурнай, маўленча-жанравай і моўна-стылістычнай раз-
навіднасцях. Пакажам гэта на прыкладах выкарыстання жанравай тэрмінало-
гіі ў зборніках выслоўяў і тэарэтычных працах. Ідзе пастаяннае, стаўшае ўжо
традыцыйным, змешванне паняццяў і тэрмінаў, адвольнае вытлумачэнне (у
тым ліку і праз прыклады) такіх катэгорый, як афарыстычнасць, трапнасць,
лаканізм, вобразнасць, арыгінальнасць, дасціпнасць, яскравасць, павучаль-
насць, узнаўляльнасць, крылатасць, завершанасць, устойлівасць і падобных, з
дапамогай якіх робяцца спробы азначыць, акрэсліць, давесці права на
існаванне менавіта такога жанру, іменна гэтай, а не іншай класіфікацыі ма-
лых жанраў і г.д.
Нярэдка выслоўі проціпастаўляюцца афарызмам [8, с. 46-48, 8]; дастат-
кова вялікія тэксты адносяцца да афарызмаў і адначасова да выслоўяў; ста-
ражытнагрэчаскае аўтарскае выслоўе прыпісваецца да ліку сучасных прыка-
зак; гукаперайманне залічваецца ў склад фальклорных жанраў; біблейскія
фразы разглядаюцца як прыказкі і прымаўкі або як прытчы; у назвах
зборнікаў побач ставяцца (і тым самым пэўным чынам размяжоўваюцца ці
проціпастаўляюцца) крылатыя словы і афарызмы, мудрыя думкі і выказван-
ні, афарызмы и думкі, суджэнні і афарызмы, афарызмы і максімы, правілы і
максімы, выказванні і афарызмы і г.д. Здаецца, што менавіта з прычыны не-
магчымасці ясна акрэсліць, чым адрозніваюцца думка — выказванне — афа-
275
рызм — выслоўе — прытча — максіма — прыказка — сентэнцыя і г.д., су-
часныя ўкладальнікі зборнікаў звяртаюцца да абагульняльных, апісальных,
вобразных назваў, якія сведчаць перш за ўсѐ пра тое, што чытач будзе мець
справу з мастацкімі творамі малых жанраў: «Розум сэрца», «Слоўнік сата-
ны», «Мудрасць стагоддзяў», «Жамчужыны думкі», «Чаша біблейскай муд-
расці», «Народнае мудраслоўе» і пад.
Яшчэ адна магчымасць пазбегнуць класіфікацыі па жанрах — размер-
каваць выслоўі ў кнізе па алфавіце. Да навуковага вырашэння праблемы та-
кая класіфікацыя, зразумела, не набліжае.
Прычына жанравай неўпарадкаванасці выслоўяў крыецца, на нашу
думку, не толькі ў анталагічнай складанасці з‘явы, але і ў тым, што па-
няційна-тэрміналагічная сістэма ў гэтай галіне спараджалася стыхійна: у яе
складзе шмат адзінак з розных эпох і розных моў, пра што яскрава сведчыць
прапанаваны адным з даследчыкаў «культурна-гістарычны зрэз крыніц» выс-
лоўяў на маральныя тэмы. Спіс гэтых крыніц налічвае каля трыццаці
пазіцый — ад старажытнаегіпецкай дыдактычнай афарыстыкі да заходне-
еўрапейскай філасофіі, эстэтыкі і публіцыстыкі апошніх дзесяцігоддзяў. У
гэтым спісе згадваюцца і некаторыя тэрміны — назвы жанраў, напрыклад:
прыказкі, прымаўкі, анекдоты, прароцтвы, павучанні, запаветы, выслоўі,
афарыстычная мудрасць, прытчы, сутры, гномы, апафтэгмы (апафегмы),
дыятрыбы, маральныя настаўленні, сентэнцыі, маралі, адагіі, мудрыя думкі,
адабы, вака, джэйхіцу, максімы, развагі і інш. Узятыя з розных крыніц і з
розных канцэптуальных — філасофскіх, філалагічных, эстэтычных, мараль-
ных — сістэм яны, відаць, ніколі не змогуць быць зведзены ў адну — улас-
ную — тэрміналагічную сістэму.
Аднак цікавасць да праблемы жанраў не знікае. Даследаванні вядуцца
ў двух кірунках — гэта спроба пабудаваць агульную тэорыю маўленчых
жанраў [гл.: [3]] як працяг агульнай тэорыі клішэ [7] і вывучэнне менавіта
афарыстыкі [4], а таксама разгляд тых або іншых прыватных пытанняў па-
дабенства і адрозненняў асобных відаў выслоўяў у беларускай мове [1,
с. 297–306].
Адна з выніковых спроб высвятлення пытання аб сутнасці найбольш
вядомых у славістыцы тыпаў выслоўяў зроблена ў працы Н. Т. Федарэнкі і
Л.І. Сакольскай [9]. Адзначым два найбольш істотныя моманты. Першы —
афарызм і яго жанравыя межы; другі — ужыванне міжнароднай афарыстыч-
най тэрміналогіі. Аўтары вядуць размову менавіта пра афарызм (не выслоўе)
як вядучы, ключавы тэрмін сістэмы малых жанраў, але тут маюць значэнне
самі прынцыпы тэрміналагічна-паняційных пошукаў.
Зыходзячы з таго, што дакладнага тэрміналагічнага значэння ў слове
афарызм няма, аўтары спрабуюць супаставіць афарызм, з аднаго боку, з выс-
лоўем; з прыказкай, крылатым словам, эпіграмай, эсэ, трапным словам, грэ-
гарыяй, парадоксам, каламбурам, байкай, прытчай (і інш. жанрамі) — з дру-
гога. Яны прыходзяць да заключэння, што «гісторыя развіцця афарызма як
жанра ў сусветнай літаратуры гаворыць пра старажытнае паходжанне афа-
рызмаў, пра адзінства афарызмаў і выслоўяў» [9, с. 21]. Адзначаецца таксама
276
(са спасылкай на Вялікую Савецкую Энцыклапедыю і пісьменніка
Л. Успенскага), што афарызм не даказвае, не аргументуе, а ўздзейнічае на ро-
зум арыгінальнай фармулѐўкай думкі, бляскам нечаканага супастаўлення
слоў, дасціпнага іх счаплення. Падкрэсліваецца, што слова выслоўе мае збор-
ны характар і бясспрэчнае права на існаванне.
У памянѐнай кнізе даецца шмат азначэнняў для розных відаў выслоўяў,
а таксама ўказваецца на мноства асобных іх прымет.
Заўважым, што наўрад ці наступіць той час, калі ўсе віды выслоўяў бу-
дуць упарадкаваны накшталт табліцы хімічных элементаў. Разглядаючы
праблему «тэкст у тэксце», М. М. Бахцін выдатна паказаў бясконцыя магчы-
масці і варыянты ўвядзення ў тэкст рамана як жанру іншых тэкстаў, у тым
ліку самых розных сентэнцый і афарызмаў. Ён, у прыватнасці, піша ў працы
«Слова ў рамане»: ,,…У раманах Жан-Поля, так багатых на афарызмы, мы
знойдзем доўгую шкалу градацый паміж гэтымі афарызмамі: ад чыста
аб‘ектных да наўпрост інтэнцыянальных з самымі рознымі ступенямі
адлюстравання (рус.: преломления) аўтарскіх інтэнцый‖» [2, с. 136]. Нам
уяўляецца, што ѐн знайшоў вельмі ўдалы выраз для абазначэння анталагічнай
немагчымасці дакладна размежаваць жанры выслоўяў: доўгая шкала града-
цый паміж афарызмамі.
Ніжэй мы паспрабуем даць сінаптычны малюнак падобнай шкалы і
выкарыстаць яе магчымасці для адноснай тыпалогіі выслоўяў Якуба Коласа,
якая перадае гэтыя «самыя розныя ступені адлюстравання аўтарскіх інтэн-
цый».
На падставе аналізу значнай колькасці крыніц літаратуразнаўчага,
лінгвістычнага, рытарычнага, гістарычнага характару прапануецца звод
даступных аўтару тэрмінаў, якія абазначаюць розныя віды выслоўяў. Звод
будуецца на алфавітным прынцыпе з прагматычнай мэтай — спраецыраваць
на яго выслоўі Якуба Коласа, каб паказаць багацце жанраў, якімі валодаў і да
якіх звяртаўся творчы геній пісьменніка. Прагматычнасць мэты прапанавана-
га зводу якраз і заключаецца ў тым, каб на яго грунце ахарактарызаваць
«моўныя паводзіны» таленту, а не лінгва-рытарычнага разліку. Размытасць
крытэрыяў вызначэння таго ці іншага жанру выслоўя не павінна прымацца
пад увагу хаця б таму, што яна можа быць перафармулявана ў тэрмінах
«тэорыі поля» (пóлевых структур) або тэорыі няпэўных (рус.: нечѐтких) мно-
стваў: Бахцінская шкала градацый — гэта і ѐсць прапанаваны выдатным
тэарэтыкам дыскурсу прынцып пабудовы класаў моўных адзінак, які набывае
(ці ўжо набыў) метадалагічнае значэнне.
Такім чынам выслоўе можа быць рэалізавана як:
абрэвіятура зацемка* перыфраза
адаба* зачын праклѐн
адагія* зваротак прароцгва
аднарадковік знома* прыгаворка
азвярызм* зычэнне прыказка
азначэнне імператыў* прымаўка
акраверш інвектыва прыпеўка
анекдот каламбур прысяганне
277
 апафегма канцоўка прытча
афарызм кпін разважанне
байка крылатае слова саці*
вака* лаціфа* сешэнцыя
вітанне лімэрык* сімвал
вокліч лічылка скарагаворка
гарык* лозунг страшылка*
гнома максіма сутра*
грэгарыя мініяцюра тост
двухрадковік міф фацэцыя*
джэйхіцу* мота фларылегія*
досвед мудраслоўе фразеалагізм
досціп найменне фрашка*
дражнілка павучанне харакгарыстыка
дыялог пажаданне хрыя
дыятрыба* паліндром шарада
жарт панегірык эпіграма
загадка парадокс эпіграф
заклік параўнанне эпітафія
замалѐўка пародыя эсэ
замова пастыш эўфемізм
запавет Пацешка …

У гэтым зводзе зорачкай пазначаны «аўтарскія тэрміналагічныя вына-

ходствы» (тыпу азвярызм, страшылка, зацемка і пад.), якія, дарэчы, сведчаць
пра неабходнасць і карыснасць пошуку тэрмінаў для новых, адметных відаў
слоўнай творчасці, што нараджаюцца, і, відаць, будуць нараджацца ў мастац-
ка-эстэтычнай практыцы; а таксама тэрміны, што маюць выразны нацыяна-
льны характар.
Такім чынам, маўленчая практыка назапасіла мноства ўзораў выслоў.
Якуб Колас выдатна валодаў большасцю існуючых маўленчых жанраў.
ЛІТАРАТУРА
1. Аксамітаў, А.С. Прыказкі і прымаўкі: тлумач. слоўн. бел. прыказак і прымавак з
арх., кафедр. збораў, рэдкіх выд. XIX i XX стст. / Пад рэд. Я. Янушкевіча. — 2-е выд.,
дапрац. — Мінск, 2002.
2. Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики. — М., 1975.
3. Дементьев, В.В. Фатические речевые жанры // Вопросы языкознания. — 1999. —
№ 1. — С. 37–55.
4. Іваноў, Я.Я. Афарыстыка паэмы Якуба Коласа «Новая зямля» // Каласавіны.
Матэрыялы навуковай канферэнцыі, прысвечанай 70-годдзю выхаду ў свет паэмы Якуба
Коласа «Новая зямля». — Мінск, 1993. — С. 74–77.
5. Литературный энциклопедический словарь. — М., 1987.
6. Міхневіч, А.Я. Эстэтыка малых слоўных форм і нацыянальная культура // Эсте-
тика и культура: Проблемы теории и практики. — Мінск, 2001. — С. 97–109.
7. Пермяков, Г.Л. От поговорки до сказки (Заметки по общей теории клише). — М.,
1970.
8. Рагойша, В. Тэорыя літаратуры ў тэрмінах. — Мінск, 2001.
9. Федоренко, Н.Т., Сокольская Л. И. Афористика. — М., 1990.

278
 А.М. Ніканчук (Мінск, НАН РБ)
МОЎНЫЯ КАНТАКТЫ
НА БЕЛАРУСКА-ЛІТОЎСКІМ СУМЕЖЖЫ
Аналіз моўных дадзеных паўночна-заходняй дыялектнай зоны дазваляе
больш поўна ўявіць міжмоўнае ўзаемадзеянне на беларуска-літоўскім суме-
жжы. Высокі паказчык наяўнасці ў гэтай зоне слоў літоўскага паходжання
ўказвае на інтэнсіўны працэс моўнага ўзаемапранікнення розных пластоў
лексікі ад геаграфічных назваў да бытавой з вузкаю і шырокаю сфераю кары-
стання. Асноўнымі механізмамі лексічнай адаптацыі з‘яўляюцца запазычанне
і калькаванне. Праведзены аналіз літуанізмаў у беларускіх гаворках [1] знач-
на пашырыў дыяпазон даследаванняў па балта-славянскай праблеме і
дазволіў гаварыць пра пэўныя сляды балтыйскага субстрата на гэтай тэрыто-
рыі. Аднак не менш распаўсюджанай праявай гэтых моўных кантактаў мо-
гуць быць і калькі, так званыя беларускія новаўтварэнні, якія ўзніклі ў межах
беларуска-літоўскай кантактнай моўнай зоны і ўтвораны па літоўскай мадэлі
з захаваннем беларускіх элементаў. Устаноўленыя даследчыкамі літоўскія
калькі ў большасці сваѐй патрабуюць перагляду [2; 3; 4; 5; 6]. Збор поўнага
корпусу літоўскіх калек у беларускіх гаворках з‘яўляецца актуальным і сѐн-
ня. Крытэрыямі для іх устанаўлення могуць выступаць лінгвагеаграфічны і
семантычны.
Прыкладам уплыву літоўскай моўнай сістэмы можа быць дзеяслоў
змятлíць са значэннем ‗абмесці‘. Нада жыта змятліць (Пастаўскі р.) [9, т. 2,
с. 318]. На наш погляд, дадзенае семантычнае новаўтварэнне ўзнікла на
літоўскай глебе ад дзеяслова ńlúoti ‗мятлой, крылам ці чым іншым прыбіраць,
рабіць чыстым; часаць (лѐн) і інш.‘ < ńlúota (мятла) [10]. Так, літоўскай пары
мятліць — мятла адпавядае беларуская пара мясці — мятла. На карысць та-
го, што літоўская мова магла стаць мовай-крыніцай указвае існаванне цэлага
раду прэфіксных дзеясловаў з рознай семантыкай.
Вынікам поўнага захавання ўнутранага зместу, характэрнага для
літоўскай мовы, і ўвасобленай у беларускую моўную сістэму словаўтвараль-
най структуры з‘яўляецца дзеяслоў-амонім пракідáцца (пракíдваць, пракíнуц-
ца) ‗запраўляць (заправіць) чым-н.‘ і дзеепрыметнік пракíдаваны (пракíніны,
пракíнуты) ‗тс‘. Пракідаліся алеям, маслам посным і елі кашу. Не пракідвала
кашу. Трэба пракінуць суп скваркамі [9, т. 4, с. 82–83]. Агульная мяжа пера-
важнага пашырэння гэтых форм у беларускіх гаворках вызначаецца па лініі
Смаргонь — Астравец — Паставы — Браслаў — Верхнедзвінск, а таксама на
сучасных тэрыторыях Літвы (Швянчоніс) і Латвіі (Даўгаўпілс). Прататыпам
гэтых новаўтварэнняў мог стаць літ. prasimèsti ‗18. Зрабіць смачным, за-
правіць (тлушчам, маслам, малаком)‘ [10], параўн. prasimèstі // пракідáцца
(зваротная часціца -si- ў літоўскіх дзеясловах заўсѐды знаходзіцца пасля
прэфікса). Па той самай мадэлі ўтвораны незваротны дзеяслоў pramèstі //
пракíнуць. Сюды ж трэба аднесці і занатаваныя прыкíнуць (Ігналінскі, Глы-
боцкі р-ны) і прыкíданы (Браслаўскі р.) [9, т. 4, с. 140–141], якія тоесна суад-
носяцца з літ. prіmèstі [10].
279
 Не выключана, што перадача плана зместу і выражэння літоўскага дзе-
яслова prisimèsti ‗17. Прычапіцца (пра хваробу)‘ [10] паспрыяла ўзнікненню
новай лексемы прыкідáвацца (прыкінýцца) ‗прыставаць (прыстаць) (пра хва-
робу)‘ [9, т. 4, с. 140–141]. Рожа прыкідаваецца. Зімно, прыкінулася рана, і не
гоіцца рука. Магчыма, што і намінацыя прћкідзь (прыкíдка) ‗запаленне‘ [9,
т. 4, с. 141] магла развіцца на базе літоўскай адзінкі primètimas > prisimèsti
‗19. Заносіць мікробы, пашырацца (пра рану)‘ [10]. Прыкіць прыкідаецца, як
разгняцеш крывавы мазоль. Ніякай прыкіткі нет. Лінгвагеаграфія гэтых
інавацый шырока прадстаўлена ў этымалагічным слоўніку беларускай мовы
[7], аднак не зусім ясная крыніца іх паходжання. Варта зазначыць і тое, што ў
літоўскай мове існуе цэлы шэраг дзеясловаў apsimèsti ‗захварэць‘; atsimèsti
‗прайсці (пра хваробу)‘; įsimèsti ‗захварэць; прыкінуцца хворым‘; permèsti
‗перамагчы хваробу, выздаравець‘; užmèsti ‗выклікаць хваробу‘ [10].
У тэматычным слоўніку «Жывѐльны свет» рэгіструюцца лексемы
адсырњць, адпусцѕцца, абпѕцца, звѕльжыць (адвѕльжыць), намћкнуць
(прамћкнуць) са значэннем ‗адсырэць, стаць вільготным (пра сена)‘ [8]. За-
фіксаваны ў кантактнай зоне дзеяслоў адпусцíцца ‗адсырэць‘ напрамую звя-
заны з літ. atsilјisti (літар. адпусцíцца), адно са значэнняў якога ‗адсырэць
альбо набрацца сырасці, вільгаці‘ [9]. З тоеснай семантыкай на паўночным
захадзе Беларусі фіксуюцца абпѕцца ‗адсырэць, зрабіцца вільготным‘ і
атпѕцца ‗тс‘. Атпілося адзенне, але хто гэта дапусціць, кап сплесніла.
Атпіваецца сена, ужо раса пацягнула [9, т. 1, с. 124]. Верагодна, што дадзе-
ныя рэфлексійныя формы маглі развіцца пад уздзеяннем літ. atsigérti (адпіц-
ца) ‗адсырэць‘ < gérti (піць) [9]. Такім чынам, лексемы адпусцѕцца, абпѕцца і
атпѕцца на фоне матываваных па сваім паходжанні звѕльжыць, намћкнуць
можна лічыць беларуска-літоўскімі калькамі.
З‘явай такога кшталту можа быць бел. дыял. запусцѕць ‗падкалаціць;
заліць‘. Журок вараць, мукой запусцяць, туды грыпкоў — гэта жур (Пас-
таўскі р.). Такую картошку запушчу малаком і пяку бабку (Шальчынінкайскі
р., Літва) [9, т. 2, с. 244]. Семантычна бел. дыял. запусцѕць, магчыма, ствара-
ецца на базе літоўскага амоніма léisti ‗рабіць больш мяккім, вадкім; ліць; сы-
паць‘ (літар. пускаць) [10].
Такім чынам, лакалізацыя лексічных калек у беларуска-літоўскай кан-
тактнай зоне сведчыць пра перакрыжаванне двух моўных слоўнікаў, глыбіню
міжмоўнай камунікацыі і тыя цесныя моўныя сувязі, якія цягнуцца ўжо
больш за тысячагоддзе.
ЛІТАРАТУРА
1. Лаучюте, Ю. Словарь балтизмов в славянских языках. — Л., 1982.
2. Чекман, В.Н. К проблеме литовско-белорусских лексических связей //
Baltistica. — 1972. — T. VIII. — № 2. — С. 147.
3. Грынавецкене, А.І., Мацкевіч, Ю.Ф. і інш. Вачыма аўтараў // Slavia Orientalis. —
1990. — T. XXXIX. — NR. — 3–4. — C. 317.
4. Астрэйка, В.Д. Славяна-балцкае лексічнае ўзаемадзеянне ў гаворках паўночна-
заходняй дылектнай зоны беларускай мовы // Беларуская лінгвістыка. — 2010. — Вып.
65. — С. 15–17.

280
 5. Цыхун, Г.А. Беларуска-літоўскія калькі // Slavistica Vilnensis. — 2005–2009. —
Kalbotyra. — T. 54. — № 2. — С. 109.
6. Grinaveckienė, E. Lietuviškos kilmės leksiniai vertiniai baltarusių paribio šnektose /
Baltistica. — 1990. — Т. XXVI. — № 2. — P. 166–172.
7. Этымалагічны слоўнік беларускай мовы. Т.10 ІІ / НАН Беларусі, Ін-т мо-
вазнаўства імя Я. Коласа: уклад. Р.М. Малько, М.П. Антропаў, Г.А. Цыхун // рэд.
Г.А. Цыхун. — Мінск, 2005. — С. 91–92.
8. Жывѐльны свет: тэмат. слоўн. / Нац. акад. навук Беларусі, Ін-т мовазнаўства імя
Я.Коласа: склад.: В.Дз. Астрэйка і інш. — Мінск, 1999.
9. Слоўнік беларускіх гаворак паўночна-заходняй Беларусі і яе пагранічча. — Т. 1–
5. — Минск, 1978–1986.
10. Lietuvių kalbos žodynas (t. I–XX, 1941–2002) // Lietuvių kalbos institutas [Элек-
троны рэсурс]. — 2011-2013. — Рэжым уваходу: http:/www.lkz.lt/startas.htm. — Дата ўва-
ходу: 12.03.2013.

Л.И. Соболева (Минск, БГУ)

ЯЗЫКОВОЙ ЗНАК КАК ДИНАМИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ
Как известно, основными свойствами языкового знака являются: мате-
риальность, коммуникативность, линейность, обобщѐнность, относительная
мотивированность, воспроизводимость, социальность, неситуативность,
универсальность, системность. Последнее предполагает взаимовлияние ча-
сти и целого. Поскольку динамическая устойчивость — одно из базовых
свойств языковой системы в целом, проявляющееся в сохранении тожде-
ственности системы самой себе в каждый данный момент времени при том,
что постоянно изменяются отдельные единицы отдельных уровней языка;
можно предположить подобное качество и у отдельного языкового знака.
Языковой знак — целостная структура, что радикальным образом проявля-
ется в квалификации любого языкового знака как индекса в том смысле, что
в конкретной языковой системе план выражения знака влечет за собой
вполне определенный план содержания, который считается в данном случае
следствием плана выражения [1, с. 93]. Но нельзя не признать, что языковой
знак амбивалентен: с одной стороны, он — тождественен самому себе; с дру-
гой стороны, знак — подвижная, стремящаяся к изменению и развитию
структура. Подвижность «по горизонтали» проявляется в асимметрии плана
выражения и плана содержания языкового знака, на чем основаны такие се-
мантические универсалии, как полисемия (универсалия описательной семан-
тики) и метафора (универсалия исторической семантики). Подвижность «по
вертикали» проявляется в том, что планом выражения знак опирается на
единицы более низкого уровня языка, а планом содержания входит в едини-
цы более высокого уровня.
Структурные свойства знака языка определяют характер речевосприя-
тия: не только возможность порождения и восприятия метафор, но и воз-
можность семиотизации грамматически правильных бессмысленных выска-
зываний. Относительная независимость плана выражения и плана содержа-
ния языкового знака обусловила то, что носителям языка свойственна семио-
тизация окружающего мира в целом.
281
 Структурные свойства знака не просто допускают, а порождают посто-
янную подвижность плана содержания, которая проявляется в сосущество-
вании: значения и значимости, варианта значения, оттенка значения, смысла.
Так как план содержания знака — динамический феномен, который
возможен благодаря относительной независимости плана выражения и плана
содержания, можно утверждать, что структурные свойства языкового знака
демонстрируют подвижность синхронии [3, с. 130]; вспомним, что последнее
проявляется в динамике перехода от одного субкода к другому; в варьирова-
нии, переинтеграции, инновациях — динамических процессах, обусловлен-
ных отношениями одновременности; в динамике речевого акта: семиотиче-
ская универсалия «чередуемость» [2, с. 54]; в нейролингвистической дина-
мике речепорождения и речевосприятия.
Результаты проведенного нами направленного ассоциативного экспе-
римента, в котором реакциями на заданные стимулы (периферийные глаголы
речи) могли быть только глаголы речи, свидетельствуют о том, что несмотря
на четкие семантические ограничения реципиенты при выборе реакций часто
ориентировались на форму знака, на его словообразовательную структуру.
Таблица 1
Процентное выражение количества слов-реакций в направленном
ассоциативном эксперименте
II
Слова-стимулы I VI
III IV V X
VII VIII IX
залиться 25 75 32,5 12,5 45 39 61 10
изливать 31 69 6 44 50 6 94 –
изливаться 27 73 3 50 47 6 94 –
излить 28 72 56 11 33 17 83 –
изрыгать 31 69 24 45 31 8 92 –
изрыгнуть 13 87 22,5 42,5 35 79 21 -
изъявить 20 80 59 31 8 33 67 2
изъявлять 47 53 8 65 27 0 100 –
пробарабанить 20 80 93 5 2 100 0 –
продрать 13 87 70 11 15 71 29 4
Примечание:
I — количественные данные о непроизводных словах-реакциях;
II — количественные данные о производных словах-реакциях;
III — процентное выражение общего количества производных слов реакций;
IV — процентное выражение количества производных префиксальных слов реакций;
V — процентное выражение количества производных суффиксальных слов реакций;
VI — количественные данные о словах-реакциях, в которых присутствует и префикс, и
суффикс;
VII — процентное выражение общего количества слов-реакций, в которых присутствует и
префикс, и суффикс;
VIII — процентное выражение количества производных префиксальных слов реакций от
производных слов, включающих суффикс;
IX — процентное выражение количества производных суффиксальных слов реакций от
производных слов, включающих префикс;
X — процентное выражение количества производных слов-реакций, в которых присут-
ствует конфикс.

282
 Общее количество реакций на приведенные в таблице 1 слова-стимулы
колеблется в пределах от 45 до 55: залиться (53), изливать (49), изливаться
(49), излить (50), изрыгать (55), изрыгнуть (46), изъявить (49), изъявлять
(49), пробарабанить (54), продрать (53). Очевидно, что поскольку все слова-
стимулы являются производными, общее количество производных слов-
реакций больше, чем непроизводных: изрыгнуть (6,7 — в дальнейшем в
скобках указывается, во сколько раз производных слов-реакций больше, чем
непроизводных), изрыгать (2,2); продрать (6,6); пробарабанить (3,9); изъ-
явить (3,9), изъявлять (1,1); залиться (3); изливаться (2,8), излить (2,6), из-
ливать (2,3). Максимальная разница в количестве производных и непроиз-
водных слов существует в реакциях на префиксальные образования: изрыг-
нуть (6,7), продрать (6,6); пробарабанить (3,9); изъявить (3,9). Возможно
это объяснятся двумя причинами: с одной стороны, приставка, хотя и явля-
ется зависимым членом в структуре лексемы, связана с корнем больше, чем
суффикс, поэтому и лучше осознается носителями языка; с другой стороны,
в синтетических фузионных языках приставка легче, чем суффикс вычленя-
ется в структуре слова. Заметим, что среди реакций на лексему изрыгнуть, в
которой присутствует и префикс и суффикс, всего 33 лексемы, где присут-
ствует суффикс, и в 19 из них — суффикс -ну-; и 23 лексемы с префиксом, но
ни в одной из них нет префикса из-, хотя самым частотным среди всех пре-
фиксов в реакциях на этот стимул является семантически близкий к исход-
ному префикс вы-, который встречается в 14 лексемах из 23. Показательно,
что приблизительно одинаковы цифры, указывающие на то, во сколько раз
реакций с суффиксом -ну- меньше общего количества суффиксальных реак-
ций (1,7) и реакций с префиксом вы- меньше общего количества префик-
сальных реакций (1,6) на стимул изрыгнуть.
Среди реакций на стимул залиться лексем, где присутствует и префикс
и суффикс (например: засмеяться, рассмеяться, намокнуть), больше, чем
лексем, где есть только префикс (например: захохотать, заплакать, за-
орать) или только суффикс (например: обманывать): 18 — 13 — 5 лексем
соответственно (или: 45 % — 32,5 % — 12,5 %); здесь максимально количе-
ство реакций с конфиксами (например: расхохотаться).
Префиксальных образований в реакциях на глагол излить (56 %) зна-
чительно больше, чем на глаголы изливать (6 %) и изливаться (3 %). В реак-
циях на 2 последних стимула преобладают суффиксальные образования: из-
ливаться (50 %), изливать (44 %), излить (11 %). Заметим, что у этих одно-
коренных лексем существует обратная корреляция между количеством пре-
фиксальных и суффиксальных реакций: чем больше у слова префиксальных
реакций, тем меньше суффиксальных и наоборот; а также существует прямая
корреляция между количеством суффиксов у глагола-стимула и количеством
суффиксальных реакций.
Такая же картина наблюдается в паре слов изъявить, изъявлять. На
стимул изъявить префиксальных реакций (59 %) почти в 2 раза больше, чем
суффиксальных (31 %), а на стимул изъявлять суффиксальных реакций
(65 %) почти в 8 раз больше, чем префиксальных (8 %).

283
В приведенной ниже таблице 2 отражено соотношение префиксальных и
суффиксальных производных реакций в направленном ассоциативном экспе-
рименте. Количественные показатели позволяют сравнить виды преоблада-
ющих (доминантных) реакций (префиксальных или суффиксальных произ-
водных) на каждый из 10 глаголов-стимулов. Среди реакций группы II, где
присутствует и префикс, и суффикс, суффиксальные доминанты преоблада-
ют над префиксальными (см. столбцы V, VI) у всех слов-стимулов, кроме
трех: пробарабанить, продрать, изрыгнуть. Среди реакций группы I, содер-
жащих либо префикс, либо суффикс, равное количество суффиксальных и
префиксальных доминант. В обеих группах реакций (I и II) у 6 из 10 глаго-
лов-стимулов в ассоциативных полях совпадают либо суффиксальные доми-
нанты (у стимулов: изливать, изливаться, изрыгать, изъявлять), либо пре-
фиксальные доминанты (у стимулов: пробарабанить, продрать). В трех из
четырех оставшихся случаев (у стимулов: залиться, излить, изъявить) в
группе I среди реакций закономерно присутствуют префиксальные доминан-
ты, а в группе II — суффиксальные, причем в двух случаях количественные
показатели этих доминант совпадают (стимул излить) или почти совпадают
(стимул изъявить). В ассоциативном поле одного стимула (изрыгнуть) в
группе I присутствуют суффиксальные доминанты, а в группе II — префик-
сальные, при этом их количественные показатели соотносятся приблизитель-
но как 1: 2.
Таблица 2
Соотношение префиксальных и суффиксальных производных слов-реакций
в направленном ассоциативном эксперименте
I II
Слова-стимулы
III IV V VI
залиться 2,6 1,6
изливать 2 16
изливаться 18 16
излить 5 5
изрыгать 1,9 11
изрыгнуть 1,9 3,7
изъявить 1,9 2
изъявлять 8,5 (0) 7
пробарабанить 20 1 (0)
продрать 6,4 2,5
Примечание:
I — слова-реакции, в которых присутствуют либо префиксы, либо суффиксы;
II — слова-реакции, в которых присутствуют и префиксы, и суффиксы;
III, V — цифры указывают, во сколько раз префиксальных реакций больше, чем
суффиксальных;
IV, VI — цифры указывают, во сколько раз суффиксальных реакций больше, чем
префиксальных.
Так как результаты свободного ассоциативного эксперимента с произ-
водными лексемами часто не приводят к появлению реакций, отражающих
словообразовательную структуру стимулов, можно предположить, что имен-
но вышеназванные ограничения направленного ассоциативного эксперимен-
та создают некий динамический стереотип, а следовательно, экстраполиру-
284
ются реципиентами в том числе и на словообразовательную структуру слов-
реакций. Тем не менее, даже анализ количественных данных, касающихся
соотношения словообразовательной структуры стимулов и реакций в
направленном ассоциативном эксперименте, свидетельствует об относитель-
ной автономности плана выражения и плана содержания языкового знака.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бенвенист, Э. Природа языкового знака // Общая лингвистика. — М., 1974. —
С. 90–96.
2. Хоккет, Ч. Проблема языковых универсалий / Новое в лингвистике. — М.,
1970. — Вып. 5. — С. 45–76.
3. Якобсон, Р.О. Принципы исторической фонологии // Избранные работы. — М.,
1985. — С. 116–132.

Н.А. Хацкевич (Минск, БГУ)

СЕМАНТИКА РУССКИХ И СЕРБСКИХ ГЛАГОЛОВ
ОДНОНАПРАВЛЕННОГО ДВИЖЕНИЯ С ПРИСТАВКОЙ ДО-
(исследование на основании сценариев)
Глаголы перемещения в пространстве — важная лексическая подси-
стема в русском и сербском языках. Сравнение значений таких приставочных
глаголов актуально, учитывая использование предложенных М.А. Кронгау-
зом [1] метода сценария и схемы описания значения русских приставок. От-
личия в русских и сербских сценариях (особым образом структурированных
толкованиях) и, следовательно, в семантике глаголов, могут быть связаны,
например, с тем, что приставка обладает более широким кругом подзначений
в одном языке, чем аналогичная ей в другом, или с тем, что один сценарий со
схожей моделью управления в разных языках может быть представлен для
совершенно разных приставок, или с тем, что глаголы, подпадающие под
сценарий, могут отличаться. Материал (глаголы, обе приставки, их значения,
примеры) извлечен из словарей [2; 3], перевод выполнен автором исследова-
ния; устойчивые сочетания не рассматриваются. Схемы, составляющие пунк-
ты, обозначенные еще и буквами (например, 1а), не являются отдельными
подзначениями и имеют место постольку, поскольку помогают подробнее
сравнивать данные языков. Термин «подзначение» используется нами, вслед
за Кронгаузом, для приставок (как составляющее значения), а в отношении
глагольной семантики сохранена традиционная терминология. Глагол может
обладать несколькими значениями, некоторые из них возможны при реализа-
ции того или иного подзначения приставки, при этом общее значение глаго-
ла, как и подзначение префикса, соответствует сценарию, состоящему из не-
скольких ситуаций и правил перехода между ними.
Основной сценарий для русской приставки до-, определяющий значе-
ния глаголов с ней, — «Достижение места».
1) Достижение места
Примеры: [Солдаты] старались как можно скорее добежать до входа
в туннель. Катаев, Виадук. До Тихвина можно доехать на машине. Но лучше
285
поездом. Каверин, Два капитана. Потрудитесь дойти до дома пешком. Че-
хов, Ненужная победа. В теснине Кавказа я знаю скалу, Туда долететь лишь
степному орлу. Лермонтов, Крест на скале. Я доплыл до того берега. Пуш-
кин, Джон Теннер. Наталья на коленях доползла до стены. Шолохов, Тихий
Дон.
Глаголы: добежать, доехать, дойти, долезть, долететь, доплыть,
доползти
Модель управления: X [им], до +Y[род].
Толкование: ‗лицо или объект X {, направившись в место Y или к лицу,
объекту Y,} оказалось (оказался) в месте Y или рядом с лицом, объектом Y‘.
Сценарий
А: лицо или объект X;
место или лицо, объект Y;
лицо или объект X движется по направлению к месту, объекту или ли-
цу Y;
Б: лицо или объект X находится в месте или рядом с лицом, объектом
Y.
Значения глагола добежать реализуются в сценариях 1 и 1б (см. ни-
же). Доехать в №1 может быть дополнено указанием транспорта (доехать +
на Z [предл] или Z [дат]. Первое по словарю значение дойти отражено в №1.
Так же, как в случае с добежать в значении ‗быстро двигаясь, распространя-
ясь, достичь чего-л., донестись (о волнах, звуках и т. п.)‘, составление от-
дельного сценария для дойти в значениях ‗двигаясь в каком-л. направлении,
достичь какого-л. места (о поезде, пароходе, машине и т. п.)‘ и‗прибыть в ме-
сто назначения (о письмах, посылках и т. п.)‘ не нужно, ведь единственное их
различие с выраженным в первом сценарии — конкретизация типа действу-
ющего объекта. Глагол дойти, используясь в значении ‗добраться домой или
до нужного пункта‘, соответствует сценарию №1, а до- в дойти актуализиру-
ет подзначение «Достижение места». Сценарий №1а составлен для перенос-
ного значения ‗обращаясь поочередно куда-л., к кому-л. с просьбой, жалобой
и т. п., достичь самой высокой инстанции‘.
1а) Достижение цели
Примеры: Дойти до прокуратуры.
Глаголы: дойти
Модель управления: X [им], до +Y[род].
Толкование: ‗лицо или объект X {, обращаясь к различным местам или
лицам Z и направляясь или направляя обращение в место Y или к лицу Y,}
оказалось (оказался) в месте Y или рядом с лицом Y‘.
Сценарий
А: лицо или объект X;
{места или лица Z};
место или лицо Y;
{лицо или объект X проходит места или лица Z};
лицо или объект X движется по направлению к месту или лицу Y;
Б: лицо или объект X находится в месте или рядом с лицом Y.
286
 Отдельную разновидность представим для значения ‗распространяясь,
достичь чьего-л. слуха, обоняния (о звуках, запахах и т. п.); донестись‘ (1б).
1б) Достижение в результате распространения
Примеры: Дошел до них протяжный стон; И все опять утихло. Жу-
ковский, Рустем и Зораб. Неясный шум добежал до моего слуха, и в этом
шуме мне почудились причитания. Эртель, Записки степняка. До слуха ваше-
го долетят — звуки стрельбы с бастионов. Л. Толстой, Севастополь в де-
кабре месяце. До слуха Пантелея Прокофьевича доплыл чуть слышный
строчащий перестук колес и собачий лай. Шолохов, Тихий Дон.
Глаголы: дойти, добежать, долететь, доплыть
Модель управления: X [им], до + Y [род].
Толкование: ‗звук, запах, слух, толк X {, распространяясь по направ-
лению к слуху или обонянию лица Y или к самому лицу Y,} достиг слуха или
обоняния лица Y или самого лица Y‘.
Сценарий
А: звук, запах, слух, толк X;
лицо Y;
X движется по направлению к Y;
Б: звук, запах, слух, толк X достиг слуха или обоняния лица Y или са-
мого лица Y.
Несмотря на сохранение модели управления и значения достижения, 1б
индивидуален, так как реализуется лишь для глаголов дойти, добежать, до-
лететь, доплыть, тип X и способ движения конкретизируются. Сохранение
компонента ‗достижение‘ наблюдается в дойти в значении ‗стать известным
кому-л. (о слухах, толках и т. п.)‘ (включено в №1б). Под условным номером
1а.а представлен сценарий для значения ‗стать ясным, понятным, затронуть
чувство, мысль‘ (присутствует сема «достижение», близок «Достижению це-
ли»).
1а.а) Достижение понятности
Примеры: Я удивляюсь, что эта простая мысль до сих пор не дошла до
сознания многих людей. Паустовский, Черное море.
Глаголы: дойти
Модель управления: X [им], до + Y [род].
Толкование: ‗объект X {, проходя определенный путь от непонимания
лицом Y,} становится ясным лицу Y‘.
Сценарий
А: объект X;
лицо Y или его часть;
объект X не является понятным лицу Y;
Б: объект X становится ясным для лица Y.
Понятность здесь — разновидность цели, и «Достижение понятности»
еще более удалено от значения достижения в результате физического пере-
мещения. Схожая картина и со значением ‗сохраниться до какого-л. времени
(о преданиях, памятниках письменности, предметах древности и т. п.)‘, где
возникает временной характер вместо пространственного. У глагола долезть
287
одно значение в словаре, соответствующее № 1: ‗добраться до чего-л. караб-
каясь, ползком и т. п.‘. Первое значение долететь соответствует сценарию
№ 1, второе — № 1б (1. ‗летя, достичь какого-л. места, предела‘; 2. ‗распро-
страняясь, достичь какого-л. места, предела (о звуках, запахах и т. п.); доне-
стись‘). То же и с глаголом доплыть (‗плывя, достичь какого-л. места‘; ‗мед-
ленно, плавно распространяясь, достичь чьего-л. слуха, обоняния (о звуках,
запахах)‘). Первое значение доползти в словаре соответствует сценарию №1.
Составим сценарий для ‗медленно, с трудом дойти, доехать‘, так как подзна-
чение до- реализуется в составе лишь одного глагола из рассматриваемых
нами, здесь есть компонент движения как такового, семантика не совпадает
целиком с семантикой уже заявленных сценариев, хотя сема ‗достижение ме-
ста‘ — общая для № 1 и № 1в.
1в) Медленное достижение места
Примеры: «Москвич», переваливаясь, — объезжая деревья, дополз до
самой палатки. Дворкин, Одна долгая ночь.
Глаголы: доползти
Модель управления: X [им], до +Y[род].
Толкование: ‗лицо или объект X {, медленно направляясь в место Y
или к лицу, объекту Y,} с трудом оказалось (оказался) в месте Y или рядом с
лицом, объектом Y‘.
Сценарий
А: лицо или объект X;
место или лицо, объект Y;
лицо или объект X медленно движется по направлению к месту, объек-
ту или лицу Y;
Б: лицо или объект X находится в месте или рядом с лицом, объектом
Y.
Схожая ситуация и с глаголом долететь, где подзначение можно
назвать «быстрое достижение места» (1г), а в семантике лететь, в одном из
значений, уже содержится компонент ‗быстро‘.
1г) Быстрое достижение места
Примеры: Лошади вмиг долетели до села.
Глаголы: долететь
Модель управления: X [им], до + Y [род].
Толкование: ‗лицо или объект X {, направляясь в место Y или к лицу,
объекту Y,} быстро оказалось (оказался) в месте Y или рядом с лицом, объ-
ектом Y‘.
Сценарий
А: лицо или объект X;
место или лицо, объект Y;
лицо или объект X быстро движется по направлению к месту, объекту
или лицу Y;
Б: лицо или объект X в скором времени находится в месте или рядом с
лицом, объектом Y.

288
 Особенность приведенных двух значений долететь и доползти — их
абстрагирование от способа движения и акцент на его характер. Это харак-
терно и для бесприставочных лететь и ползти.
Какими подзначениями может обладать до- (срб.) и насколько они
сходны тем, что представлены в рамках до- (рус)? Словарное значение глаго-
ла дотрчати — ‗трчећи доћи; фиг. журно доћи‘ (‗дойти бегом; быстро, то-
ропясь, дойти‘). Оно соответствует одному подзначению и сценарию и еще
одной его разновидности (см. до- (рус.)): «Достижение места» (№ 1), «Быст-
рое достижение места» (№ 1г). Кстати, глагол добежать, обладая только од-
ним значением, не входит в перечень глаголов для указанной разновидности
подзначения; дотрчати (срб.), таким образом, сближается с долететь (рус.)
и не является абсолютным соответствием русскому добежать (Кад се ра-
тотворио, сви Црногорци што су били по страним земљама … дотрчали су у
Црну Гору. Нен. Љ. (‗Когда началась война, все черногорцы, которые были в
других странах... прибежали в Черногорию‘)). Для доћи (срб.) основное зна-
чение — ‗идући приспети, стићи, допутовати на било који начин‘ (‗идя,
прийти, дойти каким бы то ни было способом‘): Дошао из Африке у Италију.
Макс. (‗Он приехал из Африки в Италию‘); Нама је дошао глас. Пав.(‗До нас
дошел голос/слух‘); Оне су идеје дошле у Русијуса Запада. Јов. С. (‗Те идеи
пришли в Россию с Запада‘) (переводить этот глагол можем как доехать, за-
ехать, приехать, дойти, зайти, прийти). Все это охватывается «Достижени-
ем места» и «Достижением в результате распространения». Еще одно значе-
ние — ‗прећи‘ (‗перейти‘): Разговор помало доёе и на озбиљније ствари. Нех.
(‗Разговор понемногу перешел и на более серьезные вещи‘). Описание не
представляем, так как физическое перемещение здесь не присутствует (при
желании можно отнести к одному из подзначений пере- (рус.) «Изменение
места пребывания»). Значение ‗дорасти, нарасти, приспети‘ (‗дорасти, вырас-
ти‘) требует особого пункта. В рамках сербского префикса присвоим подзна-
чению №2.
2) Подъем (рост)
Примеры: Кад доёе [син] до коња и сабље, он ће мене старца избави-
ти. НПХ. (‗Когда дорастет [сын] до коня и сабли, он освободит меня, ста-
рика‘).
Глаголы: доћи
Модель управления: X [ном], {до + Y[ген]}.
Толкование: ‗объект X {, двигаясь вверх,} стал выше и больше {, дорос
до Y}.
Сценарий
А: объект X (человек, растение);
{объект Y};
X низок или невелик {ниже Y};
X движется вверх;
Б: объект X стал выше и больше {, дорос до Y}.
Остальные значения сербского глагола временные или другие, не име-
ющие компонента движения. Что же касается пересечений значения до-
289
(срб.) и за- (рус.), думаем, что это происходит в подзначении «Проникнове-
ние (или движение внутрь)» (синонимичном одному из подзначений в-). Раз-
берем значение глагола довући се — ‗вукући се доћи, једва, с мукомстићи‘
(‗карабкаясь, ползком дойти, с трудом добраться‘) — это те же подзначение и
сценарий, что и №1 для до-(рус.): Довде се некако довукох, али даље не могу.
Вес. — ‗До этого места я как-то дотащился, но дальше не могу‘. Долетети
в значении ‗летећи доћи, приспети, појавити се где, стићи, доспети‘ (‗летя,
дойти, добраться до чего-либо, появиться где-то‘) содержит приставку в под-
значении «Достижение места» (оно присутствует в семантике при- (рус.)):
Једном [ће] и мени долетјети моје ласте. Уј.– ‗Однажды и до меня долетят
мои ласточки‘/‗Однажды и ко мне прилетят мои ласточки‘. Второе значе-
ние сербского глагола — ‗јурећи, трчећи доћи, дотрчати, дојурити‘ (‗торо-
пясь, бегом зайти, забежать‘): Као вихор долети у собу неки партизан. Хорв.
(‗Как вихрь залетел в комнату какой-то партизан‘). Здесь уместно «Про-
никновение (или движение внутрь)», относящееся к за- (рус.), или «Быстрое
проникновение (или движение внутрь)» (в данном исследовании мы это ого-
ворим, не приводя сценарии, периферийные для до- и основные для других
префиксов). Для значения ‗доћи сам од себе, створити се‘ (‗прийти само по
себе, появиться‘) отдельное подзначение не составляем: оно входит в «Дове-
дение движения до места или цели (или прибытие)» (основное подзначение
для при- (рус.)): Не треба дизати руке и чекати да однекуд долете милиони.
(‗Не нужно опускать руки и ждать, что откуда-то прилетят миллионы‘). Доп-
ливати в значении ‗пливајући стићи, доспети, доћи‘ (‗плывя, добраться, дой-
ти‘) подходит подзначению «Достижение места»: Мало је наше село, али и у
њ се залете новости. Залете се као да уноћи допливају. Вил. (‗Наше село ма-
ленькое, но и в него попадают новости. Попадают так, будто ночью приплы-
вают‘). Последний глагол с до- (срб.) — допузити. Означает он ‗пужући
стићи, доћи‘ (‗ползком добраться, дойти‘), значит, реализуется самое частот-
ное подзначение «Достижение места».
На первый взгляд, деривация в русском и сербском происходит одина-
ково, сохраняется сам аффикс и его значение при образовании новых глаго-
лов. Но при подробном рассмотрении с помощью схем подзначений и сцена-
риев оказалось, что значения приставок не являются идентичными, отличаясь
некоторыми компонентами значений. Это влечет за собой и разницу в сцена-
риях для глаголов с этими приставками, которая является отличием семанти-
ки глагола в одном языке от глагола во втором. Исследование может иметь
практическую ценность в связи с развитием изучения словообразования в со-
поставительном аспекте, семантики префиксов в целом и при образовании
глаголов конкретных групп, взаимодействия значений в семантике приста-
вочных глаголов. Результаты могут быть использованы в преподавании сло-
вообразования и синтаксиса двух языков. Составленные сценарии могут
служить примером подробного анализа семантики приставочных глаголов и
приставок и стать основой особого словаря.

290
 ЛИТЕРАТУРА
1. Кронгауз, М. А. Приставки и глаголы в русском языке: семантическая граммати-
ка. — М., 1998.
2. Речник српскохрватского књижевног језика / [уреёивачкиодбор: М. Стевановић
и др.]. — 2 фототипско изд.: у 6 књ. — Нови Сад, 1990.
3. Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А. П. Евгеньевой. — М., 1999.

И.Н. Хохлова (Минск, Военная академия)

ФРАГМЕНТ ТИПОВОЙ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ ПАРАДИГМЫ
ЛСГ «НАСЕКОМЫЕ»: СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
В современной лингвистике отношение человек — животные исследо-
валось неоднократно. Тем не менее, несмотря на пристальное внимание к
лексике, отражающей зоосферу как часть жизни человека, ряд проблем в ее
изучении остается. В их числе сущность, характер, формирование семантики
соответствующих лексических единиц в рамках словообразовательного гнез-
да, рассмотрение механизма семантической преемственности, позволяющей
определить видение мира носителей языка.
Цель данного исследования — установить структурно-семантические
особенности фрагмента типовой СП существительных-полисемантов ЛСГ
«Насекомые» в белорусском языке, а также выявить специфику реализации
семантической структуры лексемы-вершины гнезда на первой ступени дери-
вации.
Непроизводные полисемантичные имена существительные, относящи-
еся к данной ЛСГ, образуют 13 СГ. Среди них представлено:
 7 одноступенчатых СГ (маскіт, моль, п‘яўка, скарабей, страказа,
труцень, хрушч);
 3 двуступенчатых СГ (жук, павук, саранча);
 2 трѐхступенчатых СГ (чарвяк, матыль);
 полисемант тля не формирует СГ.
Структурное своеобразие СГ базовых основ ЛСГ «Насекомые» заклю-
чается в следующем. Из общего числа мотивирующих мы обнаружили 1 по-
тенциальное СГ (тип «гнездо-слово») [1], 2 двусловных СГ, 5 веерных СГ,
1 цепочечное СГ. Кроме того, нами было отмечены древовидные СГ (4),
имеющие разветвленную структуру из нескольких СП и СЦ.
Производные слова первой ступени деривации (40) объединяются в
субстантивный (17), адъективный (20), глагольный (1) и адвербиальный (2)
блоки.
Субстантивный блок (17 единиц)
Мутационное СЗ (5 единиц) в основном представлено суффиксальными дериватами со
значениями ‗разновидность насекомых‘ [см. 2] (2) (матылѐк, чарва); ‗вещество живот-
ного происхождения‘ (2) (павуціна, павуцінне); ‗разновидность болезни‘ (1) (матыліца).
Модификационное СЗ (8 единиц) включает в себя суффиксальные производные со
значениями субъективной оценочности (7) (жучок, павучок, п‘явачка, скарабейчык,
стракозка, хрушчык, чарвячок) и ‗женскость‘ (1) (павучыха).
291
Смешанное СЗ (4 единицы) отражено в сложносуффиксальных образованиях с семан-
тикой ‗результат действия‘ (2) (чарвяточына, чарвябой), ‗помещение‘ (1) (чарвяводня) и
‗номинация лица‘ (1) (чарвявод).
Адъективный блок (20 единиц)
Представлен суффиксальными дериватами (17) с мутационным СЗ, определяющим
характер отношения к предмету, названному мотивирующим словом (маскітны, саран-
човы, павучыны и т. д.) и сложными образованиями (3) подчинительного типа c со-
единительным СЗ (молепадобны, чэрвепадобны, павукападобны).
Глагольный блок (1 единица; представлен дериват с мутационным СЗ)
Префиксально-суффиксальное образование (1) со значением 'завершить действие,
производимое тем, кто назван мотивирующим словом' (1) (счарвець).
Адвербиальный блок (2 единицы с мутационным СЗ)
Суффиксальные производные лексемы (павуком, п‘яўкай), несущие семантику 'при-
знак, характеризующийся отношением к предмету, названному мотивирующим словом'.
С точки зрения представленных значений данные слова можно разде-
лить на следующие группы:
1) полисеманты, отсылающие ко всем ЛСВ существительного-вершины
каждого из указанных СГ, — 14 единиц;
2) моносеманты, отсылающие к первому ЛСВ вершины, — 24 едини-
цы;
3) моносеманты, отсылающие ко второму ЛСВ вершины, — 2 единицы.
Полисеманты представлены в основном относительными и притяжа-
тельными прилагательными (53 %) и существительными с модификацион-
ным значением (36 %). Несмотря на отраженную лексическую многознач-
ность, субстантивные дериваты обладают достаточно низким словообразова-
тельным потенциалом и не дают производных на других деривационных сту-
пенях. Что касается прилагательных, то их производные, как правило, пред-
ставлены наречиями, которые утрачивают один из ЛСВ производящего
(павучыны → па-павучынаму и т.д.) за счет конкретизации значения посред-
ством форманта и становятся моносемантами.
Наиболее широко представлены моносеманты, отсылающие к первому
значению вершины (павуціна, матыліца и т. д.) (60 %). Они обладают доста-
точно высоким словообразовательным потенциалом и характеризуются са-
мой высокой словообразовательной активностью. Именно в данной группе
дериватов нами были отмечены случаи внутригнездовой словообразователь-
ной синонимии (2). Моносеманты, отсылающие ко второму значению вер-
шины, немногочисленны (5 %): это прилагательное и существительное. Здесь
нами был отмечен случай поликоррелятивности — обращенности разными
своими значениями к разным производящим (1). Отличительной чертой мо-
носемантов, отсылающих ко второму ЛСВ вершины СГ, является метафо-
ричность их значения: данные лексемы характеризуются тесными взаимоот-
ношениями с производящими, обусловленными гиперо-гиперонимической и
гиперо-гипонимической связью.
Таким образом, производные полисемантичных имен существительных
ЛСГ «Насекомые» в белорусском языке осваивают семантику вершины в
разном объеме. Меньше половины (35 %) производных СГ формируют свою

292
семантику, базируясь на двух-трех ЛСВ вершины, и характеризуются отра-
женной или частичной полисемией. Большая часть производных СГ (65 %)
осваивает одно значение вершины (ЛСВ1 либо ЛСВ2).
ЛИТЕРАТУРА
1. Моисеев А. И. Словообразовательная цепь как разновидность словообразова-
тельной парадигмы // Русская словообразовательная синтагматика и парадигматика: сб.
науч. тр. — Краснодар, 1991. — С. 84 — 91.
2. Беларуская граматыка: у 2-х ч. // АН БССР, Ін-т мовазнаўства імя Я. Коласа; рэд.
М.В. Бірыла, П.П. Шуба. — Мінск, 1985.
3. Тлумачальны слоўнік беларускай мовы: у 5 т. / пад агул. рэд. К.К. Атраховіча
(К. Крапівы). — Мінск, 1977 — 1984.

Т.П. Шуба-Зимянина (Минск)

ФЕМИНИНАТИВЫ ОБЩЕГО РОДА: КРАТКАЯ
СОПОСТАВИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
(на примере русского, белорусского и польского языков)
Категория рода в языке не является универсальной. Однако нет ни од-
ного языка, в котором бы не существовало возможности для выражения пола
объекта. В близкородственных славянских языках, как, например, русский
польский и белорусский, семантическое значение рода, как правило, совпа-
дает с грамматическим значением рода. В некоторых случаях стремление
определить половую принадлежность является основной идеей в слове. В
других — семантика существительного нейтральна по отношению к идее по-
ла, но, при возникновении такой необходимости, дифференциация пола пе-
редается ситуативно, с помощью контекста, лексически или грамматически.
Чаще всего лицо женского пола в русском, белорусском и польском
языках выражается категорией женского рода. Периферию данной лексико-
семантической группы составляют личные номинации мужского среднего
или общего рода с контекстуальными, грамматическими или лексическими
классификаторами фемининности. Особое место среди вышеупомянутых
наименований занимают существительные общего рода, обозначающие
женщину. Данный класс слов, помимо определенного и словообразователь-
ного своеобразия, наделен также яркой экспрессивной семантикой. Нет ни
одного слова общего рода, нейтрально окрашенного.
Большинство существительных данного класса имеют показатель жен-
ского рода в трех языках одновременно и ярко представлены как в русском
языке, так в белорусском и польском языках (болтушка, вертушка, забияка,
пустомеля, растеряха, растяпа и др., балбатушка, круцѐлка, забіяка, пу-
стамеля, разяваха, расцяпа і інш., gaduła, trzpiotka, zabijaka, zawadiaka, papla,
gapa, niedorajda i in.).
Однако встречаются некоторые несоответствия. Рассмотрим основные
из них.
1. Русским и белорусским номинациям общего рода с грамматическим
показателем женскости являются номинации с грамматической характери-
293
стикой мужского или среднего рода: рус. грязнуля — бел. мурза, мазіла —
польск. brudas, рус. выскочка — бел. выскачка — польск. parweniusz; рус. бе-
лоручка — бел. беларучка — пльск. paniątko, рус. бедняжка — бел. небара-
ка — польск. niebożę, biedaczysko.
2. Русским и белорусским номинациям с грамматическим показателем
женского рода соответствуют номинации и женского, и мужского рода: рус.
шалунишка — бел. гарэза — польск. swawolnik/swawolnica, figlarz/figlarka,
рус. святоша — бел. святоша — польск. śwętoszek/śwętoszka, рус. ханжа —
бел. ханжа — польск. bigоt/bigоtka, рус. соня — бел. соня — польск.
śpioszek/śpioszka.
3. Русским и белорусским номинациям с грамматическим показателем
женского рода соответствуют раздельнооформленные номинации: рус. хит-
рюга — бел. хітруга — польск. chytry człowiek, рус. добряга — бел. добры
чалавек — польск. dobry człowiek, рус. жадеба — бел. скнара — польск.
skąpy człowiek; рус. зазнайка — бел. зазнайка — польск. człowiek, który
zadziera nosa; рус. зубрила — бел. зубрыла — польск. człowiek, który wkuwa
się; рус. попрошайка — бел. папрашайка — польск. natręty petent. В боль-
шинстве своем это аналитические конструкции со деривационным словом
człowiek, которое выполняет ту же функцию, что и аффикс в производном
слове.
4. В некоторых случаях изменение грамматического показателя рода
влечет за собой также и смену коннотации. Например, польскому слову
mądrala (с грамматическим показателем женского рода) соответствует рус-
ское умник (мужского рода), а русскому умница — польское mądra głowa
(аналитическая конструкция + изменение коннотации).
Номинации данной группы — это слова с ярко выраженной эмоцио-
нальной окраской. Экспрессивные оттенки значений у них наиболее ярки,
красочны и разнообразны Многие из этих слов проникли в литературный
язык из живой устной речи и иногда носят резкий отпечаток фамилиарного и
даже вульгарного стиля.
ЛИТЕРАТУРА
1. Беларуска-русскі слоўнік / Пад рэд. К.К. Атраховіча. Мінск, 1981.
2. Беларуская граматыка: У 2 ч. / Пад рэд. М.В. Бірылы, П.П. Шубы. — Мінск,
1985.
3. Большой толковый словарь русского языка / Под ред. С.А. Кузнецова. — СПб.,
2000.
4. Гессен, Д. Большой польско-русский словарь: в 2-х т. — Варшава; М., 1983.
5. Русско-белорусский словарь: у 2 т. / пад рэд. К.К. Атраховіча.. — Мінск, 1982.
6. Русская грамматика. — М., 1980.
7. Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А.П. Евгеньевой. — М., 1983.
8. Тихонов, А.Н. Словообразовательный словарь русского языка: В 2 т.

294
 Секция 5: ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДА
Арцѐмава В.А. (Мінск, БГУ) Міжмоўная фразеалагічная эквівалент-
насць і яе тыпы……………………………………………………………... 3
Близнюк-Бискуп Е.В. (Польша, Варшавский университет) К вопросу
модификации художественного образа в переводе……………………… 6
Ван Юйхун (Минск, БГУ) Проблемы перевода китайских поэтиче-
ских антропонимов на русский язык……………………………………... 10
Завадская А.И. (Минск, БГУ) Библейские аллюзии в романе М. Тур-
нье «Элеазар, или источник и куст»: специфика перевода и интерпре-
тации………………………………………………………………………… 14
Иванов К.И. (Минск, БГУ) Перевод как индикатор межъязыковой
асимметрии в славянских языках (рассказы Ивайло Петрова на бол-
гарском, белорусском и русском языках)………………………………… 17
Камрани Эльхам, Касюк Н.С. (Минск, БГУ) Эмотивность и перевод:
особенности языковой передачи эмоций на русский язык (на материа-
ле поэзии О. Хайяма)………………………………………………………. 21
Кардубан Ю.М. (Мінск, МДЛУ) Словаўтваральная актыўнасць абр-
эвіятур у сучаснай беларускай мове……………………………………… 25
Ларионова Е.А. (Минск, БГУ) Особенности реализации категории
определенности/неопределенности в русских поэтических текстах и их
переводах на польский язык………………………………………………. 29
Пархомик В.В. (Минск, БГПУ) Особенности перевода инфинитивных
фразеологизмов в немецком и русском языках………………………….. 33
Смольская Т.М. (Мінск, БГУ) Тэкст па спецыяльнасці — праблемы
перакладу…………………………………………………………………… 36
Смолянко Е.В. (Минск, БГУ) Способы перевода на русский язык
слов-цветообозначений в поэме Якуба Коласа «Новая земля»………… 39
Соколова Ю.В. (Минск, БГУ) Белорусско-английский поэтический
перевод. Особенности перевода приложений……………………………. 43
Тихоненко М.И. (Минск, УО ГИПКП) Структурно-семантическая ор-
ганизация итальянских библеизмов и особенности их перевода на ан-
глийский и русский языки (на материале романа Дино Буццати «Та-
тарская пустыня»)………………………………………………………….. 47
Тылец А.М. (Минск, БГУ) С болгарского языка — на русский: 7 спо-
собов перевода глагольных форм, выражающих категорию перфектно-
сти…………………………………………………………………………… 51

Секция 6: СИСТЕМНАЯ КОГНИТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА

Абдалмалеки Косар (Минск, Иран) Компонент-зооним в семантиче-
ской структуре русских глагольных фразеологизмов…………………… 55
Анапрэенка Н.Я. (Мінск, БГУ) Фальклорны кампанент у творчасці
М. Багдановіча (на прыкладзе паэмы «Мушка-зелянушка і камарык —
насаты тварык»)……………………………………………………………. 58
295
Базылева И.С. (Минск, БНТУ) Роль языка и речи в создании феноме-
нов смешного (в жизни) и комического (в искусстве) ………………….. 62
Буйко А.С. (Минск, БГУ) Метапоэтический космос Константина Кед-
рова………………………………………………………………………….. 65
Вэй Вэй (Китай, Далянь, ДГПУ) Образ Китая в русском национально
ориентированном тексте…………………………………………………... 69
Головачева О.А. (Россия, Брянск, БрГУ) Языковая игра как средство
выражения авторской позиции в ранней публицистике Н.С. Лескова
(на примере статьи «Специалисты по женской части»)………………… 72
Головня А.И. (Минск, БГУ), Бай Лянь (Китай) Концепт «хитрость» в
языковой картине мира в поэме А.С. Пушкина «Руслан и Людмила»…. 77
Головня А.И. (Минск, БГУ), Ван Янян (Китай) Лекико-семантичес-
кое поле «любовь» в рассказе А.И. Куприна «Гранатовый браслет»…. 81
Головня А.И. (Минск, БГУ), Цзян Шилун (Китай) «Новый человек»
в языковой картине мира повести М.А. Булгакова «Собачье сердце»…. 83
Головня А.И. (Минск, БГУ), Чжан Кайкай (Китай) Языковая наив-
ная картина мира в китайских народных сказках о животных…………. 86
Головня А.И., Ван Лу (Минск, БГУ) Концепт «природа» в языковой
картине мира в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка»…………. 90
Головня А.И., Ян Синьсинь (Минск, БГУ, Китай) Специфика репре-
зентации концептов «правда» и «ложь» в русских и китайских паре-
миях…………………………………………………………………………. 94
Гончарова-Грабовская С.Я. (Минск, БГУ) Проза Елены Поповой:
аспекты поэтики……………………………………………………………. 99
Калюта А.М. (Минск, БГУ) Ассоциации: языковая картина мира и
национальный менталитет………………………………………………… 105
Ковалева Р.М. (Минск, БГУ) Система «словесное искусство»………... 111
Ленькова О.О. (Минск, БГУ) Интерпретация библейских мотивов,
сюжетов и образов в эпистолярном романе Э.-Э. Шмитта «Евангелие
от Пилата»………………………………………………………………….. 116
Медведев Д.Ю. (Минск, БГУ) Психолингвистическое исследование
периферии одного семантического поля…………………………………. 119
Мощенская Л.Г. (Минск, БГУ) Еще раз о загадочности русской сказ-
ки «Курочка ряба»: канонический текст…………………………………. 123
Носрати Ардалан (Минск, БГУ; Иран) Речевые акты, комбинирую-
щие в себе разные экспрессивные интенции…………………………….. 128
Облеман Д.Н. (Минск, БГУ; Канада) Слово благословить в тексте
библии: особенности перевода и функционирования…………………… 130
Пахомова Ю.Н. (Минск, БГМУ) Актуализация концепта «образова-
ние» в отечественной прессе……………………………………………… 133
Поимцева О.О. (Минск, БГУ) Идеи Ф.М. Достоевского в контексте
драмы абсурда: «Парадоксы преступления, или одинокие всадники
апокалипсиса» Клима……………………………………………………… 138

296
Пристром И.Э. (Минск) Цепочки номинативных предложений в ли-
рике Ю. Левитанского……………………………………………………... 142
Светашѐва Т.А. (Минск, БГУ) Игра с жанром частушки в русской по-
эзии второй половины ХХ века…………………………………………… 145
Середа И.А. (Минск, БГУ) Тип «провинциала» в повестях В. Макани-
на 1960 — 1970-х гг………………………………………………………... 150
Скобченко И.А. (Минск, МГЛУ) Когнитивная структура концепта
спорт в сознании американцев и русских………………………………… 154
Скоропанова И.С. (Минск) Искусственные люди в рассказе Дениса
Яцутко «Пустой город»……………………………………………………. 157
Сосновская О.А. (Витебск, ВГУ) Бэджевый текст: лингвофункцио-
нальный аспект……………………………………………………………... 162
Сьянова А.Е. (Минск, БГУ) Формирование картины мира через диа-
лог античного и библейского в лирике Р.М. Рильке…………………….. 166
Фазели Пуя (Минск, БГУ; Иран) Образование политических терми-
нов с элементом политспособом аббревиации в русском литературном
языке………………………………………………………………………… 171
Фазели Пуя (Минск, БГУ; Иран) Теоретические проблемы современ-
ного терминоведния — соотношение термина и общеупотребительно-
го слова литературного языка……………………………………………... 174
Хомич В.В. (Минск, МГЛУ) Структура ассоциативного поля прилага-
тельного «красный» в разных языках…………………………………….. 179
Цао Хайянь (Китай, ДаляньДГПУ) Концепт «дом» в романе «Тихий
Дон» М.А. Шолохова……………………………………………………… 181
Цыбульская Н.А. (Минск, БГУ) Лексема «travail/работа» и ее семан-
тическое пространство……………………………………………………. 183
Часнок І.Ч. (Мінск, БГУ) Ускладненне наратыўнай арганізацыі тэксту
рамана Кузьмы Чорнага «Сястра»………………………………………... 187
Шавыра А.М. (Минск, БГУ) Феномен сталкерства в русской литера-
туре и культуре……………………………………………………………... 191
Шевченко Д. А. (Минск, юрколледж БГУ) Источники национально и
культурного своеобразия фразеологических единиц……………………. 196
Шпаковский И.И. (Минск, БГУ) Жанровое своеобразие рассказа
В. Пьецуха «Дачники»……………………………………………………... 199
Ян Сяоянь (Китай) Реализация концепта «женщина» в лексико-семан-
тическом поле «семья» в китайской наивной картине мира……………. 203
Секция 7: СЛАВЯНСКИЕ ЯЗЫКИ

Бессонова Л.А. (Минск, БГПУ) Современная интерпретация речевой

деятельности через призму русской паремиологии…………………… 215
Беценко Т.П. (Украина) Текстово-образні універсалії — системні
одиниці (на прикладі героїчного епосу) …………………………………. 219
Вологина О.В. (Минск, БГМУ) Синестетические возможности гла-
гольных и именных сказуемых в русских и английских статьях о му-
зыке и изобразительном искусстве……………………………………….. 222
297
Гліннік І.В. (Мінск, НАН РБ) Да пытання звязачнай функцыі дзеяс-
лова быць у беларускай і польскай мовах………………………………... 226
Голубева В.К. (Минск, БГУ) О смысловой объемности безлично-
предикативных наречий в поэтическом тексте………………………… 230
Гюнтар А.В., Елісеева В.Я. (Мінск, БГУ) Праблема выяўлення фане-
тычных асаблівасцяў беларускага гутарковага маўлення………………. 234
Елисеева О.Е., Маевский С.С. (Минск, БГУ) Обзор систем дистан-
ционного обучения украинскому языку………………………………….. 236
Журавлѐва Н.Н., Потапова О.В. (Минск, БГУ) Язык и мода………… 240
Изместьева И.А. (Россия, Тольятти) Из истории развития идеи межс- 243
логового преобразования ‹е>о› ……………………………………………
Климкович О.А. (Витебск, Беларусь) Формулы в оформляющей ча-
сти старорусских и старобелорусских актов XIV–XVI вв……………. 247
Коваленко О.И. (Минск, БГМУ) Медицинская клиническая термино-
логия в теории номинации………………………………………………… 251
Козловская Л.А. (Минск, БГУ) К вопросу о языковых стереотипах и
концептах в общеславянском коммуникативном пространстве………... 254
Криворот В.В. (Минск, БГУ) Способы номинации транспортных
средств в русском языке…………………………………………………… 257
Курацѐва В.І. (Мінск, МГЛУ) Характэрныя рысы прасодыі роднай
мовы ў студэнцкай моладзі на поўдні Беларусі…………………………. 261
Любецкая К. (Мінск, БГУ) З гісторыі беларускай тэрмінаграфіі
1990-ых гадоў………………………………………………………………. 266
Махонь С.В., Чечет Р.Г. (Минск, БГУ) Курсовая работа как этап под-
готовки к написанию дипломной работы………………………………… 268
Маюк Е.П. (Минск, МГЛУ) Мера субстантности в белорусских и ан-
глийских паремиях…………………………………………………………. 271
Назаранка Ю.В. (Мінск, БДУ) Праблема ўпарадкаваня і класіфікацыі
«малых жанраў» (на матэрыяле выслоўяў Я.Коласа)……………………. 275
Ніканчук А.М. (Мінск, НАН РБ) Моўныя кантакты на беларуска-
літоўскім сумежжы………………………………………………………… 279
Соболева Л.И. (Минск, БГУ) Языковой знак как динамическое явле-
ние…………………………………………………………………………... 281
Хацкевич Н.А. (Минск, БГУ) Семантика русских и сербских глаголов
однонаправленного движения с приставкой до- (исследование на ос-
новании сценариев)………………………………………………………… 285
Хохлова И.Н. (Минск, Военная академия) Фрагмент типовой слово-
образовательной парадигмы лсг «насекомые»: структурно-семанти-
ческий аспект……………………………………………………………….. 291
Шуба-Зимянина Т.П. (Минск, БГУ) Фемининативы общего рода:
краткая сопоставительная характеристика (на примере русского,
белорусского и польского языков)………………………………………... 293

298
 Научное издание

КАРПОВСКИЕ НАУЧНЫЕ ЧТЕНИЯ

Сборник научных статей

Основан в 2007 г.

Выпуск 7

В двух частях

Часть 2

Ответственный редактор А.И. Головня

Компьютерная верстка А.К. Карпова
Дизайн обложки Я.В. Карпов

Отпечатано с оригинала-макета заказчика.

РУП «Издательство «Белорусский Дом печати»
Тираж 120 экз. Заказ
ЛП № 02330/00494179 от 03.04.2009.
ул. Мясникова, 37, 22010, Минск.

299